Всеволод Николаевич подошел к двери собственного кабинета, толкнул дверь — заперто. Пожал плечами и отправился дальше.
Директор заглядывал в классы, показывал руками — не отвлекайтесь, репетируйте. Сейчас нет чинов и званий, все равны в своей ответственности перед завтрашним днем. В одном классе — фортепьянный ансамбль. В другом — арфы. Бежали под пальцами струны, будто мелкие волны на ветру. В репетиционном зале собрался школьный хор. Тоже все были очень серьезными. Горел свет в нотной библиотеке. Там, известное дело, сидел Гусев. Директор решил в библиотеку не заглядывать — Гусева ему и без того хватает, — и он направился в учительскую. Только открыл дверь, как к нему подскочила диспетчер Верочка и начала обеспокоенно говорить:
— Звонил Савин-Ругоев. Приедет на концерт. Страшно-то как!
— Вы перепутали, Верочка. Савин-Ругоев, очевидно, просто приедет в Консерваторию по своим делам.
— Он спрашивал, когда начало концерта.
Из другого конца учительской прозвучал голос Ипполита Васильевича:
— Это я его позвал.
Старейший педагог школы сидел в своей среднего размера карете, и было непонятно, дремал он или о чем-то думал.
— Ипполит Васильевич, как вы могли… — опять обеспокоенно заговорила Верочка. — Пригласить знаменитого композитора так вот… К нам. — Верочка при этом взглянула на директора, ожидая поддержки, но директор молчал.
Ипполит Васильевич выглянул из кареты и качнул головой:
— Пускай послушает злодеев.
Голос у него был насмешливым. Насмешливыми были и его глаза под седыми низкими бровями. Брови были похожи на козырьки, опущенные в солнечный день над витринами.
— Юный господинчик показал мне свое сочинение. Полифонией увлекается. Имеет собственные мысли о Бэле Бартоке.
В учительскую заглянула комендант Татьяна Ивановна:
— Всеволод Николаевич, я вас повсюду ищу. Ключ от кабинета у меня. Там сидит Ладя Брагин. Занимается.
— Где Кира Викторовна?
— Премьера у ее мужа.
— Ах да… Я забыл.
— Всеволод Николаевич, так его можно отпирать?
— Кого?
— Брагина.
— Еще один злодей, — сказал Ипполит Васильевич.
— Идемте. — И директор поспешил выйти из учительской.
По коридору директор шел быстро, но Татьяна Ивановна все же сумела его обогнать и первой оказалась перед дверью кабинета. Поворачивается ключ в замочной скважине. Татьяна Ивановна и директор входят в кабинет. В кабинете никого.
— Куда ж он подевался? — Татьяна Ивановна растерянно смотрит по сторонам, а затем почему-то на потолок.
Директор тоже удивлен. Ладонью потер подбородок, сказал:
— «Картинная галерея» сошлась, надеюсь, Татьяна Ивановна?
— «Могилу Наполеона» я раскладывала.
— «Могила» — самый сейчас подходящий пасьянс.
В полуподвале, как раз под кабинетом директора, располагается склад музыкальных инструментов. Окна узкие, темноватые, почти у потолка. Сквозь все помещение тянутся длинные деревянные полки, на которых громоздятся ящики, коробки, футляры от инструментов. Два огнетушителя украшают собой толстый опорный столб, покрашенный, как и весь полуподвал, неопределенной серой краской.
В углу склада, будто египетская пирамида, возвышалась гора скрипок. Среди скрипок лежало много маленьких, которые не больше школьного пенала. На скрипках мелом было начерчено «списать» и поставлены номера. Подобная надпись и номер были на рояле, который стоял без крышки, без клавишей, струны завязаны в пучок. Вдоль стен выстроились большие медные трубы, которые надевают через плечо и которые способны заглушить оркестр, черные кларнеты, красные фаготы. Присел в углу контрабас: он сегодня много потрудился. Его даже пытались возить на стульях вместе с партитурами симфоний и клавирами.
Павлик Тареев смотрел на старые, покрытые пылью скрипки, и в глазах его были растерянность и недоумение.
— Их выбросили? — спросил Павлик у кладовщика.
Кладовщик с худым обиженным лицом на длинной шее, плоскогрудый, невзрачного вида человек, разбирал скрипки.
— Больше не нужны.
— А как про это узнали, что больше не нужны?
— Утиль.
Кладовщик взял скрипку, повертел, а потом разломил надвое, как сгнившее яблоко, и швырнул обратно. Взметнулась пыль над пирамидой. Стук эхом отозвался в больших медных трубах. Покачнулись и снова застыли черные задумчивые кларнеты, сверху донизу застегнутые на металлические пуговицы-клапаны.
— Перепилили. Такие вы тут артисты.
Кладовщик взял ручку с обыкновенным пером, макнул в чернильницу и, склонившись над ведомостью, вычеркнул из нее номер уничтоженной скрипки.
— А тебе, собственно, что?
Павлик молчал, потрясенный.
— Зачем пришел? — Кладовщик приставил палец к веку правого глаза и подтянул глаз, чтобы лучше видеть Павлика: кладовщик был близоруким.
— Струну получить.
— Можно. Пойдем. Струны в шкафу в коридоре.
Но Павлик не двинулся с места. Он все еще не отрывал взгляда от скрипок.
Кладовщик вышел в коридор, отпер шкаф, достал пакет со струнами, но Павлика в коридоре не было. Кладовщик вернулся к дверям склада, толкнул дверь — не поддается. Удивленно посмотрел и подналег плечом. Ни с места. Тогда начал стучать кулаками.
— Открой! Эй!
— Не открою, — сказал Дед.
— Это как же понимать? — растерялся кладовщик.
— Не открою, и все.
Из-за дверей послышался резкий скрип: Павлик сдвинул с места рояль, он хотел забаррикадировать дверь. В решительную минуту он решительный человек. Личность. Павлик вспотел, словно опять был на уроке. Он изо всех сил упирался ногами в пол и медленно двигал рояль по направлению к двери.
Кладовщик грозился, просил, убеждал, но Павлик был неумолим и делал свое дело. Он не допустит, не позволит, чтобы на его глазах ломали скрипки.
Павлик вел сражение с кладовщиком, а у Франсуазы были свои заботы: она пыталась научиться кататься на коньках, хотя бы стоять. Для чего это надо было, она не знала, но очень хотелось этого. Неужели такая неспособная, что ничего не получается? Это сердило и огорчало. В школе в Париже она играла в ручной мяч, в стрелы «дартс», и потом, у нее лучше всех трещали шары на веревочке «бульданги». Встряхиваешь шары, и они друг о друга стукаются, у кого дольше. Все ребята в Париже увлекаются «бульдангами». И в конце концов, ее отец гардиян, и он научил ее скакать на лошади. В Париж отец никогда не приезжает. В Париже Франсуаза живет только с мамой. Почему это так? Ей неизвестно.
На спортивной площадке во дворе музыкальной школы горели огни. Летом на площадке играют в баскетбол, зимой залит каток. Несмотря на приближение весны, к вечеру подмораживало, и еще можно было пользоваться катком.
Ребята гоняли шайбу в одни ворота, тренировались. Воротами служил ящик из-под апельсинов. На другом ящике сидела Франсуаза. Она долго надевала коньки, примерялась, встала на лед и сделала несколько шагов. Но опять ничего не получилось — Франсуаза упала. Подъехал один из мальчиков, протянул клюшку:
— Держись.
— Merci bien! Спасибо!
Франсуаза ухватилась за клюшку. Мальчик показал — смелее, вперед!
Франсуаза отпустила клюшку.
А минут через десять в школе, чуть ли не из самого подвала, раздались протяжные рыдания. Всеволод Николаевич замер. На лице его был испуг.
— Уби-ился наш французс!..
Теперь директор узнал еще и голос коменданта Татьяны Ивановны.
Первой в кабинет директора вбежала Франсуаза. За ней Татьяна Ивановна. У Франсуазы было оцарапано лицо, вспухла на лбу шишка, по щекам бежали слезы, перемешанные с талым снегом. Волосы рассыпались по плечам, и в них тоже был талый снег.
— Я учился коньки…
— Тебе больно?
— Выступать… Non! Non![4] — закричала Франсуаза и показала на свое лицо.
— Тебе больно?
— Non, — упрямо сказала Франсуаза. — Выступа-ть… Oh, non!
Директор понял — перед ним была настоящая француженка, которая прежде всего была потрясена испорченным лицом. Об отважных пастухах-гардиянах директор кое-что слышал, и об арлезианках из города Арля, тоже из Прованса, тоже слышал.
Всеволод Николаевич растерянно смотрел на Франсуазу.
— Где же Кира Викторовна? — задал себе вопрос директор и сам ответил: — Ее не будет. Non.
Директору бы сейчас походить из угла в угол кабинета широким шагом, постучать каблуками, но он этого не умеет. Он ничего такого не умеет, хотя он и директор.
Появилась Верочка.
— Я вызвала, — бодро сказала она. — Не волнуйтесь, Всеволод Николаевич.
По вечернему городу промчалась «скорая помощь» с крестом и мигалкой. Влетела в переулок и остановилась около здания музыкальной школы. Через несколько минут в «скорой помощи» оказалась Франсуаза. Мелькали за окнами машины, светофоры. Куда ее везут? — думала Франсуаза. Что с ней будут делать?
