В холодную воду надо бросаться сразу. Не оглядываясь, я побежал к клумбе. Пионов было много. При слабом освещении они мне понравились. Даже очень. А может, они понравились из-за того, что ради них я затеял эту ночную операцию? Подумалось, будто они ждут, чтобы я поскорее приступил к делу. Я достал ножницы, срезал семь или восемь пионов и обвязал букет веревкой.
Нести цветы даже ночью было как-то неудобно. А если встретишь кого? Подумают: вот чудик идет, и куда он только тащится? Во дворе я вновь почувствовал беспокойство. Оставался самый важный момент операции: букет нужно было забросить в Танино окно. Второй этаж, третье слева от угла.
Будь у меня в руке снежок, я б его не то что в окно — в форточку бы забросил. Но в руке букет! А промахнусь раза два — получится веник. Да и вообще, если долго кидать, весь дом разбудишь. Я прикинул в уме два случая: попаду в окно или не попаду. В первом случае я бегу в свой подъезд, во втором — бросаюсь ловить букет. «Молодец, — сказал я себе, — все предусмотрел».
Размахнувшись, я с силой метнул букет. По броску понял, что не попадаю, и в тот же миг был уже под окном, чтобы ловить цветы.
Раздался звон. Я втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас посыплются осколки стекла. Но они не посыпались. Не упал и букет. Лишь тогда я сообразил, что кидал-то в распахнутое окно, значит, я все-таки попал туда… И не только попал, а… Перед глазами как бы мелькнула круглая, пузатенькая ваза, та, что стояла на серванте, а потом и та, удлиненная, овальная, что красовалась на столе… Вспоминать остальные предметы было некогда: нужно было давать деру.
С утра весь дом облетела удивительная весть: ночью у бабки Лукерьи спрыгнула с буфета и разбилась кошка-копилка. Ну ладно бы просто спрыгнула («Каких чудес не бывает на Божьем свете!» — утверждала бабка Лукерья), а то ведь кошка взамен себя оставила на буфете цветы. Красные и белые. Самые настоящие.
— Я, — рассказывала бабка, — спервоначалу думала, сон вижу, когда ночью-то все зазвенело. Вот, думаю, какой сон дурной. К чаму бы этот звон окаянный? Свет не зажигаю, ляжу. Перекрестилась, опять уснула. А утром-то проснулась, стала тапок надевать, гляжу — батюшки, на полу черепки и деньги монетками рассыпаны! Глянула на буфет-то, у меня аж тапок из рук: кошки нет, а на ейном месте цветы. Ну, думаю, совсем померла. Караул кричать не могу: силы нету. Рот раскрою, как рыба, а голос не идет. Крестным знаменем осенила себя — полегшало. Вот ведь какая напасть вышла. И к чаму бы такое?..
Лукерье кто верил, кто не верил. А вот к чему «такое», объяснить никто не мог.
Никто, кроме меня.
Будь «такое» не букетом, а чем-то иным, я бы, пожалуй, признался бабке, сказал бы, что сорвалась рука и что кидал я не в ее окно, а в соседнее. Но «такое» было букетом, поэтому я промолчал.
На день рождения к Тане я все же пошел. Правда, с некоторой опаской думал: вдруг догадалась. «А, — скажет, — букетошвырятель! Привет от бабки Лукерьи», — засмеется коротким смехом в две нотки и захлопнет дверь перед моим носом.
Но все обошлось. Никто ни о чем не догадался.
Звонит телефон, к нему подбегает Света. Снимает трубку.
Света. Алло.
Вера. Светка, ты? Привет. Наконец-то!
Света. Что «наконец-то»?
Вера. Поймать тебя невозможно, вот что.
Света. Ну да — невозможно. Все время дома сижу.
Вера. А я тебе третий раз звоню — говорят, тебя дома нет.
Света. Кто говорит?
Вера. Бабушка.
Света. Моя?
Вера. Твоя.
Света. Что она, спятила?
Вера. Я почем знаю. Говорит, ты в магазин ушла.
Света. Подожди. Во сколько же ты звонила?
Вера. В четыре.
Света. А-а-а, верно — уходила за хлебом, но не надолго.
Вера. И в шесть звонила. Сказали, чтобы позвонила тебе через час.
Света (возмущенно). Не ври, Верка. В шесть я была дома.
Вера. Нет, не была.
Света. Нет была. Я лучше знаю. Я голову мыла.
Вера. Ну тогда все понятно.
Света. Что понятно? Мне ничего не понятно. Я же говорю, была дома.
Вера (соглашается). Правильно, была. А я говорю, понятно, почему тебя не подозвали.
Голос бабушки. Света, заканчивай разговор. Мы садимся ужинать.
Света. Ну вот! Видишь, обстановочка. То не подзывали, а теперь поговорить не дают. (Возвращается к прерванной теме.) Точно, я же не могла подойти — мыла голову. Ты права.
Вера (обиженно). А говорила, я вру.
Света. Ну, Верочка, извини. Ну ладно, Верунчик, не сердись.
Вера. Вот ты всегда так. Я говорю, звонила тебе два раза, а ты не веришь…
Голос бабушки. Света, сколько раз тебя приглашать. Заканчивай, а то все остынет.
Света (бабушке). Не мешай. У нас деловой разговор, а ты… (Вере). Не обращай внимания. На чем мы остановились?
Вера. Да я говорила, тебя не подзывали потому, что ты мыла голову, а ты не веришь. Это было в шесть часов, я точно помню… Ну ладно, иди ужинай. Соскучишься — звони.
Света. Ага. А то бабушка все равно толком поговорить не даст.
Вера. Вот я и говорю. Пока.
Света. Пока.
Едва лишь подъехали к даче, в которой Вовкина мама сняла комнату, и таксист вылез, потягиваясь и расправляя спину, как подбежала к машине черная, коротконогая собака и принялась лаять.
— Пошла, — цыкнул на нее таксист.
Собака отскочила, но тут же залаяла еще пуще. Она припадала к земле, вскакивала, делала короткие рывки, словно была на какой-то невидимой привязи, металась, а ее тонкий смешной лай так и лился без перерыва.
Из калитки вышла хозяйка, прикрикнула. Только тогда черная собака умолкла и скрылась во дворе, но и оттуда слышалось ее ворчание.
— Какой славный песик, — сказала мама, выбираясь из машины. — Это ваш?
— Вроде наш. Приблудился ко двору. — И увидев, что мама взяла какие-то сумки, сказала: — Ну, идемте.
— Не укусит? — спросила мама перед калиткой.
— Да нет. Проходьте.
— Славный песик, — снова заметила мама.
— Пустобрех.
— Как его зовут? — спросил Вовка.
— А кто его знает. Тут много всяких кутят крутится. Я всех кутьками зову.
— Значит, это щенок? — оживился Вовка. Он давно мечтал завести щенка.
— Дался он вам, — недовольно бросила хозяйка. — Делов полно, а вы с собакой. Да проходьте, не бойтесь. Убег он.
Но черная собачка словно понимала, что разговор зайдет о ней и что присутствие ее необходимо. Она появилась снова. Только уже не лаяла, а шла рядом со всеми, то и дело оборачиваясь и внимательно поглядывая на приехавших.
Вовка тоже разглядывал собаку. Теперь он и сам видел, что она еще была щенком. Взрослым, правда, щенком. Вовку так и подмывало спросить у недовольной хозяйки: сколько же месяцев щенку и что это за порода. Но он решил, что спросит попозже, пусть хозяйка немного подобреет.
Вовке казалось, что ее маленькие желтые глаза глядят вопрошающе: ну что ты за человек, добрый или злой?
Вовка чмокнул, и щенок встал как вкопанный, облизнулся.
— Он не голодный? — спросил Вовка.
— Тьфу ты! Покорми, коли хочешь.
Едва перенесли вещи из машины, Вовка бросился к сумке с продуктами.
— Подожди, — сказала мама, — что за нетерпение. Сядем есть вместе.
Но Вовка отломил кусок хлеба, взял несколько ломтиков сыра и выскочил во двор.
Щенок ждал его. Завидев еду в Вовкиных руках, он стал перебирать на месте лапами и весь вытянулся, словно танцевал.
— Кутя, пошли, — сказал Вовка, и щенок побежал за ним.
С тех пор черный песик (теперь у него было «имя» — Кутька) — не отставал от него ни на шаг.
Ребята с соседней дачи принесли из леса ежика. Он быстро научился пить молоко из консервной банки и смешно фыркал, если кто проводил по его иглам ладонью. Вовка увидел ежа и сразу понял, что кроме щенка он всю жизнь мечтал о таком еже.
За ежом он пошел в лес вместе с Кутькой. Лес начинался сразу же за деревней. В этот день Вовка ушел так далеко, как никогда раньше не уходил.
Лес был большой, тянулся на много километров. Но такой уж выдался невезучий день: ежа нигде не встретили. Ко всему, когда настало время возвращаться домой, Вовка не знал, куда идти, в какую сторону.
— Пропали мы, Кутя.
Конечно, он понимал, что на самом-то деле они не пропали, что выйдут к какой-нибудь деревне, ну, вечером, ну даже не сегодня, а завтра. А все же чего хорошего, раз заблудились. Ладно, хоть вдвоем с Кутей. Одному бы и вовсе было невесело. Случалось, пойдет Вовка куда-нибудь, скажем, к друзьям, смотреть телевизор, Кутя увяжется. И тогда он кричал: «Домой, Кутя, домой!» Да еще ногой притоптывал. И Кутька уходил. Хоть не сразу, неохотно, но уходил.
А теперь Вовка подумал, как здорово, что не прогнал он сегодня Кутьку. И вдруг неожиданно мысль мелькнула в голове: что, если…
— Домой! — закричал он. — Кутя, пошли домой.
Кутька побежал. Останавливаясь, принюхивался.
