Поставив на место вьюшку, Боб принялся мыться. Но сколько он ни мылил руки и лицо, белее они не становились. Повидимому, в самом деле, это была первосортная, несмываемая сажа…
Наконец, с помощью тряпки, смоченной керосином, Боб все-таки расправился с несмываемой сажей.
Осторожно мы прокрались в столовую, и Боб положил в ящик буфета суповую ложку.
— Понимаешь! — шепнул он, — ложка-то серебряная. И от „доктора“ мне здорово влетело бы!
Встретившись с Сеней, мы на этот раз без всяких приключений добрались до квартиры Людмилы Ивановны. Осмотрели потолок и кухню и остались довольны своей работой. Нигде ни пятнышка, ни затека. У тетушки уже был готов и клейстер для обоев.
Не медля, Боб занялся приготовлением красок для кухни, печки и двери (он выбрал для панели светлозеленый цвет). С помощью добытой им голландской сажи он добился такого оттенка для новой печки, что она как бы сливалась с фоном обоев. Обои были темносинего цвета с приятным, волнообразным рисунком.
Как только все подобные работы были закончены, мы, вооружившись тряпками, смыли с пола следы побелочных работ. Мария Николаевна очень благодарила нас за эту услугу.
— Вечером приедет племянница и не узнает квартиры! — радовалась она.
За какой-нибудь час я и Сеня выкрасили панель на кухне, заодно и раковину и даже полку для посуды.
Но едва я провел в последний раз кистью по полке, как Тяпа прыгнул на плиту, а оттуда на полку. На свежей краске остались следы его лап!
Во избежание дальнейших вредительских действий котенка, его заточили в клетку для птиц, обнаруженную Сеней в кладовке. Наш пленник с горя свернулся клубком и заснул.
Боб, вооружившись настоящим гусиным пером, вырезанным бороздками, с наслаждением разделывал дверь „под дуб“. Он то отходил от нее и, прищурив глаза, застывал в созерцательной позе, то стремительно бросался к двери и проводил гусиным пером по свежему слою краски. Теперь его живописная деятельность была куда успешней, чем два дня тому назад.
— Крокодилы несчастные! Я же говорил вам, что все дело в гусиных перьях! — поминутно твердил Боб.
Но у меня с Сеней дело подвигалось не столь успешно.
Если вас, мои читатели, кто-нибудь будет убеждать, что нет ничего проще, чем оклеить комнату обоями, не верьте. Помните, что вас будут ждать суровые испытания.
Как только Сеня подавал мне на стремянку намазанную полосу, она норовила приклеиться то к сениным штанам, то к лестнице, то еще к каким-либо посторонним предметам. Это первое.
Во-вторых, опасайтесь обоев с приятным волнообразным рисунком! Волны должны совпадать от полосы к полосе. Но каждый раз новая полоса ухитрялась прилепиться к стене так, что волны не совпадали.
В-третьих, помните об электрических проводах, роликах, выключателях, штепселях! Они ужасно надоедают, когда клеишь обои.
Боб уже справился и с дверью и с печкой, а мы оклеили только одну стену. Между тем, часовая стрелка стремительно неслась по циферблату. Приближался час приезда Людмилы Ивановны.
Без четверти пять тетушка отправилась обедать в диэтическую столовую. А мы даже мечтать не смели об обеде. Единственно на что мы могли решиться — это отпустить на десять минут Сеню домой за хлебом и вареной картошкой.
Но не прошло и минуты, как раздался оглушительный звонок.
— Кто там?
— Скорей, скорей, откройте! За мной гонится почтальонша… — послышался с лестницы голос Сени.
— Она меня узнала! Не открывайте ей! — испуганно шептал он, врываясь в квартиру.
Я прильнул глазом к замочной скважине.
Раздались торопливые шаги и мимо скважины промелькнула кожаная сумка с торчащими газетами. Звонок!..
— Не открывай! Не открывай! — шептали мои друзья.
За дверью что-то зашуршало, и мимо скважины опять промелькнула сумка с газетами.
— Нет никого дома! А я слышала как хлопнула дверь! Чудеса в решете! — громко сказала почтальонша и побежала по лестнице.
Боб накинулся на Сеню:
— Несчастный крокодил! Угораздило тебя налететь!
— Честное слово, не виноват! На лестнице не было ни души… — оправдывался Сеня. — Почтальонша выскочила из квартиры в первом этаже… — „Это ты, безобразный обманщик!” — закричала она. Тут я от нее — наверх!..
— Вот так история! — заволновался Боб. — Почтальонша побежала к ненастоящей тетушке. Мы под подозрением. Все может обнаружиться… Никому не открывать! У Марии Николаевны свой ключ. Она звонить не будет.
Тревожно прислушиваясь к каждому шороху, мы опять принялись за наклейку обоев.
Прошло уже порядочно времени, а никто не звонил. Мы начали успокаиваться: „Наверное ненастоящей тетушки не оказалось дома!“
Вдруг раздался звонок. Второй…
На цыпочках мы подкрались к двери.
— Не открывают! — сказал мужской басистый голос.
— Вы постучите. Может звонок испортился, — ответил ему пискливый детский. Опять эта девчонка с косичками!..
Раздался сильный стук. Потом басистый голос сказал:
— Спасибо, что показала. Я тут на лестнице устрою засаду.
При слове „засада” мы вздрогнули.
— Это милиционер… — вскрикнул Сеня. — Мы в ловушке…
— Тише, тише, крокодил несчастный! — зашипел Боб. — Продолжайте ремонт. Я остаюсь на наблюдательном посту.
Через три минуты Боб появился в комнате и доложил первые результаты разведки.
— Неизвестный закурил трубку. Запах табака приятный…
Схватив кисть, Боб в одно мгновение намазал клейстером новую полосу обоев и удалился. Второе донесение с НП гласило:
— Ходит по площадке. Видны золотые пуговицы. Это не милиционер. У милиции — серебряные.
Намазав еще полосу, Боб исчез. Вскоре последовал новый рапорт:
— На лестнице мяучит кошка. Неизвестный сказал: „Что, бродяга, и тебя домой не пускают?“
Кошка? Я бросился на кухню. Клетка, где был заперт котенок Тяпа, была пуста, а дверца открыта. Забытый нами пленник как-то изловчился и убежал. Ясно! Неизвестный разговаривает с Тяпой…
— Мяу! Мяу! — неслось с лестницы.
— Фу, какой нетерпеливый! — сказал неизвестный. — Я три года не был дома, а не мяукаю. Иди, иди сюда!
В ту же минуту Боб, как ужаленный, отскочил от двери:
— Крокодилы несчастные! Это жилец из запечатанной комнаты. Доктор вернулся домой, а мы его не пускаем… Человек с фронта…
Боб метнулся на кухню, вскочил на плиту, быстро отвинтил чашечку у электрического звонка, открыл входную дверь и, просунув на лестницу голову, громко позвал: „Кис! Кис! Кис!“
— Ой, кто тут? — воскликнул он. — Вы сюда звоните? Звонок испорчен. Вы не видели, случайно, кошечки? Такая маленькая, черненькая, убежала… — болтал он самым непринужденным образом. — Вы, может быть, и стучали? Вот обида! Кто-то колол наверху дрова, и мы не слышали вашего стука. Звонок мы сейчас исправим. Пожалуйста, проходите.
На пороге стоял очень высокий моряк в синем кителе, через одно плечо у него был перекинут серый плащ, на другом, закрывая погон, сидел котенок Тяпа. В руке моряк держал небольшой чемодан.
— Вот я и дома! Чудесно! — сказал он, входя на кухню и щурясь от света после полумрака на лестнице. — А вы здесь живете? Нет? Так! А кто-нибудь из жильцов есть дома? — расспрашивал моряк.
Тяпа, мяукнув, спрыгнул с его плеча на плиту. Боб глазами показал мне на погон моряка.
Один просвет на золотом поле и четыре серебряных звездочки. Капитан-лейтенант! У морских врачей погоны уже и поле серебряное. И нашивки на рукавах не золотые!
— Николай Евгеньевич! Сын Людмилы Ивановны! — чуть не закричал я, но Боб предостерегающе поднес палец к губам пихнул меня в бок: „Молчи! Молчи!“
— Вы кто же? Маляры? Уж больно маленькие, — спросил моряк. Он внимательно посмотрел на Сеню. — Где-то я тебя видел, мальчуган. До того знакомое лицо…
В это время входная дверь хлопнула, и вбежала совершенно запыхавшаяся тетушка.
— Коленька! Коленька! — крикнула она, бросаясь к моряку. — Мне девочка на дворе сказала. Приехал… Радость-то какая!.. И не предупредил. Мама через час тоже дома будет… — и старушка залилась слезами.
— Идем в комнату… Ты же здесь не был! В старую квартиру снаряд попал! — радостно и растерянно бормотала Мария Николаевна. — Мальчики ремонт кончают. Помощь семье фронтовика!..
Боб грозно взглянул на меня и Сеню и показал на часы. Двадцать минут седьмого! Через сорок минут приедет Людмила Ивановна! А нам оставалось еще наклеить пять полос обоев и бордюр…
С лихорадочной поспешностью мы начали работать. „Скорей! Скорей!“ — шептал Боб. — Вдруг Людмила Ивановна приедет раньше…“
Мы так были поглощены наклейкой обоев, что даже не слышали о чем говорили Николай Евгеньевич и тетушка. Вдруг мы услышали:
