— Может, вы и не попали, — вмешался Ваня.
— Как так — не попали? А кто же ему пушку разворотил?
— А это он сам подбился-разбился.
— Ну да, сами танки не разбиваются: это ведь не игрушки.
— А если в пушку песку насыпать?
— Ну, от песка любую пушку разорвёт.
— Вот её и разорвало.
— Откуда же песок-то взялся?
— А это я немного насыпал, — признался Ваня.
— Он, он, — подтвердил дед, — озорник! Он и мне однажды в ружьё песку насыпал.
Расхохотались наши танкисты, подхватили Ванюшу и давай качать.
Мальчишке раз десять пришлось рассказывать всё сначала и подъехавшим артиллеристам, и подоспевшим пехотинцам, и жителям деревни, прибежавшим из лесу приветствовать своих освободителей.
Он так увлёкся, что и не заметил, как вместе со всеми вернулась из лесу его мать.
Она ему всегда строго-настрого наказывала, чтобы без спросу в погреб не лазил, молоком не распоряжался и сметану не трогал.
— Ах ты разбойник! — воскликнула мать, не разобравшись, в чём дело. — Ты чего в хозяйстве набедокурил? Сметану немцам стравил! Горшок разбил!
Хорошо, что за него танкисты заступились.
— Ладно, — говорят, — мамаша, не волнуйтесь. Сметану снова наживёте. Смотрите, какой он танк у немцев подбил! Тяжёлый, пушечный, системы «тигр».
Мать смягчилась, погладила по голове сына:
— Да чего уж там, озорник известный…
…Прошло с тех пор много времени. Война окончилась нашей победой. В деревню вернулись жители. Веретейка заново отстроилась и зажила мирной жизнью. И только немецкий «тигр» с разорванной пушкой долго ещё стоял у околицы, напоминая о вражеском нашествии.
И когда прохожие или проезжие спрашивали: «Кто же подбил этот немецкий танк?» — все деревенские ребятишки отвечали: «Иван Тигров из нашей деревни».
Оказывается, с тех пор так прозвали Ваню Куркина — Тигров, победитель «тигров».
Так появилась в деревне новая фамилия.
Что случилось с Николенко
Наш суровый командир любил пошутить. Когда на фронт явились лётчики, недавно окончившие военную школу, он, рассказав им, в какой боевой полк они прибыли, вдруг спросил:
— А летать вы умеете?
Молодые авиаторы почувствовали себя неловко. Как ответить на такой вопрос — ведь они только и делали, что учились летать. Й научились. Поэтому их и прислали бить фашистов в воздухе. И вдруг один лётчик громко сказал:
— Я умею!
Командир поднял брови: «Ишь ты какой! Не сказал — мы умеем».
— Два шага вперёд!.. Ваша фамилия?
— Младший лейтенант Николенко! — представился молодой лётчик уверенным баском.
— Ну, раз летать умеете, покажите своё умение, — сказал с усмешкой командир. — Обязанности ведомого в воздухе знаете?
— Следовать за ведущим, прикрывая его сзади.
— Точно. Вот вы и следуйте за мной. Я ведущий, вы ведомый.
И с этими словами они направились к самолётам. Старый лётчик шёл и всё усмехался: не так это просто следовать за ним, мастером высшего пилотажа, если он захочет оконфузить ведомого и уйти от него.
— Полетим в паре, я буду маневрировать так, как приходится это делать в настоящем воздушном бою с истребителями, а вы держитесь за мой хвост, — сказал командир, как бы предупреждая: «Держи, мол, ухо востро».
И вот два «ястребка» в воздухе. Десятки глаз наблюдают за ними с аэродрома. Волнуется молодёжь: ведь это испытание не одному Николенко…
Старый истребитель, сбивший немало фашистских асов, вначале выполнил крутую горку, затем переворот. После пикирования — снова горка, переворот, крутое пикирование, косая петля, на выводе — крутой вираж. Ещё и ещё каскад стремительных фигур высшего пилотажа, на которые смотреть — и то голова кружится!
Но сколько ни старался наш командир, никак не мог «стряхнуть с хвоста» этого самого Николенко. Молодой ведомый носился за ним как привязанный. Когда произвели посадку, командир наш вылез из машины, вытер пот, выступивший на лице, и, широко улыбнувшись, сказал:
— Летать умеете, точно!
А Николенко принял это как должное, ответил:
— Служу Советскому Союзу!
Ещё раз оглядел его старый боец. С головы до ног. Хорош орлик, только слишком уж самонадеян. Если зарвётся, собьют его фашисты в первом же бою.
Николенко был назначен ведомым к опытному, спокойному лётчику — старшему лейтенанту Кузнецову.
И в первом же полёте совершил проступок. Когда восьмёрка наших истребителей в строю из четырёх пар сопровождала на бомбёжку группу штурмовиков, Николенко заметил внизу фашистский связной самолёт, кравшийся куда-то над самым лесом. Спикировал на него и сбил первой же очередью из всех пулемётов и пушек. Но потерял группу и нагнал своих только при посадке.
— Вы что же это вздумали? Бросать ведущего? Разрушать строй?.. — разносил его командир эскадрильи.
— Но я сбил самолёт, — пытался оправдаться Нико-ленко.
— Хоть два! Из-за вашего самовольства мог погибнуть ведущий, нарушиться строй. В образовавшуюся брешь могли ударить фашистские истребители, навязать нам невыгодный бой… Мы бы не выполнили задания по охране штурмовиков и понесли бы потери!
Словом, досталось Николенко.
Но привычке своей — волчком отскакивать от строя в погоне за своим успехом — он не Оставил. Правда, благодаря лихости и сноровке на его счету появилось несколько сбитых вражеских самолётов. И в ответ на упрёки своих товарищей по лётной школе он насмешливо отвечал:
— «Дисциплина, дисциплина»!.. Что мы, в школе; что ли? Вот вы — первые ученики, с пятёрками по дисциплине. А где у вас личные счета? Пусты…
Как-то раз командир полка, улучив минуту, когда они были одни, по-дружески обнял его за плечи и сказал:
— Смотрите, Николенко, убьётесь!
— Меня сбить нельзя! — задорно тряхнул головой Николенко.
— Вот я и говорю: сами убьётесь.
— Подставлю себя под удар? У меня глаза на затылке! И Николенко так — удивительно покрутил головой, что, казалось, она у него вертится вокруг своей оси.
— Шею натрёте, — усмехнулся командир.
— Не натру: вот мне из дому прислали шарф из гладкого шёлка.
И показал красивый шарф нежно-голубого цвета.
— Ну, ну, смотрите, да не прозевайте. Уж очень вы на одного себя полагаетесь. А знаете, что мой отец, сибирский мужик, говаривал: «Один сын — ещё не сын, два сына — полсына, три сына — вот это сын!» Так и в, авиации: один самолёт — ещё не боевая единица, пара — вот это боец, четыре пары — крепкая семья, полк — непобедимое братство!
Задумался Николенко. Ещё в школе упрекали его, что он плохой товарищ. Ни с кем не дружит, всегда сам по себе. Зачем ему друзья — он и так первый ученик! А когда трудновато, родители репетитора наймут. И опять он лучше всех. Был он у отца с матерью единственным сыном, и они хотели, чтоб он везде был самым первым. Чтоб и костюмчик у него был лучше всех, и отметки…
Учителя им гордились. Другим в пример ставили. А ребята не любили. Так и прозвали: «гордец-одиночка».
А ему ни жарко ни холодно. Он школу с отличием окончил. Когда ему бывало скучно без компании, он умел подобрать себе товарищей для игр. Только не по дружбе, а по службе. Приманит к себе малышей отличными горными санками, которые ему родители из Москвы привезли. И за то, что даст прокатиться, заставляет службу служить: ему санки в гору возить.
Словом, все и всё для него: и родители, и приятели, и учителя. Только он ни для кого ничего…
И до сих пор жил отлично. Лучше всех, пожалуй. Да и на войне вот: разве он не лучше других себя чувствует? Все хорошо воюют, а он лучше всех. Кто из молодых лётчиков больше самолётов сбил? Лейтенант Николенко.
Усмехнулся Николенко в ответ на предупреждение командира и только из вежливости не рассмеялся.
А командир знал, что говорил…
Не прошло и нескольких дней, как сам полковник поднял восьмёрку по тревоге. Получено было донесение разведки, что на тайный аэродром, устроенный фашистами невдалеке от наших позиций, прилетела новая истребительная эскадра. Самолёты все свеженькие, как с чеканки. Заправились фашисты горючим и полетели штурмовать наши войска. Летают над позициями, над дорогами, обстреливают каждую машину, резвятся. Не боятся, что у них бензина мало. Тайный аэродром рядом. Только скользнут над густым лесом — вот тебе и стол и дом… Для пилотов — тёплые землянки, горячий завтрак, а для самолётов — бензин и смазка и дежурные мотористы наготове.
Хорошо устроились. Да наши партизаны выследили и по радио всё это сообщили.
Восьмёрка истребителей поднялась, чтобы подловить фашистов в самый момент возвращения домой. Бензин у них на исходе — драться они не смогут.
Конечно, аэродром не озеро, на которое прилетают утки. Его охраняют зенитные пушки. Его прикрывает «шапка» дежурных истребителей.
