Вылетаю парой. Замечаю: от линии фронта к себе на аэродром направляется группа «Ильюшиных» в сопровождении истребителей. В чем дело? Истребители носятся в явном волнении. Еще внимательнее осматриваю воздушное пространство. Вот оно что: со стороны солнца к ним приближается пара «мессершмиттов». Летят спокойно, уверенно, почти крылом к крылу.
Медлить нельзя. Делаю разворот и тоже со стороны солнца с небольшим превышением захожу в хвост ведущему. Расстояние между нами сокращается. С короткой дистанции открываю огонь. Самолет вздрогнул, метнулся вверх. И если б я не отвернул, мы бы столкнулись. Но вот он завалился на крыло, рухнул на землю и взорвался. Передаю Дмитрию:
— Бей ведомого!
Но дистанция была далековата, и фашист ушел пикированием на бреющем полете. Кричу по радио:
— Пусть другим расскажет, чтобы к нам не ходили!
После нескольких встреч с летчиками нашего полка немецкие асы почти перестали появляться над нашим расположением.
Враг оказывал отчаянное сопротивление, старался изменить воздушную обстановку в свою пользу. Немецкая истребительная авиация ПВО уже имела на вооружении «летающее крыло» — истребитель «Мессершмитт-163» с жидкостным реактивным двигателем, был перехватчиком, запас горючего на этих самолетах был мал. Фашисты в основном применяли их против американских «крепостей». А теперь по разведданным нам стало известно, что появились единичные фашистские реактивные самолеты с турбореактивным двигателем — «Мессершмитты-262». Они могли находиться в воздухе более длительное время и, таким образом, представляли собой серьезную силу.
Их видели с земли, их встречали в воздухе.
Скорость их была выше скорости поршневых самолетов, зато маневренность хуже. Они пытались с ходу атаковать наши штурмовики, бомбардировщики и быстро скрывались. Даже штурмовали наши войска.
Тактика борьбы с ними еще не была выработана. Но нас предупредили: главное, своевременно заметить «Мессершмитт-262»; если представится удобный случай — атаковать, до конца используя боевые качества своих машин.
…19 февраля Дмитрию Титаренко и мне довелось встретиться с немецко-фашистским реактивным самолетом.
Дело было так. Мы вели воздушную охоту невдалеке от линии фронта. Внимательно слежу за воздухом. С юга, со стороны Франкфурта, на высоте 3500 метров внезапно появляется самолет. Он летит вдоль Одера на скорости, предельной для наших «Лавочкиных». Да это же реактивный самолет! Быстро разворачиваюсь. Даю мотору полный газ, преследую врага. Летчик, очевидно, и не смотрел назад, полагаясь на большую скорость. «Выжимаю» из машины максимальную скорость, стараюсь сократить дистанцию и подойти с небольшим снижением под «брюхо» вражеского самолета. Хочется подробно рассмотреть его; если удастся — открыть огонь и сбить.
Титаренко не отстает. Зная, что он может поспешить, предупреждаю:
— Дима, не торопиться!
Подхожу со стороны хвоста на расстоянии пятисот метров. Удачный маневр, быстрота действий, скорость позволили мне приблизиться к реактивному самолету.
Но что такое? В него летят трассы: ясно — мой напарник все-таки поторопился! Про себя нещадно ругаю Старика; уверен, что план моих действий непоправимо нарушен. Но его трассы нежданно-негаданно мне помогли: немецкий самолет стал разворачиваться влево, в мою сторону. Дистанция резко сократилась, и я сблизился с врагом. С невольным волнением открываю огонь. И реактивный самолет, разваливаясь на части, падает.
В те дни командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник С. И. Руденко собрал летный состав на конференцию, посвященную тактике борьбы с реактивными самолетами. Вопрос был так важен, что командующий нашел необходимым собрать летчиков в боевых условиях, правда не отрывая много людей от полков. Немецких самолетов, оборудованных реактивными двигателями, было незначительное количество. Однако было необходимо перед решающими боями на нашем фронте поделиться некоторым опытом, выработать тактику борьбы с ними и добиться их уничтожения.
На это важное мероприятие были приглашены летчики нашей части, в том числе Титаренко и я.
Мы поехали на автомашине в штаб 16-й воздушной армии, находившийся недалеко от К.П фронта, южнее Костшина. Ехали по польской земле, освобожденной от немецко-фашистских захватчиков. Переправились через реку Варту. И всюду видели лозунги: «На Берлин! Даешь Берлин!»
На конференцию собрались испытанные летчики, руководящий состав частей. Это была незабываемая встреча боевых товарищей. Со многими я познакомился на слете бывалых в Бяла-Подляска — в канун боев за освобождение Варшавы.
Открыл конференцию командующий воздушной армией, зл-тем выступил командир нашего авиакорпуса. Выступило много летчиков. Поделились своим опытом и мы с Титаренко.
Все пришли к выводу, что особенно удачны атаки во время разворотов реактивного самолета, набора высоты и снижения, что главное — не терять драгоценных секунд, действовать без колебаний, слаженно, четко, стремительно, мобилизуя весь свой боевой опыт.
У нас на аэродроме митинг, посвященный 27-й годовщине Советской Армии. Настроение у всех приподнятое, боевое. Всеми нами владеет одна мысль: приблизить час победы.
Вспомнился февраль 1942 года, тыловой аэродром в Средней Азии. В ту тяжелую пору на протяжении огромного фронта — от Северного Ледовитого океана до Черного моря — Советская Армия вела ожесточенные оборонительные бои. А теперь, освободив родную землю, она вела наступательные бои, освобождая немецкий народ от ига фашизма.
…Войска готовились к наступлению на Берлин, подтягивали резервы, закреплялись на плацдарме западнее Костшина. Враг готовился к обороне. Воздушные бои стихли.
В конце февраля напряженная обстановка создалась на правом фланге нашего фронта. Над ним нависла Восточно-Померанская группировка противника, которую он усиливал, подбрасывая резервы через Щецин (Штеттин).
В район южнее Щецина, в Кенигсберг (близ Одера), я и перелетаю с группой. Отсюда мы можем успешно вести охоту западнее Щецина. Перед нами задача: наносить удары только по наземным целям — атаковать паровозы и железнодорожные составы, доставлявшие к фронту технику, в пути, на выгрузочных станциях и станциях снабжения, автомашины на дорогах.
Мы часто меняли направление атаки, делая развороты не в поле зрения зенитчиков, и атаковали с неожиданных для них направлений.
Однажды мы вылетели на охоту двумя парами: летчик Руденко с напарником и я с Титаренко. Осматриваю землю. По железнодорожному полотну, направляясь к Щецину, движется эшелон.
Необходимо вывести из строя паровоз. Это сделает ведущий второй пары: знаю — он мастер таких атак. А мне в паре с Дмитрием надо выяснить, что везет состав, и отвлечь на себя огонь зенитных батарей, стоящих на платформах.
Приближаюсь к эшелону. На малой высоте открываю огонь, веду его вдоль состава. Из вагонов на ходу выскакивают солдаты. Зенитчики начеку, открывают бешеный огонь по нашей паре. Делаю противозенитный маневр, передаю по радио Руденко:
— Атакуй паровоз под углом девяносто градусов.
Руденко с бреющего полета наносит меткий удар: паровоз окутался дымом и паром. И остановился. Эшелон вез автомашины и, очевидно, воинскую часть — вероятно, их перебрасывали на усиление померанской группировки. Продолжать атаки по вагонам под яростным зенитным огнем было бессмысленно. Главное сделано: эшелон мы задержали. И я подал команду следовать на аэродром.
Как всегда, и сейчас нам помогли четкое взаимодействие пар, взаимная выручка и замечательные качества наших самолетов.
Вскоре после возвращения нашей группы из-под Кенигсберга, с правого крыла фронта, крупнокалиберная дальнобойная артиллерия стала методически обстреливать наш аэродром: немцы хорошо знали его координаты.
Однажды мы с Титаренко, проявив пленку ФКП в фотолаборатории — домике на окраине летного поля, — отправились обедать. А через несколько минут — артналет. Снаряд снес полдерева, стоящего у фотолаборатории, осколки выбили окно.
Артиллерийские снаряды рвались в расположении стоянок и наносили урон материальной части. В соседнем полку было уничтожено три «ЯКа».
Мы пытались с оздуха подавить немецкие батареи, но они были хорошо замаскированы, к тому же противник часто менял их позиции.
Нам пришлось перебазироваться на новый аэродром, расположенный у поселка Вартницы, немного дальше от линии фронта. Грунтовой песчаный аэродром был сооружен инженерным батальоном за короткий срок на узкой просеке, вырубленной в сосновом лесу. При взлете и на посадке приходилось особенно внимательно выдерживать направление.
Лес часто прочесывали — там скрывались гитлеровские вояки; как правило, они сопротивления не оказывали. На аэродроме то и дело появлялись «гости»: солдаты и младшие чины, сдававшиеся в плен. Как-то пленные сообщили, что в чаще леса в землянке отсиживаются офицеры. Несколько наших однополчан, и среди них неизменный переводчик Давид Хайт, по приказу командира вооружились автоматами и отправились к указанному месту. Первым с криком «Хенде хох!» ворвался в землянку Давид. Гитлеровцы были деморализованы, отстреливаться не стали и сразу сдались в плен.
