я контуженый, я бешеный! — И он вскочил, угрожающе глядя на Крыжа.
Тут всех хлопцев словно вымело из больницы.
А через мгновение скрылся и Васька. Правда, он немного поюлил по больничному двору меж задумчивых людей, ожидая, пока не тронется с места грузовик. А затем выскочил через проходную будку и тут же поймал такси, крапчатое от пыли, смешанной с брызгами воды. Не везло, не везло, в какую-то нелепую историю попал, но все же выкрутился, и вот даже с такси повезло!
— Вылечился? — сочувственно спросил водитель с мелкими, мальчишескими чертами лица, выслушав маршрут и как будто обрадовавшись дальней дороге.
— Слава господи, вылечился! — подражая какой-нибудь деревенской бабке, молвил Васька с серьезным выражением лица.
Ну, на такси летишь стремительно, мотор поет, водитель разговорчив, голос у водителя звонок, какой-то тенорок, ты веселеешь в дороге и отвечаешь водителю беспечным тоном.
А по дороге такси обогнало знакомый грузовик. Васька узнал по номеру злосчастную машину, на которой его так срочно доставили в Речицу. И вот теперь Васька выставил в ветровое стекло дулю, не зная, угадали ль хлопцы его, беглеца.
В колхозном машинном парке, среди комбайнов, веялок, сенокосилок, остановилось городское такси. Остановился несколько минут спустя и проклятый грузовик. Васька, выйдя из засады и потешившись мгновение испуганным видом Крыжа и Бусько, грубо сказал им:
— Ну вы, придурки! Куда это вы меня хотели засадить?
И дар нормальной речи обрел он, и глядел трезво, и вообще уже не был похож на оглушенного, контуженого, так что хлопцы попятились в растерянности…
Тут же они и заторопились прочь. Васька, посмотрев с осуждением им вслед, догадался, что поспешили они куда-нибудь в поле, где остальные хлопцы ползком собирали траву, чтоб росло просо. И впервые почувствовал, как захотелось ему хотя бы им двоим твердить о том, что видели они сами: как рвануло, как выбросило из кабины, как залепило черными сырыми комьями трактор. Уже нагрянули первые воспоминания!
Нет, ни на какое другое поле он не пойдет, а только на то, невспаханное. Плуги безнадежны, но хоть бы посмотреть еще раз на все и словно вновь услышать взрыв военной мины. Ведь если задуматься, то крестило его этим взрывом, этими комьями разбуженной земли…
Вскоре он уже оказался там, где затих трактор, не кончивший борозды, и, осторожно ступая по запятнанной комьями траве, забрался в кабину и сидел там, думая о внезапном взрыве. Трактор никуда не двигался, но если вообразить… если вообразить, то это уже не трактор, а танк, промчавшийся по минному полю! И там, на торжественных и поминальных сходках партизан в родной вёске, можно появиться и ему. И будут слушать партизаны, как старая мина помешала ему пахать, и будут пересказывать друг дружке и глядеть на него, Ваську, так, словно они принимают его в свой боевой круг…
Когда вдали на проселке уже знакомый грузовик стал быстро приближаться, поднимая тучку пыли, похожую на гарь, Васька вспомнил этих чудаков, Крыжа и Бусько, вспомнил неожиданное путешествие в Речицу и помрачнел. Неужели опять они?
Из грузовика, остановившегося так резко, что застонали тормоза, выскочил Стодоля. По его встревоженному лицу он догадался, что мастер уже напуган взрывом, уже слышал обо всем.
— Ты выходи, выходи, Василь! — махнул он нетерпеливо, забывая на бегу посмотреть хотя бы на исковерканные плуги, на борозды, испорченные взрывом.
Васька ожидал переполошенного человека и чувствовал себя несколько утомленным: взрыв, дикая гонка на грузовике до больницы, потом стремительная езда на легковом автомобиле…
— Выходи, Василь! — уже настойчивее потребовал Стодоля и рванул на себя ручку кабины.
— А трактор?
— Доставим без тебя. Того же Крыжа пошлю.
— Я испытал опасность, а Крыж погонит мой трактор? Нет, Стодоля, трактор нехай останется, я пока не вспахал.
— И не думай! — сердито взглянул Стодоля. — Тут, может, еще не одна мина. Какая пахота? Саперов вызовем.
— Ну-у, Стодоля! Да тут же веками болото было, и никакого минного поля не должно быть. Случайная мина. Я понимаю, где-нибудь в поле, в лесу. А тут вряд ли…
— Ты меня слушай, Василь, — уже спокойнее продолжал Стодоля. — Иди в лагерь, отсыпайся. И вообще хоть еще день отсыпайся. Здоровье твое как после такого потрясения? — И он, кивнув на кривые плуги, с такой озабоченностью посмотрел на него, что Ваське стало неловко.
И все же, припоминая досаду последних дней, Васька упрямо мотнул головой:
— Не еду на тракторе, так хоть посижу в кабине. И вы, Стодоля, не принимайте меня за контуженого. Тут уже одни опозорились. А лучше по-настоящему, на все лето посадите меня на машину!
8
Зачем ему такая воля — отсыпаться в пустынном лагере или собирать «глиняные» лисички в березовой роще? Зачем ему отдых, если не вспахал он вековую залежь возле Чижевичского болота? Зачем ему зря слоняться меж палаток, меж берез, если через день его снова пошлют на прополку?
Ночь несет нам догадки, находки и откровения, и все, что неясно было днем, обретает свою ясность ночью. Хороша, хороша тихая ночь над серыми стволами берез, над брезентовыми пристанищами! И вот лежишь, бессонный, и все слышишь, даже крик первых петухов в Гориводе, этот вопрошающий крик, который доносится из ночной дали. Хороша же ночь еще тем, что уже готов исполнить новый план и лишь дожидаешься рассвета.
Не нужен ему был ни сон, ни отдых, если и назавтра уготован ему скучный удел. Не на прополку же приехал он в березовую рощу! А если тайком направить трактор на то дикое поле, где пролегли лишь первые борозды, если одному вспахать нетронутую землю, в которой не обнаружится больше мин, то совсем другими глазами посмотрит на него Стодоля и, покоренный его бесстрашием и лихостью, навсегда поверит ему и станет поручать только первое дело. «Ты, Дембицкий — вы же гвардия училища…»
«И никаких там мин! — браво твердил он себе. — Засохшее болото, засохшая лужа».
А еще представлял он лужок возле обгоревшего колодца в своей вёске. И как на том ковровом лужке толпятся старики с медалями на воскресных пиджаках, и как он, Васька, равный среди них. Потому что и он крещен взрывом, и он рискнул пройти на тракторе все минное поле, пускай всего одна случайная мина ждала последнего часа, но и он рискнул, и он прошел, и он герой…
Дожидался же рассвета он затем, чтобы легче было сманить Крыжа и Бусько, которые беспрекословно навесили бы другие, исправные плуги, и чтобы сторож машинного парка поверил им, поднявшимся ни свет ни заря.
Да, великолепна летняя ночь с исступленным звоном кузнечиков, с
