— И кто будет следующей Синей джинн? Это уже известно?
— Ходят упорные слухи, что Мими де Гуль. — Господин Ракшас усмехнулся. — Не исключено, что имя преемницы будет объявлено на этом чемпионате. Но, по правде говоря, точно об этом не знает никто, кроме Айши. Она искала замену десять лет. Непросто выбирать кота в мешке, ох непросто. Говорят, что те, кто хотят получить этот пост, вовсе для него не подходят, а подходящие кандидатки, наоборот, отказываются.
— Но почему? Неужели кто-то не хочет быть следующей Синей джинн? — спросил Джон.
Господин Ракшас замялся и принялся глубокомысленно поглаживать свою длинную белую бороду.
— Сложный вопрос, — произнес он. — Думаю, женщины-джинн с добрыми сердцами не склонны соглашаться, поскольку понимают, как тяжело и неприятно скрывать свою доброту. — Он помолчал, а затем добавил: — Впрочем, для Мими это отнюдь не проблема.
Туманные объяснения господина Ракшаса, как это часто бывало, не вполне удовлетворили Джона.
— Ладно. — Он пожал плечами. — Наступит время, и она назначит, кого посчитает нужным.
— Осмелюсь заметить, что, будь у нее достаточно времени, ей бы крепче спалось по ночам. Зачем бояться ветра, если знаешь, что твои стога крепко обвязаны и никуда не улетят? Но если нет… — Господин Ракшас покачал головой. — И конечно, чем старше она становится, тем меньше у нее остается времени и тем больше черствеет ее сердце. Она принимает все более жестокие решения, выносит все более суровые приговоры. Это подвергает риску всех джинн — и добрых и злых. Иблис, бедняга, познал это на собственной шкуре.
— Понимаю, — кивнул Джон.
— Нет, пока не понимаешь, — сказал господин Ракшас. — Подобно людям, мы, джинн, знаем, что обязательно умрем. Это — то, что отличает нас от животных. Это и умение говорить. Да, еще мы носим одежду. Ну, есть, наверно, и другие отличия. Но главное — мы знаем, что нас ждет смерть. Только не знаем когда. Что облегчает и скрашивает жизнь. Но Синяя джинн точно знает, когда подойдет ее земной срок. Это одна из причин, почему она так жестока. Так, по крайней мере, считается. А о том, что происходит в ее тайном дворце в Вавилоне, мы вообще ничего не ведаем. Это тайна за семью печатями — даже для меня.
— Вот ужас-то, — вздохнул Джон. — Жить и точно знать, когда умрешь.
— Да… Лучше уж после дождичка в четверг.
— Очень верно замечено, — сказал Джон хотя опять совершенно не понял, что имеет в виду достопочтенный господин Ракшас.
Первоначально чемпионат мира по джиннчёт проводился в Чикаго, где зимой задувают студеные ветра. Но в последнее время джинн пришли к выводу, что, хотя холод и препятствует использованию джинн-силы и жульничеству во время игры, необходимо найти место более комфортное для теплолюбивых джинн. Поэтому было решено перенести чемпионат в Нью-Йорк, в знаменитый Дубовый зал гостиницы «Алгонкин». Соревнование длилось три дня и было открыто для всех желающих представителей любого из шести кланов, и добрых и злых. Использовать джинн-силу категорически запрещалось — под угрозой дисквалификации. Но зато — в соответствии с легендарной историей гостиницы, где традиционно завтракали самые умные писатели и самые остроумные актеры Нью-Йорка, — здесь позволялось оскорблять друг друга, причем по возможности учтиво и элегантно.
Поэтому, когда Палис-пятколиз, один из печально известных членов злобного клана Ифрит, столкнулся в дверях Дубового зала с Нимродом, он первым делом отпустил в его адрес глумливую остроту.
— Ах, вот и ты, Нимрод, — сказал он. — Нимрод — друг человека! Гав-гав-гав. Держи косточку…
И в мгновение ока два маститых джинн затеяли горячую словесную пикировку, которую Джон слушал с величайшим изумлением.
— А ты, Палис, как всегда, в своем репертуаре, — парировал Нимрод. — Похож на мурашки, что бегут по спине крысы.
Палис был высок, худ, весь в черном. Он двигался крадучись и, казалось, мог бесшумно просочиться всюду, точно огромная капля машинного масла. Его кожа была смертельно бледна, а глаза походили на глубокие-преглубокие колодцы с водой на самом дне. Время от времени он высовывал изо рта длинный, похожий на огромного угря, язык и поводил им перед собой, точно ощупывал воздух. Джон знал, что Палис — настоящий джинн-вампир и его язык ищет человеческую кровь. Знание это, однако, ничуть не умаляло ужаса и потаенного восторга, с которым Джон пялился на этот змеиный язык. Почувствовав на себе завороженный взгляд юного джинн, Палис посмотрел на него мертвыми глазами и произнес:
— Что уставился, уродливый плюгавый щенок?
Мгновенно собравшись с духом, Джон парировал вполне достойно:
— Лучше быть плюгавым щенком, чем старой бешеной собакой. Которая, судя по всему, привыкла гадить где попало.
Нимрод рассмеялся.
— Браво, Джон! — воскликнул он. — Браво!
— Нимрод, твой Джон — специалист по выгулу собак? — осклабился Палис. — Знает все места где можно безнаказанно гадить?
— Удивительно, что вы не чуете этих мест сами — с таким-то языком. Ведь им, если что не унюхаешь, и лизнуть можно! — сказал Джон. Он уже начал входить во вкус этой перепалки, поскольку был нормальным двенадцатилетним школьником и давно натренировался говорить гадости сверстникам в школьном дворе после уроков. — А еще с таким языком вам надо конверты на почте заклеивать.
— Отбрил, — пробормотал Нимрод.
— Следующую шутку выбирай потщательнее, щенок, — прошипел Палис. — А то она окажется последней.
Нимрод покачал головой:
— Ты, Палис, как всегда, лезешь в бутылку, а потом шипишь оттуда, словно забродившее пойло. Боюсь, твое последнее замечание является уже открытой угрозой, которая нарушает правила, принятые на этом чемпионате. В них ясно сказано: допустимы любые оскорбления, но — никаких угроз. Придется тебе забрать свои слова назад и извиниться перед мальчиком. В противном случае тебя выдворят из «Алгонкина».
Палис смолк.
— Конечно, я всегда могу попросить Синюю джинн вынести судебное решение по этой тяжбе, — продолжал Нимрод.
Палис шумно облизал губы и кривовато улыбнулся.
— В этом нет никакой необходимости, — сказал он, элегантно поднимая вверх обе руки. — Прими мои извинения, юный джинн. Хотя ты родом из клана, который ни умом, ни остроумием не наделен, ты умеешь произвести достойное впечатление.
Прежде чем Джон нашелся с ответом, Палис поклонился и отошел.
— Клянусь лампой, ты разделал его под орех! — воскликнул Нимрод. — Поздравляю!
Игра в джиннчёт выглядит так: один игрок бросает семь астрагалов, или попросту игровых костей, в коробку, а затем, закрыв коробку хрустальной крышкой, предлагает ее следующему игроку. При этом заявляется ставка (каждая следующая ставка должна быть выше ставки предыдущего игрока), которую противник может оспорить, произнеся «не верю», после чего крышка поднимается и игроки придирчиво осматривают астрагалы. На этом этапе один из игроков — либо тот, кто объявлял ставку, либо тот, кто пытался эту ставку перебить, — может потерять одно из трех желаний, имеющихся у каждого игрока на начало игры, в зависимости от того, выше или ниже заявленной ставки оказалось сочетание выпавших в коробке костей.
В первом раунде Филиппа играла против трех джинн, включая Марека Квутруба, премерзкого типа, изо рта у которого пахло сырым мясом, и Радьярда Тира, самого младшего из сыновей Иблиса, предводителя ифритцев.
Филиппа успешно справилась с Квутрубом, лишив его одного из трех желаний. Тут наступи ее очередь бросать астрагалы. Выпал «ковчег» к четыре кости одинакового достоинства плюс три одинаковых, но уже другого достоинства. Она закрыла коробку и, протягивая ее следующему игроку, которым был Радьярд Тир, сразу честно заявила «ковчег». Он вообще выпадает очень редко, а с первого броска тем более, поэтому Тир ее ставке не поверил. Но напрямую говорить с Филиппой Тир считал ниже своего достоинства, поскольку был уверен, что она отчасти ответственна за то, что случилось с его отцом. Поэтому он передал через судью Баньипа, что оспаривает ее ставку. А обнаружив, что Филиппа не блефовала, а говорила чистую правду, он, будучи истинным ифритцем, принялся громко и неприлично ругаться. В результате чего заработал предупреждение за сквернословие.
— Тьфу, — поморщился четвертый игрок, Зади Элоко, единственный, кроме Филиппы, добрый джинн в этом раунде, представитель клана Джань с Ямайки. — От такой ругани у меня прямо хребет в дугу завивается.
Радьярд Тир с презрением подвинул ямайцу коробку с хрустальной крышкой.
— Да что ты и твои родственники знают о хребтах! — воскликнул он. — Если бы ваш клан имел хоть один хребет на всех, вы бы не сделались прислужниками мундусян.
Эта реплика стоила Тиру еще одного желания, поскольку оскорблять друг друга разрешалось только болельщикам, а не игрокам. Так Филиппа вышла вперед в первом же раунде, не проиграв ни одного желания, что чрезвычайно удивило тех многочисленных зрителей, которые прогнозировали, что основную конкуренцию Лилит де Гуль составит Марек Квутруб.
