- Согласен, Сергей Денисович: одна сторона спешила, а другая - не торопилась, - Максаков через полуоткрытую дверь сказал секретарше, чтобы его соединили с директором машиностроительного завода. - Впрочем, Каганова успела свое сказать! Мне хотелось бы вас послушать. Только знаете, Сергей Денисович, хочу полной откровенности между нами. Не для готовящейся коллегии и министерских реляций. Я хочу лично уяснить... Один ваш товарищ из Бекдуза пригрозил народным контролем и особым разбирательством....
- Зачем же грозить! - Сергей вдруг почувствовал себя почему-то свободнее, глубоко вздохнул и, переступив с ноги на ногу, оперся рукой о простенок с картой, утвердив ладонь как раз посредине Каспия. - Грозить не следует, но для улучшения дела и развития Кара-Богаза не грешно воспользоваться помощью заинтересованных организаций.
- Следствием, инспекцией?
- Прояснением...
- Согласен. Такая помощь не повредит. Прояснение необходимо, хотя и без того многое стало для нас проясняться.
Сергея удивила осведомленность Максакова не только в делах с печами "кипящего слоя", но и в более пикантных вещах, касающихся как общих знакомых, так и самых близких друзей.
- В раскаленную печь бросаться, по меньшей мере, безрассудство, - сказал между прочим увлеченный откровенной беседой Максаков, - но я на твоем месте, Сергей, поступил.бы так же! Ты правильно все понял и оценил: и для себя, и еще больше для других это надобно сделать! Вот это и я считаю живинкой, божьей искрой в человеке! Увлечься и зажечь других - к этому надо нам всегда стремиться. - В эту минуту юный Максаков был еще меньше похож на начальника управления, и с ним стало как-то еще надежнее, чувствовалось рядом плечо друга, и светлая сила. - И я верю, что Игорь Завидный тебя не понял... Главного он не понял: зачем ты полез гореть в "их" печь, как бы не веря в нее, отвергая!.. Но я тебя отлично понял. В этом есть что-то более важное, чем сам предмет. Я тебе это так поясню...
- Не надо, - ответил, волнуясь, Сергей, - я побывал за той чертой...
Они сели на простенькую кушетку, совершенно не канцелярского типа, с двумя тоненькими валиками и выпуклым клеенчатым брюшком.
- Ева Казимировна похвалила тебя, Сергей, за огненную прыть, - сказал Максаков, - но заподозрила в фиглярстве и заискиваньи перед ней, мол, на всякий случай! Обещала рассказать о твоей доблести своим друзьям. Прославишься.
- Лихая слава, если она от Евы Казимировны! - выкрикнул Сергей так громко, что секретарша поспешила притворить дверь кабинета. Находило такое на Брагина: от чрезмерной искренности он порой возвышал голос до скандального крика.
В разговоре с начальником управления Сергей со стыдом подумал о своих хождениях по кабинетам, чтобы подготовиться к беседе с начальством. И он лишний раз убедился, что такие встречи, как у них с Максаковым, готовятся самой жизнью, по ее велению. Не раз потом будет Сергей Брагин вспоминать про задушевный, искренний разговор, который помог разобраться во многих жизненных вопросах. Узнал Сергей от Николая Максакова то, о чем все время думал: готовился к утверждению Правительством грандиозный план реконструкции и промышленного оснащения всего огромного и богатейшего химического бассейна Кара-Богаз-Гола; намечалось использование не только природного газа и мощной электросети, но и атомной энергии... Намечалось перекрытие пролива, зарегулирование стока Каспия в бездну Черной пасти; химики получали возможность регулировать режим залива, влиять на процесс образования драгоценных солей. Намечалось строительство химических комбинатов по комплексной переработке рассолов. И теперь уже речь шла не о печах...
Не дозвонившись до директора завода, на котором делались сульфатосборочные машины для Кара-Богаза, Николай Максаков вместе с Брагиным поехали прямо на завод. И эта поездка сильно помогла.
В первый же день Сергею удалось разрешить самую главную заботу с машинами и капроновой пряжей для щеток, которую "контрабандным" путем ловкий Бамат приспособился добывать у рыбаков. Знал Максаков и о нуждах бишофитной установки. Тут все обстояло сложнее, было связано с Ферганой и Главком, однако и в этом Максаков помог. Перед концом работы он уехал в Совет Министров, пообещав позвонить вечером на квартиру Виктору Праль-никову, с которым, оказывается, Николай Максаков был близко знаком. Сближали их, по всей вероятности, не только жгучие проблемы Кара-Богаз-Гола. Они вместе писали историю Прикаспия и, как оказалось, крепко дружили с пограничниками, вместе выезжали в долину Гяурса и предгорья Копет-Дага поохотиться на красавчиков, турту-шек и более крупную живность - архаров, облюбованных к "отстрелу".
Возвратившись с завода в управление, Сергей Брагин получил от секретарши бумажный квадратик с номером телефона... Звонил Виктор Степанович. Он сегодня дежурил з редакции по выпуску номера и просил Сергея хозяйничать в доме.
Это было к лучшему. Сергею хотелось побыть одному и позвонить в Кара-Богаз, как было условлено, Чары Акмурадову. Новостей хоть отбавляй, надо было о многом рассказать, посоветоваться. Отъезд Сергея из Ашхабада видимо, задержится, хотя несколько сульфатосборочных машин уже отгружалось. Появились новые хлопоты, куда более важные: принято решение о форсированном строительстве завода. Но и после этого печи "кипящего слоя" оставались темой для самых серьезных разговоров. История с печами многому научила, надо было сделать здоровые выводы для новых дел. Это был наглядный урок, когда жизнь расчищала дорогу новому, передовому и убирала с пути мелкие, непрочные и недолговечные поделки. После беседы и совместных хлопот с Николаем Ивановичем Максаковым для Сергея стали более отчетливо видны новые горизонты и широкая поступь Большой химии.
Сергей долго бродил по городу. Обедал на "Горке", на вершине древнего кургана ашхабадской крепости, приспособленной под летний ресторан. На обильно политой площадке, с которой открывается замечательный вид на Копет-Даг и зеленые разливы города, во вьюнковой беседке, на ветерке Сергей засиделся дотемна. После зашел в Ленинский садик, постоял возле удивительных узоров на памятнике Ильичу, о которых сложено множество стихов, а фотографии этих литых ковров ходят по всему свету. Хотелось подольше побродить по родному городу, меняющемуся и растущему с неимоверной быстротой и ширью; тянуло побывать в парках и на площади Карла Маркса, где шипели и лучились фонтаны... По проспекту Свободы, считавшемуся до войны самым длинным в мире, Сергей неторопливо пошел к стадиону, возле которого приютился легонький, сборный домик Виктора Пральникова.
Тихий особнячок был обсажен беспорядочно, но щедро и старательно, с нескрываемой жадностью к растениям. В небольшом дворике росли и урючные деревья, и яблони, и сливы, и айва, и кустики узколистного граната, и тутовник, и даже колючий куст вирджинского можжевельника. И вся эта разнородная, стесненная, но пышная зеленая мозаика была окружена плотным витьем виноградных лоз, а внизу, в зеленом сумраке, клубилась на влажных грядках черная смородина. Плодоносили деревья в этом диковатом царстве скупо, но росли буйно и космато, прикрывая и оплетая тонкостенный домик со всех сторон до самой трубы.
Дворик был полит. Цементная дорожка к крыльцу блестела лужицами. Значит, хозяин ушел недавно. Ключ, как и полагается, спрятан под пустой банкой у крана... В комнатах полумрак и прохлада. На столе около телефона записка: наказы, просьбы, наставления насчет газовой плиты и холодильника... Семью Виктор Степанович отправил на все лето в дачное местечко Фирюзу, а самому, как всегда, было не доступно такое житье, о чем он и не жалел.
Сергей позвонил в редакцию и получил от Пральникова дополнительное указание: до его прихода - не ложиться. Обещал что-то принести. И очень робким, почти просящим голосом Виктор Степанович попросил Сергея между делом, после звонка в Кара-Богаз, почитать то, что он оставил на столике возле телефона... Виктору Степановичу очень хотелось, чтобы Сергей прочел это внимательно, в тишине, один. И чтобы сразу об этом ничего не говорил, а сказал бы после, когда все отлежится в памяти. А если забудется, то и совсем не вспоминать... Вот какие условия поставил автор перед читателем. Пишет он об этом давно, по настоятельной просьбе московских друзей, потому что кроме него, Пральникова, об этом так подробно и широко никто не знает, а знать про это интересно, такое - неповторимо в жизни...
Виктор Пральников знал, что Сергей по-настоящему, серьезно и глубоко любил литературу, выступал в газетах и по радио, работал неторопливо над сборником документальных очерков о людях Кара-Богаза, и просил его помочь в окончательной отделке материала. Зная прямоту и неподкупность суждений Сергея Брагина и здоровую жизненность его взглядов, Пральников очень дорожил его мнением о своей новой и необычной работе. Это были воспоминания...
