Мамаша Меринова погладила Веру по голове и сказала:
– Ты у меня молодец. Животных любишь. Ладно, всё равно сегодня новые ставить.
Она сходила в дом и вынесла чугунок тех самых щей, что так вкусно пахли вчера. Эх, были в запасе у мамаши Мериновой бараньи варёные мослы, но не сумела она их оторвать от сердца!
Пальме налили в миску, а недопёску разыскала Вера бывшую сковородку с обломанной ручкой, накрошила в щи хлеба.
Пальма завиляла хвостом, подошла к своей миске и весело ударила по щам языком.
– Хлебай, хлебай, не робей, – подталкивала Вера Наполеона.
Он упирался, хотел для начала крутануть сковородку и лапой неожиданно зачерпнул щей. Облизнул и сразу понял, что никогда не пробовал ничего столь острого и солёного. Снова обмакнул лапу и зацепил какой-то лохматый узел.
– Это капуста, – пояснила Вера. – Хлебай, хлебай… Тут и луковки попадаются, кругленькие, да, наверно, уж разварились, упрели. И картошка.
Наполеон слизнул капусту. Так и стал он есть: обмакивал в щи лапы и облизывал. Вчера щи пахли, может быть, и вкуснее, но и сейчас были они хороши. Кислый и жирный валил от них пар.
Пока налегал недопёсок на вчерашние щи, Вера Меринова принесла верёвку, ласково, лёгким бантиком обхватила его за шею, а другой конец привязала к кольцу, вколоченному в стенку конуры.
– Посидишь так до обеда, – сказала она.
Только облизавши дочиста свою сковородку, заметил Наполеон, что на шее у него что-то мешается. Вывернул голову и лапой попытался сковырнуть верёвку, но плотно уже сомкнулась она на шее, зарылась в мех. Тогда ему показалось, что от этой штуки можно убежать. Он прыгнул в сторону – верёвка схватила за горло, и Наполеон упал в снег.
Нет, Наполеон, не убежать вам от плотницкой верёвки. Простейший предмет, а легко превращает в собачку свободного зверя. И Пальма, и тёплая конура, и вчерашние сытные щи – это только обман, пригодный дворовым собачкам. На север, на север надо было, Наполеон, как раз ведь туда показывает верный компас, рассечённый белою полосой. Пропал, поник Наполеон, попался в петлю, сложенную бантиком из плотницкой верёвки.
– Не волнуйся, не волнуйся, – успокаивала его Вера. – Посидишь так только до обеда. Чтоб не убежал. А приду из школы, я тебе устрою домик.
Вера ласково гладила недопёска, уговаривала его, как мамаши уговаривают детей.
«Назову его Тишей», – думала она.
Вера Меринова была добрая девочка. Она любила животных, всех животных, всё равно каких. Но желательно – млекопитающих.
Мамаша Меринова ушла на работу, Вера – в школу. Дома никого не осталось.
А Пальма по характеру была домоседка. Она не слишком-то любила болтаться по улицам, ей нравилось, когда гости сами приходили.
Наевшись, Пальма вспрыгнула на конуру и улеглась на её плоскую крышу ждать гостей.
Наполеон, пришибленный верёвкой, заполз в конуру. Ему казалось, что какой-то страшный, сильный и невидимый зверь схватил за шею и держит. Вот нажмёт посильней – разорвёт горло. Мотоциклетная перчатка, которая дремала в куче тряпья, зашевелилась, ласково провела указательным пальцем по чёрному его носу, рассечённому белой полосой. Наполеон заскулил, но не смогла перчатка развязать верёвку на его шее.
Скоро во дворе появилась гостья.
Это была старая приятельница Пальмы собачонка Полтабуретка.
Маленькая и зловредная Полтабуретка имела скверный характер. Она воровала всё, что попадалось на глаза, любила укусить сзади. Деревенские псы терпеть не могли Полтабуретку. Только Пальма жалела её.
«Маленькие собаки – злые, – рассуждала Пальма. – Их надо жалеть. У них жизнь не удалась».
Пальма всегда делилась с голодной Полтабуреткой костями, которые перепадали от мериновского стола, и Полтабуретка заходила каждое утро перекусить и вообще покалякать.
Увидевши гостью, Пальма приветливо махнула хвостом. Полтабуретка издалека оскалилась, захихикала, подскакала к конуре.
Вдруг она замерла на месте, наморщила нос – чем это у вас тут противным пахнет? Пальма фыркнула добродушно: мол, не беспокойся, затесался тут один знакомый или родственник, что-то вроде племянника.
Из конуры вылез недопёсок с мотоциклетной перчаткой в зубах.
Полтабуретка зарычала, глазки её загорелись скандальным огнём. Она сразу вспомнила, кто ей вчера всю морду расцарапал.
Не рассуждая, кинулась она к недопёску, клацнула зубами и выдрала клок платиновой шерсти. Наполеон вцепился ей в нос, и снова раздался неприятный визг.
Пальма соскочила с конуры, оттёрла Полтабуретку плечом и встала между нею и недопёском.
«Погодите, погодите, ребята, – как бы говорила она. – Давайте вначале разберёмся, в чём тут дело».
Но Полтабуретка вовсе не хотела ни в чём разбираться. Из носу у неё текла кровь, а пасть была забита шерстью. Она не просто лаяла, она орала во всё горло.
На голос Полтабуретки прибежала рыжая Дамка, маленькая собачонка Мошка и бродячий пёс Шакалок. Кольцом обложили они Пальму и Наполеона и грозно ворчали, а Полтабуретка шмыгала вокруг и разжигала.
Вся эта комедия Пальме не понравилась. Она загнала Наполеона в конуру и сама влезла в неё, выставив наружу только лишь свою добродушную морду. Пальма миролюбиво ворчала, объясняя, что нечего разжигать сыр-бор, что это её знакомый или даже родственник и что, в конце концов, это её личное дело, кто живёт у неё в конуре.
Но уговоры Пальмы не помогали. Свора вплотную приблизилась к конуре, а коварная Полтабуретка вскочила на крышу и стала скрести её когтями.
Собачонка Мошка, двоюродная сестра Полтабуретки, совсем обнаглела. Задними лапами она корябала землю – комья земли и снега полетели в морду добродушной хозяюшке.
Терпение Пальмы лопнуло. В ярости выскочила она из конуры и ужасно укусила двоюродную сестру. И тут же сцепились в одно лохматое колесо и Мошка, и Пальма, и Дамка, и Полтабуретка, и бродячий пёс Шакалок. А Наполеон взволнованно выглядывал из конуры и чем-то напоминал, в конце концов, своего знаменитого тёзку, который наблюдает из маршальского шатра за ходом сражения.
Псы свились в клубок, связались двойным морским узлом. Их морды были в средине узла, а хвосты трепетали снаружи. Узел прокатился по двору, перевернул ко'злы, но тут прилетела вдруг откуда-то консервная банка и врезалась в самую середину свары. И страшный послышался, грозный крик:
– Артиллерия! Огонь! Левое орудие разрывными снарядами – пли!
Градом посыпались на собак разрывные снаряды – осколки горшков и гремящие консервные банки. Первым рванул в сторону Шакалок, за ним – двоюродная сестра. Через четыре секунды двор опустел.
Из-за забора заглядывал на мериновский двор какой-то человек в офицерской фуражке. Это был дошкольник Серпокрылов.
После завтрака дошкольник Серпокрылов имел обыкновение прогуливаться по деревне. Проводив на работу своего папашу, уважаемого слесаря Серпокрылова, дошкольник надевал офицерскую фуражку, закидывал на плечо винтовку, сделанную из водопроводного железа, и выходил в дозор.
Все друзья дошкольника учились в школе, поэтому до часу дня Серпокрылов был свободен и одинок. Но одиночество не мучило его, потому что он был занят военным делом.
Взявши винтовку наперевес, солдат Серпокрылов крался вдоль забора, стараясь подстрелить какого-нибудь вражеского разведчика или адъютанта.
Около клуба ему попался почтальон дядя Илюша, который мгновенно был ранен в ногу.
– Смотри, Лёшка, – крикнул дядя Илюша, – сколько снегу навалило! Надо тебе надевать маскировочный халат!
Сержант Серпокрылов стрельнул ещё разок, но, как видно, не попал. Прихрамывая, дядя Илюша двинулся по деревне. Он кидал газеты и письма в почтовые ящики, приколоченные к калиткам.
Из проулочка появился тем временем неприятельский батальон, обутый в красные сапоги.
– Солдаты! За мной! – шепнул своим разведчикам старшина Серпокрылов. – Возьмём их в клещи!
Будто лавина, обрушились разведчики на врага. Хлопая от ужаса белыми маскировочными рукавами, вытягивая в страхе белые маскировочные шеи и даже маскировочно гогоча, враги рассыпались по огородам и замаскировались.
Неожиданно послышалось ворчание танка. Лязгая гусеницами, из-за ближайшего блиндажа вываливался тяжёлый бронированный механизм.
– Погибать – так с музыкой! – крикнул лейтенант Серпокрылов, держа в руке противотракторную гранату.
Раздался чудовищный взрыв – механизм выпустил облако дыма и отправился умирать в сторону силосной ямы.
После боя установилась над землёй тишина. Такая тишина, какой не услышишь в мирное время. Но это была обманчивая тишина.
Со двора плотника Меринова вдруг послышался визг и лай.
– Вперёд! По-пластунски! – скомандовал капитан Серпокрылов, упал в снег и стремительно пополз к забору, за которым разгорелся невиданный бой.
