— Рэт, точно, настоящий. Жалко, что в Австралии и пожилой.
— А почему, — спрашиваю, — он настоящий?
Костя отвечает:
— Ну… Подробностей много, которые мы про него знаем.
Тут я плечами пожала:
— А что, сочинить ничего нельзя?
Костя рукой машет нетерпеливо:
— Да нет, тут, не такие подробности, которые сочиняешь. Тут — те, которые не специально рассказываешь, а так, между делом. Проговариваешься.
Да, думаю, так получается… Много чего мы знаем про Рэта. И Грандсон есть у него, и бараны, сразу три тысячи. А что мы про Макара знаем? Что ему всё интересно — в разных местах земли. И в космосе тоже. Что он мальчишка — голос не взрослый. И что дома его зовут: «Ммммммм!» А потом ещё «Миу-миу-миу!!!»
Но это всё он Косте специально говорил. А не проговаривался.
И ещё он про Липовку говорил, что здесь рядом есть посёлок Кувакино, и его школа там. И лагерь. Он знает эти места, наверняка. В Липовке школы, и точно, нет. Маленькая такая, совсем маленькая деревня…
На улице не было ни души. Пыль смирно лежала на дороге. Но вот я увидела, что за деревней, там, где дорога идёт в овраг, появилось облачко. Оно поднималось к нам из оврага, становилось больше. И вот уже в нём я смогла различить нечёткие, мутные фигуры со скобочками на головах — то ли рожки, то ли короны.
— Коровы к нам идут, — первым понял Костя.
Вскоре стадо было уже в деревне и двигалось мимо нас. С одного края коров подгонял старик, с другого — девочка в коротких чёрных шортах и белой маечке.
Видно было, что девочке нравится гнать коров. Она весело гикала. Коровы шли охотно, быстро, и выходило, что каждая из них знает, где живёт. Каждая подходила к своим воротам и испускала низкий, басовый звук, лишь отдалённо похожий на «му» из книжек.
Хозяйки выбегали встречать коров.
А если хозяйки медлили, девочка начинала звонко кричать перед воротами:
— Тёть Наташа!
— Тёть Лёля, пришли!
Только некоторые коровы мешкали, пытались напоследок ухватить пыльной травы или тянулись объедать листья с деревьев. Но у девочки, казалось, глаза были со всех сторон, она тут же оказывалась рядом.
— Вперёд, Ракета!
— Идём, Ласточка, на отдых пора.
У наших ворот девочка остановилась и, не поглядев на нас с Костей, набрала воздуха и как закричит:
— Баб Аня, иди Кралю встречать!
У неё получилось «бабаня». А мы-то хозяйку зовём Анна Ивановна.
«Бабаня» выскочила и, тоже не глянув на нас, заговорила:
— Спасибо Катенька, напосла ты Кралю, ай как напосла!
И к этой своей Крале:
— С молочком вернулась, с молочком!
Видно было, что Катенька нравится Анне Ивановне гораздо больше, чем мы с Костей. Да мне и самой она понравилась. Мне тоже захотелось вот такие чёрные шорты в облипку, и так же легко, хозяйкой, шагать по улице, и так же управляться с коровами, и звать их по именам: «Вперёд, Ракета!».
Я подумала, что сегодня же попрошу маму купить такие шорты. Может, они где-нибудь в деревне продаются.
Мама согласится. Она говорит: «Девочку должна интересовать одежда».
А после я подумала: ну, буду я в новых шортах. От этого всё равно не перестанешь бояться коров!
А если бы у меня и появилась откуда-нибудь Катина храбрость, то всё равно — кто мне позволит вот так же гонять стадо? И кто научит отличать Ракету от Крали и от Ласточки?
Между тем, коров в деревне разобрали. Осталась одна рыжая, в пятнышках. Она, видно, принадлежала девочке в чёрных шортах. Девочка гнала её снова к нам, уже с другого конца деревни. Поравнявшись с нами теперь, она остановилась перед нашей скамейкой. Постояла, стесняясь. И спрашивает:
— Ребята, а вы что, городские?
Так мы с Катей и познакомились.
Мы уже поняли, что она Катя, живёт в Липовке, пасёт коров.
А ей про нас всё надо было знать.
Откуда мы, сколько нам лет?
Кем мы приходимся Анне Ивановне?
А если никем, то почему тогда живём у неё?
— Мама в командировке, в Собакино, — объясняю ей. — И нас привезла с собой, дышать свежим воздухом.
Катенька говорит:
— Понятно. И что ж вы у нас разместились, а не в Собакино?
Косте не хочется вспоминать, как его товарищ по игре обманул. Назвался Макаром из Липовки, а сам откуда — ищи-свищи.
Костя мнётся:
— Ну, знаешь, в Собакино не нашлось квартиры…
И Катенька удивляется:
— Что, правда? Никто и на квартиру вас не пустил?
Нам уже надоело на вопросы её отвечать. Надо же быть такой любопытной!
Мимо по улице женщина шла, в ситцевом платье и спортивных штанах с лампасами. На голове платок, а в руках тяпка.
Я и не знала, что так по улице можно ходить. Растерялась, забыла даже, что в деревне надо со всеми здороваться.
А женщине мы, видать, тоже странными показались. Остановилась она и стала рассматривать нас, как каких-то зверушек.
— Катенька, — спрашивает, — кто же это с тобой?
И Катенька тут же давай пересказывать всё, что у нас выведала.
— Представляете, — говорит, — тёть Марина, — их в Собакине и на квартиру никто не пустил. Вот, наша Баб Аня только пустила…
Женщина тут заахала:
— Надо же, собакинские не пустили! А мамка-то к ним, к собакинским, в командировку приехала!
И, наконец, махнула рукой:
— Ну что ж, и живите у нас, раз Баб Аня вас приняла!
Как разрешение дала напоследок. И дальше со своей тяпкой пошла.
Гляжу я на Катю и слова сказать не могу. Она же старше нас! Неужто ей никто не говорил, что чужим людям на улице нельзя всё выкладывать, что пожелают они узнать?
Костя тоже стоял огорошенный.
— Ты, спрашивает, — всегда такая разговорчивая?
А Катя и не понимает, о чём он. Переспрашивает:
— Чего?
Костя в ответ сердито:
— Я, может, вовсе не хочу, чтобы мои дела все подряд обсуждали.
Катенька улыбнулась: а, вот он о чём! Успокаивает:
— Да это не всё подряд! Это же тёть Марина. Она из нашей деревни. Да она вообще-то моей маме двоюродной сестрой приходится!
И смотрит — не поймёт, чем мы недовольны.
Сникла, растерялась. Теперь и не скажешь, что это та самая девчонка, которая там ловко управляется с громадными животинами и по деревне шагает хозяйкой. Девочка, которой мы восхищались, на которую я хотела похожей быть!
Ей, видно, не хочется, чтоб на неё сердились.
— Пойдёмте, — просит, — ко мне во двор. Гостями будете. Я только с Луной управлюсь.
Мы думали, что ослышались оба. Костя спрашивает:
— Как — с Луной?
А это у неё корова — Луна. Катя объясняет: подоить её нужно.
Мы с Костей переглянулись. Отчего бы и не пойти в гости? Чем ещё заниматься?
Во дворе у Кати оказалось примерно как у Анны Ивановны. Здесь тоже разбегались глаза. Какие-то сооружения, маленькие домики — баня, видать, сарайчики. Всюду громоздились доски, ящики. А в середине двора стояла миска, из неё цыплята клевали.
Катя заводила в сарай Луну. Луна шла медленно, переступала ногами — и будто втягивалась вовнутрь.
Мы с Костиком тем временем огляделись. У самых ворот увидели перекладину. И это было так похоже на турник, что Костя даже рассмеялся. Перекладина тянулась от ворот к столбу, врытому поодаль. Костя подпрыгнул, повис, подтянулся разок, другой. Спросил у Катеньки, точно шутя:
— Это у тебя что, турник?
Она кивнула смущённо.
— Да…
Костя заинтересовался:
— А кто на нём занимается?
Катя застеснялась ещё больше.
— Мальчишки наши, из деревни. Они вот так делают…
Она схватилась за перекладину, и вдруг её ноги оказались сверху, промелькнули над моей головой — одна, вторая, как раскрытые ножницы.
И вот она уже снова на земле стоит — а хвостик на голове ещё продолжает лететь. Ещё какой-то миг он торчит букетом…
И мне уж до того хочется вот так же уметь на турнике, как она!
Пожалуй, всё-таки попрошу маму купить чёрные шорты. Буду как Катя. Да если бы я хоть маленько была похожа на неё — ух, и гордилась бы я! А она снова смотрит на нас, будто в чём-то виновата.
— Вы побудьте, — говорит, — я к Луне пойду.
Костик остался, а я за Катей в сарай пошла. В сарае на гвоздике висел чулок. Катя взяла его и хвост Луны к задней ноге стала привязывать.
— Зачем? — спрашиваю.
Катя говорит:
— А она бьётся хвостом.
Я удивилась:
— Так они дерутся, когда их доят?
Катя точно оправдывается:
— Нет, не все. Это наша Луна — такая нежная.
Ничего себе, нежная, — думаю. Хвостище у неё — толще моей руки. Небось, как хлестанёт таким — с ног и собьёт. Не зря его привязывают.
Под животом у Луны вымя, из него четыре отростка торчат, длинные и толстые.
Катя принесла тазик с водой (всё-то в деревне тазики!) и стала тряпочкой Луне отростки протирать. А Луна топчется на месте, вихляется из стороны в сторону. Катя её гладит по рыже-белому боку. И этот замшевый бок под её рукой ходит, волнуется — живой. Луна громко дышит.
