«Раз так, — думал он, — вовсе школу брошу и попрошусь в леспромхоз плотником или сторожем. Вон Васька Кузин в бочарной учеником работает, а что я, хуже его, что ли? Он старше меня, а я, может, посильней».
Домой Павлик пришел под вечер. В горнице, запахнувшись в пуховый платок, сидела Юлька. Она озабоченно осмотрела его:
— Где пропадал?
Павлик весь напрягся и застыл. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.
— Не буду учиться у тебя, — буркнул он.
Юлька подошла к нему, выпростала руку из платка и осторожно погладила голову. Павлик чуть вздрогнул и сгорбился, будто на плечи ему взвалили тяжелый мешок.
— Это почему же? — спросила она удивленно. — Или думаешь, по старому знакомству все тебе можно?
— Не буду, — повторил Павлик и повернулся, чтобы уйти.
— Нет, ты постой, от меня никуда не уйдешь. — Юлька решительно и сильно повернула его к себе. — Это как же «не буду»? Что ж, Ксения из Гриднева лучше меня, что ли? Вместе кончали, тоже в своей деревне учит ребят. Или хуже я Лиды Семидворовой? Просилась она к себе, да места не нашлось. Это что же получится, если никто не захочет у своих учиться?..
И пошла его ругать, и пошла — долго не могла остановиться.
— Так вот ты, оказывается, друг какой, приятель называется!
— Не буду, — упрямо бубнил Павлик. — Не буду!
Тогда Юлька обхватила вдруг горячими ладонями голову мальчика и повернула к себе лицом.
— Что это с тобой?
Сквозь туман Павлик увидел ее глаза — большие, серые, участливые. Она притянула его к себе и тепло дохнула в нахмуренный лоб. Сердце его беспомощно и быстро заколотилось, глаза зачесались, и по щеке покатилась слеза.
— Ах ты, Павлик, бедовый парнишка ты мой! — дрогнувшим голосом сказала она.
Павлик всхлипывал, хватая воздух. А Юлька вытерла его красный нос, растрепала чубчик и рассмеялась:
— Ой, мамочки, слезищи какие!
Неизвестно, что здесь было смешного, но смеялась она все пуще, и в смехе этом, как льдинки весной, таяли последние остатки его обиды. А потом она укоризненно покачала головой:
— Сколько из-за тебя переволновались. В Пеструхино звонила, мать тут вся избегалась… А сейчас, как поешь, достанем учебники и будем заниматься.
Сперва они вместе поели, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, и Юлька, как давным-давно, в то время, когда Павлик был еще маленький и не ходил в школу, читала ему книжку, а потом помогала готовить уроки.
И, между прочим, попросила решить задачку, ту самую, с которой он не мог справиться в классе. И, странное дело, Павлик без всякого труда решил ее.
Видно, лето уже прошло, и все теперь в голове укладывалось по местам.
Когда-то Пылаевых была большая семья. От младших братьев и сестер гудела тесная изба, и у старшей, Нины, первой помощницы матери, не было свободной минуты от хлопот. Но вот ребята повырастали и разлетелись кто куда, старики подались в район к одному из сыновей, и осталась Нина в осиротевшей избе одна. Работала уборщицей в сельсовете, ковырялась в огороде, а в общем, одиноко и скучно жила. И замуж не вышла. Раньше водилась с однолетками, а теперь навешали ее чаще пожилые соседки. Кто поболтать придет, а кто, торопясь на ферму, ребенка оставит. Все равно дома больше сидит — много ли уборки в сельсовете!
Из ребят, что оставляли ей на присмотр, больше всех привязался к ней Василек — глазастый, шустрый и сопливый крепыш. Для матери, бойкой бабенки Полины, мальчишка был сущим наказанием. Неугомон сидел в нем: все бы ему надо потрогать, на все-то интересно поглазеть. И тянуло бог знает куда — на чердак, в колодец, а то в конуру к Растегаю. Или залезет в подпечье, замрет и таится, пока не найдут. А то и заснет там ненароком, вот и ищи его тогда! А раз как-то выгнал Растегая из конуры, пробрался туда и сам лаял на прохожих. Очень понравилась ему собачья работа. Сколько мать, бывало, ни таскает его за вихры, а с него как с гуся вода: посопит, покряхтит да и снова за свое. С характером был.
— Сладу нет с малым, — жаловалась Полина. — Присмотри ты, бога ради, за ним, а я уж как-нито отблагодарю.
Только к вечеру и приходила за сыном. Осмотрит его, умытого, чинно сидящего за столом, перелистывающего старый букварь.
— Вот спасибо-то, выручила, — скажет она. А потом обведет глазами пустые углы и добавит: — Хоть бы картинку какую повесила, шифоньер завела. — И тяжко вздыхала, переходя на свое: — Верь не верь, а свету белого не видишь, одна маета. Павел-то мой, слыхала, подрядился Пилипенковой двор уравнять? Бульдозером три часа пахал, а что за работу сказано? «Бери, говорит, солому старую». А на что она мне? Своей трухи некуда девать…
Павел работал в стройуправлении, ночевать домой приезжал на бульдозере. Машина для Полины вроде бы своя, вот и подряжала его — кому горку сровнять во дворе, кому завалинку насыпать, кому торфу на огород завезти. А расчеты с людьми сама вела — брала хлебом, сеном, а больше деньгами. Копейку к копейке собирала. Таила мечту: купить дом в городе и зажить, как люди живут, в радость себе и в удовольствие.
Перед Ниной в долгу не оставалась: с базара вернется — брошку привезет, а то и платочек какой. Цена ему копейка, а все же внимание. А потом решила, что Василек ей, одинокой и безмужней, в большое одолжение и утеху. Брошки-платочки и покупать ни к чему…
Первое время Василек все бегал домой. Прибежит, а дома ни мамки, ни папки. На дверях замок. Двор обежит, надергает моркови с грядок, погоняется за курами и опять к Нине. Однако вскоре привык к ней и никуда уже не бегал — вроде она ему вторая мамка.
— Ты посиди, а я скотину покормлю, — скажет она.
— И я с тобой, — увяжется он.
Пока Нина кормит скотину, все мешает ей, озорует. Поросенок урчит, елозит пятачком по корыту, а Василек обойдет его с тылу, ухватит за хвост, да и ну тащить от корыта.
— Не тронь! — скажет Нина. — Саданет по ножке, станешь калекой, что делать-то будешь тогда?
— Я на одной прыгать буду.
— А вторую сломает, тогда что?
— Папка железные купит, как у дяди Фоки.
— Свои-то лучше.
— Лучше, — соглашался Василек, однако снова дергал поросенка за хвост.
Тем и кончалось, что летел в грязь.
— Попало? — смеялась Нина.
Василек, изнавоженный весь, глаза обиженные, сопит, не знает, плакать или нет. А Нина, чтобы отвлечь его, придумает такое, что и про боль забудешь.
— А хвост у него электрический. Током бьет.
— А чего ж меня не убило?
— Не захотел. Маленький ты, вот и пожалел.
— А где у него выключатель?
— На брюхе. Будешь приставать к нему, повернет выключатель, тебя и ударит током.
Сказала и пожалела. Василек тут же полез к поросенку под брюхо выключатель искать. Еле отвадила.
Дома, сняв с Василька грязную одежду, Нина обмывала его, грудастого, плотного, как боровичок, укутывала в овчинный полушубок и сажала на печку. А чтобы удержать его там, пока сушилась одежка, плела всякую небыль.
— Ты сиди в своей избушке, сторожи свою телушку, а то волк прибежит, телушку уволокет.
— А я его из ружа бабахну, убью волка. Дай ружо-то!
— На́ вот тебе ружо. — И совала ему в полушубок пруток от метлы.
Ненасытный глаз Василька сверкал из щелки, выслеживая волка, грозный ствол «ружа» ворочался туда и сюда, как пулемет из амбразуры.
Жилось ему у Нины вольготно — ни в чем отказу не знал. И ел всегда в охотку. Сколько ни давали, все мало — еще давай. Съест тарелку борща, сам в чугунок заглянет: не осталось ли? Хлеба кусок жует, а на каравай поглядывает: как бы не спрятала раньше времени.
— Живот не лопнет?
— У меня уемистый.
— А у тебя там не волк ли живет?
— А как он туда улез?
— А когда ты спал.
— А через куда?
— Ты рот раскрыл, он и влез.
— Я маленький.
— А это не волчина, а волчок, росточком с жука. Теперь-то он, наверно, большой уже стал.
— Отчего же большой?
— В живот харчей ему бросаешь, вот он и растолстел.
Когда же Василек есть не хотел, отворачивался — а это редко случалось, — Нина вспоминала волчка:
— Волчок проголодался, накорми его.
Василек старался, ел, себя не жалел.
— Где это ты извозился так? — спросит, бывало, Нина, когда он с улицы прибежит. — Возьми-ка вон зеркальце, глянь, что там за зверь-замазур?
Василек возьмет зеркальце, уткнется в него носом и начнет разглядывать себя, косматого и грязного.
— Где?
— Ты глубже заглянь.
Вопьется он в зеркало, нос прижмет, глаза раскорячит.
— Как зверя-то зовут?
— Василек.
— А в ухе кто у тебя живет?
— Кто? — насторожится Василек, ожидая подвоха.
— Петух.
— Петух?
— Набери в ковшик водички и вытурь его оттуда.
Отмоется Василек дочиста, залезет на печку, упрется локотками в теплую овчину, запустит пальцы в жесткие свои кудряшки и потребует:
