Потом отец исчез совсем, и мама приказала, чтобы Толька о нем никогда не спрашивал.
А в ноябре у Тольки появился маленький брат Шурка. До года Шурка рос здоровеньким. Мама носила его в ясли, и Толик исправно ходил в детский сад. А потом началось: чуть ли не каждый месяц Шурка чем-нибудь да заболеет. Особенно летом. И настали для Толика трудные времена. Пока мама на работе, он с Шуркой сидит: лекарство дает, манной кашей кормит, спать укладывает и забавляет, чтобы не ревел и не нажил себе грыжу. Зато, едва мама придет с завода, Толик и минуты не потеряет: шмыг в двери — и был таков. Гоняет по улице дотемна, пока голод домой не загонит. Дома влетит, конечно. Зато — воля. Иди куда глаза глядят. Делай, что хочешь.
К семи годам Толик изучил город, как свои карманы. Знал, где находится любой завод, магазин или школа, и вообще постоянно был в курсе всего, что происходит в округе. На улице законы свои: нянчиться с тобой никто не будет. И Толик привык не хныкать, не показывать страха, держать язык за зубами. Привык надеяться лишь на себя и поверил, что сила, ловкость и решительность — самое важное на свете. Обидели — дал сдачи. Попался противник посильнее — хватался за палку или камень. Поэтому мальчишки на улице предпочитали его не задирать.
Толик был знаком, наверное, со всеми парикмахерами города ж регулярно навещал своих знакомых. Едва его вихрастая голова появлялась в дверях, кто-нибудь из мастеров спрашивал:
— Что так долго не появлялся, Толик? Бишь, жара какая.
— Вам газировки или квасу? — спрашивал догадливый Толик.
Не успевал мастер побрить клиента, как Толик ставил уже на стол запотевший графин, полный янтарно-желтого кваса.
— Ну, парень! Огонь! — хвалили довольные парикмахеры. — Может, подстричь твои вихры?
— Не-е, они у меня неподдающиеся, — отказывался Толик.
Из парикмахерской он уходил с карманами, набитыми разноцветными пробками от пузырьков, а то и с двугривенным на мороженое.
Толик один из лучших игроков на улице. А у кого много пробок — тот король. Все свои пистолеты, автомашины, мячики, хоккейные клюшки и еще кучу всякого добра он выменял на пробки. У матери денег не очень-то выпросишь. Да он и не просит. Сам не маленький.
Когда Толик перешел во второй класс, сильно заболела мама. Отвезти себя в больницу она не позволила. Лежала дома. Две недели Толику пришлось заботиться о ней и о маленьком Шурке. Он делал все, даже стирал Шурке штаны и под руководством мамы готовил обед. Когда маме стало чуть лучше, у них произошел короткий, но очень серьезный разговор.
— Что бы мы без тебя делали! — обняв его за шею, сказала мама и заплакала.
— Ну чего ты, мам?… Скоро поправишься. И все будет хорошо, — утешал ее Толик, сам готовый расплакаться.
Хотя мама тогда больше ничего не сказала, Толик понял, что она на него очень надеется. Он и раньше всегда старался помогать маме: носил воду из колонки, бегал по магазинам, забирал Шурку из яслей. А теперь Толик придумал такое, что аж дух захватило. Он достанет для мамы… алмаз! Вот это будет подарок!
У многих мальчишек мамы работали на заводе. Но что это за работа — бухгалтер, табельщица, нормировщица. А у мамы Толика настоящая мужская профессия. Она токарь-универсал. Да такой токарь, что ее портрет второй год висит у заводской проходной на доске Почета.
Когда Толик вырастет, он тоже станет токарем. Потому что интереснее профессии, наверное, и не придумаешь. Толик знает, что эта работа трудная. Мама возвращается после смены такая усталая. Особенно последнее время, когда приходится точить большие детали из очень твердой стали.
— И ничего такого придумать нельзя, чтоб полегче было? — как-то спросил Толик.
— Как нельзя?! Можно, — ответила мама. — Уже придумали люди резцы с алмазной головкой. Любую сталь режет за милую душу.
— Так чего ж ты?… — изумился Толик.
— А того, что нет еще на заводе таких резцов. Это же не хала-бала, а алмаз. Камень драгоценный.
— И много этого алмаза на резец нужно? — допытывался Толик.
— Да нет. Люди говорят, что всего крупинка. Зернышко…
И Толик решил, что в лепешку разобьется, а крупинку алмаза маме на резец достанет.
В универмаге, в отделе инструментов, тетенька сказала:
— Вот, возьми стеклорез. У него аж три ролика из победита. Стекло режет прилично. И стоит всего полтинник.
— Нет, мне алмаз нужен, — настаивал Толик.
— Алмазы, мальчик, на моей памяти только раз были. И стоят дорого. Кажется, пятнадцать рублей. Так и скажи отцу. Пусть наведывается.
Говорить Толику было некому. Да он и не собирался. Это же его тайна. И цена его не испугала. Ну что ж, продаст все свои пробки и еще что-нибудь впридачу. Как-нибудь насобирает. Но сколько он ни заходил в универмаг — алмазов все не было.
Совсем недавно Толик увидел, как пожилой стекольщик лихо, одним махом, резал для магазинной витрины толстенное стекло.
— Дедушка, вы не продадите свой алмаз? — спросил он.
— Ты что, малец, с ума спятил?! — удивился стекольщик. — Этот алмаз мне от отца, а ему от деда достался. В нашем роду все стекольщики были. И всех он кормил. Сто сот предлагать будут — не отдам.
И все-таки Толик не терял надежды. Потихоньку собирал деньги. В жестяной коробке из-под леденцов у него уже есть семь рублей восемьдесят шесть копеек.
Руки у Толика, как говорила мама, постоянно чесались. Руки все время хотели что-нибудь делать: то метали биту в пробки или в айданы, то хватались за пилу, отвертку, ножик или молоток. Появлялись новые пистолеты, кинжалы, стрелы.
Но ему всегда хотелось сделать что-нибудь совсем необычное, и безудержно тянуло к военной технике. Он замирал, когда дома у Алекса на большом экране цветного телевизора видел, как руки артиллеристов дергают шнур, и из ствола орудия вырывается сноп огня, как руки партизана поворачивают рукоятку взрывной машинки — и грохочет взрыв, взметая в воздух стальные рельсы, мосты, танки врага. Толик каждый раз представлял себя на их месте и в игре так увлекался, что забывал обо всем на свете.
Первый раз маму вызвали в школу после игры в партизан. Ивас с товарищами бесстрашно подполз под огнем к вражескому бункеру и бросил в амбразуру противотанковую гранату. Он совсем не думал, что дустовая шашка, влетев в окно туалета на втором этаже, наделает в школе такого переполоху. Вонючий ядовитый дым поплыл по коридору. Захлопали двери. Забегали учителя. Чуть было не вызвали пожарную машину. Хорошо еще, что близко оказался военрук. Он надел противогаз и вышвырнул горящую дустовую шашку на улицу…
Тогда мама всыпала Тольке здорово. Рука-то у нее тяжелая.
Второй раз маму вызвали уже недавно, в ноябре, после операции по спасению узников. Ивас и не предполагал, что она закончится взрывом. Разве он виноват, что замок не поддался ни ломику, ни ножовке?
Еще в детсаду Толик сторонился девчонок. Всего боятся, техникой не интересуются, в войну не играют. Возятся со своими куклами. А чуть задел — сразу в рев и бегут жаловаться. И Толик с девчонками не; связывался. Изредка отпустит какой-нибудь шалобан или подзатыльник, чтоб не очень-то задавалась, и все.
Когда во втором «Б» появилась Алена Березко, Ивас подумал: «Здоровая! Такая если залепит в ухо, не обрадуешься!» И верно. В первой же драке портфелями он убедился, что Алена — девчонка цепкая и сильная. Но шел день за днем, и она все больше удивляла Иваса: силу свою Алена стала использовать совершенно необычным образом. Только начнут мальчишки кулаками махать, а она уже тут. Влезет между ними и отталкивает в разные стороны: «Что вы, мальчики?… Ну, скажи, чем он тебя обидел?»
Чудная! Пацан разве скажет? Да он, может, уже и сам не помнит, с чего началось… И перепадало Алене здорово. Ведь не сразу же остановишься. «И как она терпит?» — удивлялся Ивас.
Глядя на Алену, и другие девчонки осмелели. Чуть что — вцепятся по трое в каждую руку. Какая уж тут драка…
А когда Алена дежурит, на перемене в класс не суйся. Хотел как-то Ивас забежать, а в дверях она. Так и этак уговаривал — не действует. Звонок, говорит, будет — тогда пожалуйста. А сейчас класс проветривается. Хотел прошмыгнуть — не вышло. Стоит, как вратарь на воротах.
«Ну я тебе сейчас!» — обозлился Ивас. Разбежался по коридору. А тут кто-то хвать за руку. Обернулся — директор!
— Девочку из двери плечом вышибать?! Ну и мужчина…
* * *
Хоть директор и распустил его партизанский отряд, Ивас все равно считал себя командиром. А раз так, значит, должен он подавать пример своим бойцам.
В первом классе никто из сверстников не отваживался пролететь по Манькиному спуску до Кирпичной. Один Ивас мог. И все ему завидовали. Но сейчас, с началом зимних каникул, Ивас вдруг обнаружил, что до Кирпичной слетает на санках уже чуть не половина его бойцов. Значит, если он теперь не съедет до дотов, какой же он командир? Но как только он становился с санками у начала спуска, сердце замирало, а ноги сами уносили в сторону. Доты гипнотизировали. Он видел только доты. Он боялся их и ничего не мог с собой поделать…
