Пожалуй, мне бы удалось уснуть — была такая тенденция. Но снизу послышался короткий свист, и я, приподняв лениво голову, увидел возле сугроба Вадима — он стоял голый по пояс и смотрел снизу вверх. Я махнул ему рукой — без особого раздражения от того, что не дали поспать — и, не опуская головы, смотрел, как Вадим ловко скачет вверх по откосу. Мне пришло в голову, что этот парень не очень-то и похож на прежнего моего друга. Тот Вадим был плотный и развалистый, с ленцой во взгляде, словах и движениях. Этот — быстрый, худощавый, из-под согнанного веса проступили широкие плечи и рельеф мускулов…
"А в тебе-то самом, — спросил я сам себя, вновь уткнувшись в сгиб руки, — в тебе-то много осталось от прежнего? Не разных там генов-хромосовов, а во внешности и в привычках? А? То-то…"
Совершенно уж точно — у того Олега не было привычки голым загорать в середине апреля.
— Привет, — Вадим опустился рядом, скрестив ноги. Я посмотрел на него снизу вверх одним глазом и спросил:
— Слушай, я сильно изменился?
— Нет, — уверенно ответил Вадим, — привычка задавать странные вопросы у тебя осталась.
Я довольно кивнул и отвернулся, надеясь, что Вадим посидит молча, а то и вовсе завалится рядом и тоже удрыхнет. Но вместо этого он весьма болезненно ткнул меня пальцем между лопаток и спросил:
— Корабль-то строить будем?
— Непременно, — отозвался я. — Драккар, как у Иванова.
— Ну я серьёзно, — он повторил тычок, только больнее. — Интересно же!
— Интересно будет, когда мы ухитримся отплыть подальше и перевернёмся, — пояснил я. — То-то все меня благодарить будут!.. Отстань, я не Крапивин. Пусть вон Санек строит.
— Вот на его-то лоханке мы точно перекинемся, — проницательно, надо сказать, заметил Вадим. — Вспомни ту историю с планером!
— И хорошо, что не полетел, — я эту историю помнил. — Мог бы как раз полететь, а что потом?
— Мда, — согласился Вадим. И спросил вдруг: — Тебе вообще не кажется, что мы стали намного реже дом вспоминать?
Я перевернулся на спину. И довольно жёстко заметил:
— "Дома" живут другие ребята. Старше нас. Ты уже школу закончил. А я в выпускном классе.
— Всё это я знаю, — так же жёстко ответил Вадим. — Но и ты знаешь, что я имею в виду, так зачем же вертишься?
— Да. Реже вспоминаем, — я вытянул руки над головой. — И меня это не очень огорчает.
— Да, — непонятно сказал Вадим, — ты сильно изменился, князь… Я тебе отдыхать помешал, кажется?
— Ладно, — я сел. — Хватит. Не тыркай меня.
Настроение испортилось. Я подтащил к себе снаряжение, достал метательный нож и с силой послал его в дерево, стоявшее в десятке метров — нож вошёл в ствол на уровне человеческого горла с коротким сырым стуком. А я вскочил и начал одеваться. куртку кинул на одно плечо, туфли, связанные шнурками — на другое. И запрыгал вниз.
Босиком. Чёрта с два я-прежний стал бы просто так ходить босиком.
Около сугроба я оглянулся. Вадим по-прежнему сидел на краю глыбы и на меня не смотрел, но я крикнул ему снова, только уже совсем зло:
— Не тыркай меня!
И, тихо чертыхаясь, проломился сквозь кусты, как советский танк — через фашистские заграждения…
…Танюшка меня нашла на берегу лесного озерка, где я хмуро сидел, уперев палаш между широко расставленных ног. Она даже не попыталась завести разговор — просто аккуратно подстелила куртку и села рядом. Аккуратно, как подстилала куртку, начала ножом подрезать ногти на руках. Тщательно, отставляя ладонь и любуясь после каждого движения ножом.
Потом она положила мне на колено мой метательный нож. Со словами:
— Еле вытащила, — и вдруг — зло: — Всё кончится этим. ударом клинка. Ты понимаешь это?!
Я сунул нож в чехол и молча, долгим взглядом, посмотрел в глаза Таньке. Глаза у неё были бешеные, сумасшедшие глаза. Тогда я просто положил руку ей на щёку, и Танюшка, вздрогнув, привалилась к ней, как к стене. Жалобно сказала:
— Это просто зима, Олег… Это зима из нас выходит. Тяжёлая была зима…
— А до неё была тяжёлая осень. И лето было тяжёлое, и весна… и зима, и осень, да и лето нелёгкое, — не выдержав, язвительно объявил я.
— Ладно тебе, — попросила Танюшка, и я, обняв её, привалил к себе. Спросил:
— Хочешь увидеть Большой Каньон? Как в "Золоте МакКены"?
— Хочу, — ответила Таня.
— А Ниагару?
— И Ниагару хочу…
— А Байкал?
— И Байкал…
— А камчатскую Долину Гейзеров?
— И её… — Таня засмеялась: — Ты все памятники природы хочешь перебрать? Не старайся. С тобой мне даже Сахару хочется посмотреть. Или Восточную Сибирь.
— А что плохого в Восточной Сибири? — не понял я.
— Эх ты, — она щёлкнула меня по лбу — больно, аж звон в ушах послышался, — там болота!
Она намеревалась щёлкнуть ещё раз, но я поймал её руку и ловким толчком опрокинул девчонку на спину. Танюшка не менее ловко пихнула меня в живот, полусерьёзно вывернулась из захвата; я всё-таки скрутил её и, присев на живот, прижал раскинутые руки девчонки к земле. Танька сердито шипела — она ненавидела проигрывать даже в шутку.
— Попалась, — удовлетворённо объявил я.
— Попалась, — согласилась Танюшка, тут же дёрнулась изо всех сил, но я со злорадным смехом удержал её. — И какая судьба меня ждёт?
— Я буду тебя насиловать, — пообещал я. — По праву победителя.
— Испугал! — дерзко фыркнула девчонка.
— Свяжу, — я устроился на ней поудобнее, — раздену… нет, раздену, свяжу и надругаюсь изо всех сил.
— Немногочисленных, — заметила Танька и я не успел опомниться, как слетел с неё, сброшенный ловко закинутой на шею ногой — уроки самбо даром не пропали. Теперь мы поменялись местами. Я мог бы скинуть Танюшку, но вместо этого остался лежать. Было приятно видеть её улыбку и даже ощущать её вес.
И я понял, что мы действительно перезимовали. Пережили это страшное время. Остались живы.
Правда — не все. Но эта мысль только подстегнула меня. Танюшку, похоже — тоже. Во всяком случае, уже через минуту мы освободились от лишней одежды (ото всей), и Танька что-то шептала, задыхаясь, мне в ухо. Зря она говорила про "немногочисленные силы", ой, зря! Когда я свалился наконец рядом с ней, Танюшка жмурилась в весеннее солнце, как облопавшийся сметаны котёнок. Я провёл ладонью по её вздрогнувшему животу (ну и пресс!) и ниже — естественным плавным движением.
— Хватит, хватит! — Танюшка засмеялась, но руку не оттолкнула и расслабилась, позволив мне делать всё, что хочется. Правда — сейчас я временно не был способен на что-то серьёзное, если честно. — Вот тебе и книжный мальчик, — она лукаво покосилась на меня.
— Не очень-то я и книжный, — не обиделся я.
— Да, пожалуй, — согласилась Танюшка задумчиво. — Там тебя могли так назвать только те, кто тебя плохо знал… Спокойный, тихий, вежливый, а где сядешь, там и слезешь…
— Спасибо, — мне стало смешно, но я поблагодарил искренне. И тут же добавил: — Но вообще-то, познакомься ты со мной на пару лет раньше, я бы точно показался тебе книжным. Я таким и был.
— На пару лет раньше я всех мальчишек презирала, — призналась Танюшка. — Кроме Черныша, он тогда щенком был… А помнишь, — оживилась она, — как ты в феврале подрался около кинотеатра?
— Помню, — улыбнулся я. — Из-за тебя, кстати.
— А я о чём? — кивнула она. — А вот интересно, что бы ты сейчас сделал с тем парнем?
— Не знаю, — я пожал плечами и, подумав, спокойно добавил: — Сейчас я бы, наверное, его убил. Ещё до того, как он замахнулся.
— Да, пожалуй, — согласилась Танюшка. И хмыкнула: — Тебя, кстати, это не пугает?
— Кстати — нет, — я лёг поудобнее. — Пусть не замахивается… Ты вообще, Тань, вот подумай — насколько было бы в мире, если б каждый знал, что в ответ на грубость или жестокость его могут немедленно убить. Подумала?
— Вполне, — ответила она и вдруг приподнялась на руке: — Олег, сюда кто-то бежит… Олег, Фирс бежит!
— Чёрт, — я сел, потянул к себе одежду и оружие. Танюшка лениво прикрылась курткой.
Олег в самом деле спешил — бежал, с разбегу прыгал с камня на камень, придерживая свою валлонку. Увидел нас, замахал рукой и, остановившись, крикнул:
— Олег! Скорей! Наши грызутся!
* * *
"Грызлись" — это было не то слово. Особенно странно и страшно это выглядело потому, что, когда я уходил, всё в общем-то оставалось вполне спокойным и обычным…
…Никто даже не сидел. Все стояли на ногах. Саня и Сергей замерли друг против друга, в руках у них были клинки, оба они стояли вздыбленные и оскаленные, как весенние волки. Вадим — с приклеенной улыбкой, безоружный — ну конечно! — стоял между ними, широко расставив ноги и разведя руки, словно упираясь в грудь и тому и другому. За спиной Сани стояли, держа руки на рукоятях, Щусь и Сморч. За спиной Сергея — в той же позе — Басс и Олег Крыгин. У Джека и Серого тоже в руках сверкали клинки, но они держались чуть в стороне. Остальные мальчишки и все девчонки кольцом охватывали место стычки. Девчонки испуганно молчали — это был плохой признак, они даже не пытались растащить ребят; значит — всё было очень серьёзно.
