Раздался громкий хлопок, и миссис Уизли отпустила Гарри. Гермиона стояла у окна, сжимая что-то в руке.
— Извините, — прошептала она.
— Вот твоё зелье, Гарри, — сказала миссис Уизли, быстро вытирая глаза тыльной стороной ладони.
Гарри выпил всё одним глотком, и оно тут же подействовало. Тяжёлые волны сна без снов накатили на него. Сопротивляться он не мог и не хотел. Он откинулся на подушку и больше не думал ни о чём.
Когда по прошествии месяца Гарри оглядывался назад, он обнаружил, что не так уж и много воспоминаний осталось у него об этих днях. Похоже, память не смогла сохранить всё пережитое. Оставшиеся воспоминания были одно тяжелее другого. Хуже всех была встреча с родителями Диггори, которые пришли в больничное крыло на следующее утро.
Они не обвиняли его в происшедшем, наоборот, оба благодарили за то, что он вернул им тело Седрика. Мистер Диггори то и дело всхлипывал, а миссис Диггори от горя даже плакать не могла.
— Значит, он совсем не страдал, — сказала она, когда Гарри рассказал им, как умер Седрик. — И знаешь, Амос… он умер сразу же после того, как завоевал Кубок. Должно быть, он был счастлив.
Когда они встали, чтобы уйти, она посмотрела на Гарри и сказала:
— Ты теперь берегись, Гарри, будь осторожнее.
Гарри схватил с тумбочки мешочек с золотом.
— Возьмите это, — пробормотал он. — Это ведь Седрика, он первым добрался до него, возьмите…
Но она попятилась от него со словами:
— Нет-нет, это твоё, дорогой… мы не можем… оставь себе…
* * *
На следующий вечер Гарри вернулся в башню Гриффиндора. Гермиона и Рон рассказали ему, что Дамблдор обратился за завтраком к ученикам школы. Он просил всех оставить Гарри в покое, не задавать вопросов и не просить рассказать, что же произошло в лабиринте. Гарри заметил, что многие обходят его стороной, а некоторые начинают шептаться друг с другом, когда он проходит мимо. Он понял: читали статью Риты Скитер о том, что он неуравновешен и может представлять опасность. Может быть, даже строят свои собственные версии смерти Седрика. Гарри это не волновало. Больше всего ему нравилось быть с Роном и Гермионой и болтать о чём-нибудь постороннем или просто молча сидеть рядом, когда они играют в шахматы. Он чувствовал, что они втроём понимают друг друга настолько, что уже не нуждаются в словах. Они просто ждут какого-то знака, известия о том, что происходит за стенами Хогвартса. Раздумывать, что может случиться, не имеет никакого смысла, пока это не случилось. Они лишь однажды заговорили об этом — когда Рон рассказал Гарри о разговоре миссис Уизли с Дамблдором перед отъездом домой.
— Она просила его разрешить тебе поехать прямо к нам этим летом, — сказал он. — Но он хочет, чтобы ты пожил у Дурслей, по крайней мере, поначалу.
— Почему? — удивился Гарри.
— Она сказала, что у Дамблдора есть на это причины, — мрачно ответил Рон. — Я думаю, мы должны ему верить, правда?
Кроме Рона и Гермионы Гарри мог разговаривать ещё с Хагридом. Поскольку учителя по защите от тёмных искусств теперь не было, во время этих уроков они были свободны. В один из таких часов, в четверг после обеда, друзья решили навестить Хагрида. День был ясный, солнечный; Клык выскочил из распахнутой двери и бросился им навстречу, громко лая и размахивая хвостом.
— Кто там? — проревел Хагрид, появляясь в дверях. — Гарри!
Он быстро подошёл к ним, обнял Гарри гигантской ручищей, взъерошил ему волосы и сказал:
— Рад видеть тебя, дружище. Здорово!
Войдя в хижину, они увидели на столе две чашки размером с ведро.
— Выпил чашечку с Олимпией, — заметил Хагрид. — Ушла только что.
— Кто? — полюбопытствовал Рон.
— Мадам Максим, конечно! — ответил Хагрид.
— Значит, вы помирились, да? — спросил Рон.
— Не знаю, о чём это ты, — отмахнулся Хагрид, доставая ещё чашки из буфета. Приготовив чай и водрузив на стол тарелку с плохо пропечённым печеньем, Хагрид откинулся в кресле и пристально оглядел Гарри своими похожими на чёрных жуков глазами.
— Ты как, в порядке? — грубовато спросил он.
— Да, — ответил Гарри.
— Нет, — возразил Хагрид. — Конечно, нет. Но всё устроится.
Гарри промолчал.
— Я знал, что он вернётся, — заявил Хагрид. (Гарри, Рон и Гермиона потрясённо посмотрели на него.) — Знал это всегда, Гарри. Знал, что он там… э-э… прячется… выжидает. Это должно было случиться. Ну, так это и случилось… И что теперь? Ничего… Будем бороться. Может, сможем остановить его… не дать ему снова… ну, взять власть. Это Дамблдор так считает. Великий человек, Дамблдор… Пока он с нами, я спокоен.
Хагрид увидел по лицам друзей, что они не верят своим ушам, и удивлённо поднял свои лохматые брови.
— Нет смысла сидеть и беспокоиться, — сказал он. — Чему быть, того не миновать. Надо просто быть к этому готовым. Дамблдор рассказал мне, что ты сделал, Гарри.
Хагрид посмотрел на Гарри, и его грудь раздулась от гордости.
— Ты поступил, как поступил бы твой отец. А лучшей похвалы просто нет.
Гарри улыбнулся в ответ, впервые за последние несколько дней.
— А что Дамблдор попросил тебя сделать, Хагрид? — спросил он. — Он послал профессора МакГонагалл за тобой и за мадам Максим… тогда ночью.
— Есть небольшая работёнка на лето, — ответил Хагрид. — Но это секрет. Нельзя говорить об этом, даже вам нельзя. Олимпия — для вас мадам Максим, — может, тоже поедет со мной. Я так думаю. Надеюсь, смогу её уговорить.
— Это связано с Волан-де-Мортом?
Хагрид сжался при звуках этого имени.
— Может быть, — уклончиво ответил лесничий. — А сейчас… сейчас… кто хочет пойти со мной, посмотреть на последнего соплохвоста? Шутка… Шутка! — тут же воскликнул он, увидев их лица.
С тяжёлым сердцем Гарри собирал чемодан накануне отъезда из Хогвартса на Тисовую улицу. Он боялся Прощального пира, который всегда был таким праздничным, таким радостным — ведь на нём объявляли факультет-победитель. После возвращения из больничной палаты Гарри не ходил в Большой зал, когда там было особенно много народу, и старался есть попозже, чтобы избежать любопытных взглядов.
Когда они с Роном и Гермионой вошли в зал, они сразу заметили, что зал не украшен, как обычно, цветами победившего факультета. Сегодня стена за учительским столом была задрапирована чёрным. Гарри тут же понял, что это — дань уважения Седрику.
За столом преподавателей сидел настоящий Грозный Глаз Грюм. Деревянная нога и волшебный глаз вернулись к нему, но несмотря на это он был весь какой-то дёрганый и вскакивал каждый раз, когда кто-то заговаривал с ним. Гарри не мог его винить в этом: подозрительность Грюма должна была только усилиться после десятимесячного заключения в собственном сундуке. Стул профессора Каркарова был пуст. Садясь на своё место, Гарри задумался, где же Каркаров сейчас, поймал его Волан-де-Морт или нет?
А вот мадам Максим была на месте. Она сидела рядом с Хагридом, и они о чём-то тихо переговаривались. Дальше, рядом с профессором МакГонагалл, сидел Снегг. Их взгляды на мгновение встретились, когда Гарри посмотрел на него. Трудно было понять по лицу, о чём он думает. Выглядел он, во всяком случае, таким же мрачным и неприятным, как и всегда. Гарри ещё долго вглядывался в него, после того как Снегг отвёл глаза в сторону.
Что сделал Снегг по заданию Дамблдора в ту ночь, когда вернулся Волан-де-Морт? И почему, почему Дамблдор так уверен, что Снегг действительно на нашей стороне? Дамблдор в Омуте говорил, что Снегг был нашим шпионом, что он действовал против Волан-де-Морта, «несмотря на огромный личный риск». Может быть, он снова пойдёт на это? Может, он уже вступил в контакт с Пожирателями смерти? Сделал вид, что никогда не переходил на сторону Дамблдора, что, как и сам Волан-де-Морт, всё это время он лишь ждал подходящего момента?
Размышления Гарри прервал профессор Дамблдор, который поднялся со своего места. В Большом зале и до того было совсем не так шумно, как бывало раньше, а теперь и подавно повисла тишина.
— Закончился, — произнёс Дамблдор, оглядев присутствующих, — ещё один учебный год.
Он замолчал и посмотрел на стол пуффендуйцев. За этим столом было тише всего, а лица студентов были самыми грустными и бледными во всём Большом зале.
— Многое я хотел бы сказать вам сегодня вечером, — продолжил Дамблдор, — но прежде всего я должен признаться, что мы потеряли очень хорошего человека, который должен был сидеть здесь, — Дамблдор махнул рукой в сторону стола пуффендуйцев, — и вместе с нами радоваться Прощальному пиру. Я хотел бы, чтобы все сейчас встали и подняли стаканы в честь Седрика Диггори.
И они это сделали. Заскрипели отодвигаемые скамьи, и все присутствующие встали, подняли кубки и по залу прокатилось: «За Седрика Диггори».
