Он сел, в изумлении оглядываясь вокруг. Он упал рядом с какой-то нишей в стене. Именно туда и скользнул гоблин. Встав на ноги, Прутик мрачно усмехнулся: он загнал гоблина в угол.
— Послушай! — закричал он. — Я хочу взять у тебя вот этот фрукт и съесть.
Красные древесные плоды отливали золотом в розовом свете. У Прутика потекли слюнки — он уже предвкушал, как вонзает зубы в их сладкую, сочную мякоть.
— Я же сказал тебе, — повторил гоблин, ставя корзинку с плодами на пол, — они не для тебя. — И с этими словами он высыпал содержимое корзинки в отверстие в полу. Груз с приглушенным свистом пронесся вниз по трубе и шмякнулся: ШЛЕП!
Открыв рот от изумления, Прутик посмотрел на гоблина:
— Зачем ты это сделал?
Но гоблин удалился, не удостоив Прутика ответом. Тот в отчаянье бросился на пол.
— Мерзкое создание! — пробормотал он. Один за другим в зале стали появляться гоблины, и у каждого из них была еда — коренья, фрукты, ягоды и съедобные листья. Никто из них не обращал внимания на мальчика. Каждый, кого он просил дать ему хоть кусочек, делал вид, что не слышит его. В конце концов Прутик понял, что зря обращается к ним за помощью, и в оцепенении уставился на липкий пол. Поток гоблинов стал редеть.
Он поднял глаза, лишь когда появился последний гоблин, бранивший себя за опоздание. Гоблин суетился. Дрожащими руками он опрокинул корзинку с бочкообразными корневищами в трубу.
— Ну, наконец-то можно поесть! — вздохнул он.
«Поесть! Поесть!» — это замечательное слово застряло у Прутика в ушах. Он вскочил и бросился вслед за гоблином.
Повернув два раза налево и сделав еще один поворот на развилке, мальчик оказался в огромном, изобилующем пещерами-нишами зале. Он был круглый, с покатым куполом; потолок подпирали мощные колонны, похожие на оплывающие свечи. Воздух был насыщен тем же густым приторно-сладким запахом, казалось, даже кожа от него становится липкой.
В зале стало тихо, хотя он и был набит до отказа. Гоблины-сиропщики, раскрыв рты и выпучив глаза, уставились в какую-то точку в центре куполообразного потолка. Прутик увидел, куда они глядят: с потолка медленно спускалась труба. Из нее вылетали клубы розового пара, и из-за влаги в зале стало совсем нечем дышать. Труба опустилась, и конец ее повис в нескольких дюймах над огромным корытом. Гоблины притихли. Раздался щелчок, в трубе что-то булькнуло, и с последним клубом пара из нее мощной струей полился густой розовый сироп.
При виде сиропа гоблины как будто озверели. Они завопили дурными голосами, замахали кулаками. Стоявшие с краю начали протискиваться вперед, а те, кто прорвался к кормушке, принялись тузить друг друга. Они пинались, пихались и толкались, царапались и кусались, рвали одежду на тех, кто сумел подобраться к трубе, лишь бы первыми глотнуть низвергавшегося водопадом розового сиропа.
Прутик отскочил назад, подальше от беснующихся гоблинов. Добравшись до стены, он на ощупь стал искать выход. Когда перед мальчиком открылась лестница, он решил подняться по ней. На полпути вверх он остановился и присел на ступеньку, чтобы посмотреть на гоблинов.
Гоблины плескались в розовом, тягучем сиропе, стараясь вдоволь нахлебаться густой жижи. Одни, хлюпая и чавкая, всасывали в себя сладкое пойло из ладошки, другие, с головой окунувшись в липкую похлебку, жадно глотали тягучий сироп. Какой-то гоблин влез с ногами в корыто и, подставив голову под трубу, широко разинул рот. Его лицо, облитое вязкой массой, расплылось от удовольствия.
Прутик в отвращении замотал головой. Внезапно в трубе что-то щелкнуло, и поток розового сиропа прекратился. Кормежка закончилась. По залу пронесся жалобный стон, и несколько гоблинов прыгнули в корыто, чтобы вылизать его до блеска. Остальные начали расходиться — тихо и мирно. Они утолили голод и моментально успокоились.
Зал опустел, и Прутик поднялся, но не двинулся с места. Он услышал новые звуки: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх. И снова: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Сердце у Прутика забилось сильней, когда он, повернувшись, стал вглядываться в кромешную тьму над головой. Он нервно перебирал свои амулеты.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Прутик, испугавшись, сделал глубокий вдох. Кто-то, топая и пыхтя, приближался к нему, и мальчику совсем не понравились эти звуки.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, ХРЯСЫ
Тут дверь на верхней площадке лестницы с шумом распахнулась, и на пороге появилось громадное, раскормленное чудовище, самое жуткое из всех, какие доводилось до сих пор видеть нашему герою. Она — это было существо женского пола — опустила голову, внимательно изучая площадку внизу. Ее крохотные глазки тонули в валиках толстых щек, а обвисшие складки жира колыхались на ее шее и тройном подбородке.
— Всякой мерзости здесь не место, — пробормотала она. Голос ее был похож на бульканье в грязном болоте. Буль-буль, хлюп-хлюп, буль-буль, хлюп-хлюп. — Мои мальчики заслужили, чтобы здесь было чисто.
Она протиснула колышущиеся массы своего тела сквозь дверной проем и, покачиваясь, сделала несколько шагов. Прутик вскочил, мигом сбежал вниз по ступенькам и спрятался за корытом — в единственном месте, где можно было укрыться от исполинши. Шум не прекращался — пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, бряк! Прутик с опаской выглянул из-под корыта.
Толстуха передвигалась очень быстро, несмотря на огромный вес. Она неотвратимо приближалась. Прутик затрясся от страха.
— Она, должно быть, заметила меня! — простонал он и сжался в комочек, стараясь спрятаться в тени.
Звякнуло ведро, поставленное на пол, и толстуха, обмакнув в него швабру, принялась убирать грязь, оставленную ее питомцами. Она помыла корыто внутри и рядом с ним, гудя себе под нос какую-то песенку. Потом она схватила ведерко и выплеснула остатки воды под корыто.
Прутик взвизгнул от неожиданности: вода была ледяная.
— Кто это там? — закричала толстуха и начала шарить шваброй под корытом, тыкая по углам.
Мальчик метался во все стороны, пытаясь увернуться. Но несчастья преследовали его: толстуха ткнула его в грудь, опрокинула на спину и следующим взмахом швабры извлекла из-под корыта. Заплывшая жиром великанша тотчас же напустилась на него:
— Какая гадость! Какая пакость! Омерзительный, гнусный паразит! Такой заразе не место в моей прекрасной колонии!
Схватив мальчика за ухо, она оторвала Прутика от пола и сунула в ведро. Затем, запихнув туда же швабру, она подняла ведро и потащила его вверх по лестнице.
Прутик лежал не шевелясь. Ребра его ныли от удара, ухо горело. Ведро раскачивалось. Он услышал, как толстуха протиснулась в дверной проем, затем еще в один. Приторно-сладкий запах становился все сильнее. Вдруг ведро перестало раскачиваться. Прутик подождал чуть-чуть и, откинув в сторону швабру, огляделся, перегнувшись через край ведра. Оказалось, что ведро висит на крюке в кухне чуть не под самым потолком. Там было чадно и пахло гарью. Прутик сделал глубокий вдох и замер: выбраться отсюда совершенно невозможно.
Он смотрел, как великанша прошлепала по комнате и подошла к двум огромным котлам, клокотавшим на плите. Схватив деревянную мешалку, она сунула ее в кипящий розовый сироп.
— Варись, варись, варись, скорее кипятись, — запела она.
Обмакнув толстый палец в котел, она тщательно облизала его.
— Замечательно! — воскликнула она. — Хотя, впрочем, пусть еще немножко поварится.
Она отложила мешалку и понесла свое грузное тело в дальний угол кухни. Там, за буфетом, Прутик увидел колодец, который был здесь, как ему показалось, не совсем на месте. Толстуха начала вращать ручку ворота.
— А где же мое дорогое ведерочко? — прогнусавила она.
И тут она вспомнила, куда оно подевалось.
— Ах, — хрюкнула она недовольным голосом, — я ведь забыла выбросить мусор.
Прутик из ведра с тревогой наблюдал, как великанша протопала к раковине. О каком-таком мусоре она говорит? И куда она хочет его выбросить? Мгновение спустя он понял все, когда толстуха окатила его ледяной водой — такой холоднющей, что у него дух захватило. Сразу же после душа он почувствовал, что кружится в воде — это великанша споласкивала ведро.
— Ой-ой-ой! — закричал он. У него голова закружилась от верчения в водовороте.
Толстуха тем временем подняла ведро и выплеснула его содержимое вместе с Прутиком в трубу для отходов.
— Ай-ай-ай! — завопил мальчик, летя вверх тормашками вниз. Плюх! И он оказался на теплой, мягкой и влажной куче кухонных отбросов.
Прутик, присев, огляделся. Оказалось, что в подвал спускается отнюдь не одна такая труба. Множество гибких шлангов, подобных тому, по которому он совершил свое путешествие, раскачивалось над его головой, а далеко-далеко наверху виднелся свет.
