Огонь, добытый таким трудом, был для ребят не просто огнем. Это не спичкой чиркнуть. Огонь был почти священный. Как в древности. И, как в древности, ребята исполнили в честь него небольшой танец.
Впрочем, неизвестно, танцевали первобытные люди возле огня или нет. Может быть, они просто сидели вокруг, грелись и в их косматых головах плавали стандартные мысли о будущем, когда для каждого выстроят однокомнатную пещеру с отдельным ходом и можно будет отделиться от взрослых детей, которые отнимают самые вкусные кости. И может быть, они не были такими косматыми, какими их рисуют в сильно исторических повестях... С дубинками ли, без дубинок; в шкурах или в бикини; молодые и старые... У всех – грива. Да побойтесь бога, художники! Были тогда лысины, были! "Не может быть, чтобы не было", думал Алексей Палыч, поглаживая себя ото лба к затылку.
Вот до каких размышлений способен довести человека успех, даже временный. Сотворитель огня Алексей Палыч гордился своей победой. Он сидел у созданного им костра, и в голове его бродили мысли совсем бесполезные для дела спасения группы. Впрочем, начались они с воспоминаний о том, что, по словам Лжедмитриевны, там, в Космосе, живут какие-то шустрые ребята, которые слишком много знают, но не знают чего-то, что знаем мы, хоть мы для них, может быть, что-то вроде первобытных людей.
Ребята, отплясав, подошли к Лжедмитриевне.
– Ай да мы! Правда, мы молодцы? Да, Елен Дмитна?
– Вы быстро справились.
– Теперь будем хранить огонь? – спросила Мартышка. – Понесем угольки? Ой как интересно! Кто будет хранителем?
– Не нужно, – сказал Алексей Палыч. – Мы сделаем настоящий трут. Надо только следить, чтобы не отсырел.
Безымянная пока для Алексея Палыча девочка помешивала в котелке. Гречневая каша из концентрата уже не булькала, а солидно пыхтела. Обманутые комары пикировали в котелок и оставались в нем навеки. Но это никого не пугало. После того как в нее вывалили банку тушенки, в воздухе поплыли волны невыносимо вкусного запаха.
На разостланном лоскуте полиэтилена появились пластмассовые миски, деревянные ложки и железные кружки – по одной на каждого, исключая нахлебников.
Тем не менее первая миска досталась Алексею Палычу. Ее подал Стасик.
– Ешьте, ешьте, – засмущался Алексей Палыч, – я в последнюю очередь.
– Если бы не вы, мы вообще бы на хлебе и воде сидели, – сказал Стасик. – Это уж точно. Я вам на двоих положил. Я могу прямо из котелка.
– Чтобы больше досталось, – заметил бывший караульщик.
– Шурик, – заметил Стасик, – я человек благородный. Мои чувства измеряются не жратвой, а совсем другими вещами.
– Тогда тебе и котелок мыть.
– Посуду я вымою, – сказал Борис. Это было его первое обращение к ребятам. Никто не удивился.
– И завтра – тоже, – уточнил Шурик. – У нас дежурство по суткам.
Борис молча кивнул. Пора длинных речей для него еще не настала.
Ложек заговорщикам не досталось. Очевидно, походное гостеприимство не распространялось на сугубо личные вещи. Но и щепочками у них получалось неплохо. Правда, даровая каша сильно смущала Алексея Палыча. Но тут уж ничего не поделаешь: чтобы бороться, надо жить, а чтобы жить – надо питаться хоть время от времени.
Лжедмитриевна сидела рядом со всеми и молча поглощала кашу. Она вообще была удивительно немногословна для руководителя. Умение не торопиться, не контролировать каждую мелочь – хорошее качество. Но должна быть и разница между руководителем и наблюдателем. "Мадам" вела себя скорее как наблюдатель. Алексей Палыч удивлялся, что ребята пока этого не замечают.
После чаепития Борис сложил посуду в котелок и понес ее к ручью. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал. Хотелось свалиться на землю и лежать хоть неделю, хоть две. А ведь ребята еще несли рюкзаки... Но и Борис не шел налегке: он знал то, чего не знали ребята. Он тоже нес свой груз, и еще неизвестно, чья ноша была тяжелее. Это была та самая нервная усталость, которая одинаково поражает и детей и родителей, но родители почему-то считают, что в их океане волны выше и круче.
Когда Борис возвратился, ребята вслух размышляли над тем, как устроить ночлег приблудной парочке.
– А как вы думаете, Елена Дмитна?
"Мадам" произнесла свое традиционное "решайте сами".
Предложение "разбросать" гостей по палаткам было отвергнуто: палатки не банки, люди не кильки.
– А чем плохо на воздухе? – спросил Алексей Палыч.
– А вы согласны?
– Не в нашем положении выбирать. Кроме того, ночь теплая.
– А комары?
– Есть мазь, – влез в разговор Шурик.
– Где аптечка?
Аптечка – ее не успели убрать – лежала рядом. Мази в ней не оказалось.
– Валентина, – строго сказал Стасик, – сейчас мы будем тебя немножко вешать.
– Я все положила! – возмутилась вторая девочка. – Там список. Я по списку проверяла. И тюбики помню. Зелененькие такие, там еще елки нарисованы. Пять штук тюбиков.
– Куда они делись?
– Откуда я знаю. Я коробку при всех доставала.
– Да не такая уж важность – комары, – вмешался Алексей Палыч. – Мы с Борей накроемся моим пиджаком. Не съедят.
– Дайте им чехлы от спальников, – посоветовала Мартышка. – Все равно жарко. Я лично в мешок не полезу, только подстелю. Боря, возьмешь мой чехол.
Сказано было по-дружески. Даже слишком. Девочка чувствовала волну сопротивления, исходившую от Бориса. Это ее и притягивало. Препятствие нужно преодолеть для себя лично, для своего самолюбия.
Но противник у Мартышки оказался не из легких. Отношения Бориса с девочками отличались удивительной простотой: никаких отношений не было. Такие ребята, когда придет время, влюбляются без разбора, в первую встречную.
– Ничего мне не надо, – мрачно сказал Борис.
Мартышка не настаивала. Даже улыбнулась: она не забыла, что на плечах Бориса ее свитер.
Чехлы все-таки сняли – Стасик и Чижик.
Борис принял благодеяние наполовину. Он не полез в чехол, а лег на него и тут же уснул.
Алексей Палыч уснуть не мог. Человек немолодой и нетренированный, он находился в той степени переутомления, когда невозможно заснуть именно от усталости. В палатках копошились ребята, воюя за квадратные сантиметры. Скоро все стихло. Борис спал, подложив руку под голову. Комары спокойно паслись на его лице.
Алексей Палыч укрыл голову Бориса пиджаком и залез в чехол. Лежа на спине, он смотрел в посеревшее небо и думал о том, что за последнее время мальчик, лежавший рядом, стал для него очень близок. Он понимал, что все это временно: Борис вырастет и уйдет. Но сейчас это было важно: у Алексея Палыча, в его сорок пять, имелось множество хороших и нехороших знакомых, а вот друзей не было ни одного.
Еще он думал о ребятах, спавших рядом в палатках. Они ему нравились. Было в них что-то особенное. Неужели это те самые ребята, которые в школе хулиганят, изводят учителей, издеваются над слабыми и неумелыми? Многолетний учительский опыт подсказывал, что – те самые. Сегодняшний опыт говорит прямо противоположное...
Думал и о Лжедмитриевне. О ее странной фразе: "...раз вы сели в эту электричку, то вернуться уже не сможете". Что значит не смогут? Если бы они не пошли в лес, то до конца жизни, что ли, сидеть им на станции? На станции Алексей Палыч смутился, но тогда у него не было времени для размышлений. Сейчас время было. Но никаких чудес пока не случилось...
"Увидела, что выследили, и решила забрать с собой."
На такой мысли Алексей Палыч успокоился. При этом не следует забывать, что в русском языке глагол "успокоиться" имеет смысл "успокоить себя". Другого-то выхода просто не было.
Алексей Палыч уже засыпал, когда услышал – или ему показалось под боком чье-то дыхание. Он разлепил веки и увидел – или ему почудилось – нечто мохнатое и живое.
– Спи, собака, спи... – пробормотал Алексей Палыч и повернулся на другой бок.
– Подъем! Подъем! Подъем!
Вот тут, когда не нужно, Лжедмитриевна старалась вовсю. Она расхаживала между палаток и постукивала по ним прутиком. Ее палатка была уже свернута, рюкзак упакован.
Ребята задним ходом выползали из палаток, протирали глаза кулаками, потягивались и по-стариковски кряхтели; вчерашней живости в них не замечалось.
Вылезая из чехла, Алексей Палыч почувствовал, что кости в нем расположились отдельно от мяса. Болело все, кроме ушей.
Борис пришел в себя гораздо быстрее.
Вспомнив, что он дежурный, Борис подошел к Стасику.
– Варить будем?
– Спроси у Елены Дмитрины.
– Спроси лучше ты.
– Елена Дмитна, варить будем? – крикнул Стасик.
– А ты как думаешь?
– Нужно съесть колбасу, а то испортится.
– Тогда зачем спрашивать?
На этот раз лаконичность "мадам" не понравилась и Стасику.
– Кого же мне еще спрашивать?
