Мисс Тидлбаум отшвырнула карандаш в поднос для мела. Поднялось маленькое облачко белоснежной пыли.
– Под конец мы напишем портреты красками, но сперва вам надо сделать набросок карандашом. Ну, как перед лыжами надо научиться кататься на роликах. Что до материалов, – продолжила мисс Тидлбаум, пока школьники тупо моргали, глядя друг на друга, – если вам понадобится новый карандаш или ластик, или лист бумаги, то посмотрите по сторонам – они тут везде разбросаны. Если перевернете достаточное количество ненужных вещей, обязательно найдете то, что нужно.
И, улыбнувшись, будто только что сказала что-то неимоверно мудрое, мисс Тидлбаум продребезжала к своему столу.
Олив снова опустила глаза на семейное фото Мортона. Потом она взялась за карандаш и медленно вывела на листе два больших круга – для лиц. Мортон уже попал в картину; второй раз воплощать его было ни к чему. А новый портрет Люсинды Нивенс – Олив уже хорошо это знала – означал бы лишь новые неприятности. На ее картине должны были быть только двое.
Хмуро поглядывая на фотографию, Олив принялась за работу. Пока она рисовала, капелька ее ярости и страха, казалось, вытекла прочь через кончик грифеля, и Олив задумалась: неужели ей и впрямь наконец удастся обратить все эти беды во что-то полезное.
Когда Олив потом садилась в школьный автобус, она старалась думать только о своей затее. Резерфорд сидел впереди, на их обычном месте, но Олив прошествовала мимо и бухнулась на сиденье через несколько рядов. Краем глаза она заметила, что Резерфорд высунулся в проход и нацелил на нее мутные очки. Она отвернулась к окну.
Когда автобус наконец притормозил на углу Линден-стрит, Олив пулей пробежала по проходу и бросилась по тротуару прежде, чем Резерфорд успел добраться до выхода.
– Олив! – закричал он ей вслед. – Олив, подожди! Ты совершаешь ошибку!
Но Олив даже не обернулась.
Она не ошибалась насчет Резерфорда. Это он ошибался, если думал, что после всего она будет к нему прислушиваться.
Сморгнув несколько досадных слезинок, Олив влетела в дом, захлопнула за собой тяжелую входную дверь и заперла ее на ключ.
Тишина, царившая в стенах старого особняка, накрыла ее с головой, как вода. Дыхание Олив вдруг показалось ей самой пугающе громким. На какое-то мгновение даже почудилось, будто она слышит приглушенные шаги по дощатому полу второго этажа, но затем девочка поняла, что это всего лишь учащенное биение ее сердца. Стиснув одной рукой очки, а другой – рюкзак, Олив взбежала по лестнице в свою спальню.
Прижимая к груди банки с ингредиентами, она вновь осторожно выглянула в коридор. Открытые двери разинули свои пасти. Рамы картин глухо поблескивали в свете дня. Внимательно следя, чтобы ее не заметили ничьи сверкающие зеленые глаза, Олив бросилась вниз по ступеням и через прихожую в кухню.
Вскоре все принадлежности выстроились на иссеченной ножами деревянной столешнице. Пять мисочек. Пять ложек. Пять пыльных банок. В свете солнечного луча, трепетавшего тенями гонимых ветром листьев, Олив принялась просматривать воссозданные записи, сопоставляя рецепты с ингредиентами.
С черным и белым сложностей не возникло. Из надписей на цветных мелках Олив выяснила (а Олив могла бы получить ученую степень по мелкам и чуть меньшую – по цветным карандашам), что оттенок синего в банке называется «индиго». Желтый был старым добрым обыкновенным желтым, а красный в банке, должно быть, считался «алым». Олив склонилась над страницей, внимательно вчитываясь в неровный витиеватый почерк.
Тот гласил: «Алый. Две чайные ложки порошка из сушеной крови (козьей или крупного рогатого скота) смешать с толчеными крылышками божьей коровки и лепестками одной алой розы, собранными после того, как бутон раскрылся, но прежде, чем хоть один лепесток опадет. Посыпать травой «ангельский язычок». Размешать под струей свежей крови».
Олив поднесла красную банку к свету и повернула раз и другой. Насколько она могла судить, в ней могли быть сушеная кровь и крылышки божьей коровки. Возможно, и розовые лепестки тоже были. Олив открутила присохшую крышку и опасливо принюхалась. Пахло ржавчиной и грязью, но сквозь них слабо пробивался сладковатый аромат. Она решила думать, что лепестки там есть – это все упрощало. Что же до «ангельского язычка»… Олив понятия не имела, на что он похож, так что с тем же успехом он мог быть и в банке. К тому же в инструкции говорилось, что «ангельский язычок» – это трава, а трава не могла иметь такого уж большого значения. Мистер Данвуди вечно посыпал розмарином жареную картошку, но, с точки зрения Олив, картошка и сама по себе была пальчики оближешь.
«Размешать под струей свежей крови…»
Где же она добудет свежую кровь? Олив поглядела на собственные руки. Тонкие голубые линии вен, казалось, стали еще тоньше. Хватит ли ей храбрости, чтобы взять из ящика нож и…
Нет. Определенно не хватит.
Олив даже зарычала от досады. Она не могла позволить себе потерять еще больше времени. Коты могли появиться в любой момент. И если она не хотела потерять последнего друга-человека – ну, или вроде-как-человека – ей нужно было что-то придумать…
И тут фейерверком в голове вспыхнуло воспоминание. Олив заскользила по кухонному полу и распахнула дверцу холодильника. Большой кусок говядины, завернутый в пленку, покоился там на пенопластовой подложке; а в подложке собрались лужицы крови. Олив зачерпнула в первую миску красного порошка из банки, вылила на него кровь из мяса и перемешала. Идеально.
Настал черед следующего рецепта. Для желтого требовался желток яйца малиновки. Яиц малиновки у Олив не было, так что она взяла обычное яйцо из холодильника. В конце концов, у куриного яйца желток был крупнее, чем у яйца малиновки, так что получилось бы только больше желтой краски. Она и нарочно не придумала бы лучше.
Олив все еще перемешивала густой желтый настой, когда вдруг почувствовала холодок – словно кусочек тающего льда медленно сползал вниз по позвоночнику. Волосы у нее встали дыбом. Олив резко обернулась и огляделась по сторонам.
Никого вокруг не было.
Но в окне над старой каменной раковиной, где листья плюща свились в тугой занавес, она вроде бы уловила резкое движение. Неужели кто-то за ней следил?
Олив бочком подобралась ближе к окну. Если кто-то там и прятался: мужчина, женщина, рисунок, кот или предатель в грязных очках – то теперь его и след простыл. Листья плюща тихо пошевеливались на легком ветру.
Олив со всех ног бросилась обратно к столешнице. По рецепту для белой краски требовалось молоко черной овцы. Что ж, рассудила Олив, между черной овцой и черно-белой коровой разница не такая большая. Она схватила из холодильника кружку с двухпроцентным молоком и выплеснула его в миску. Суетясь, девочка не обращала внимания на необходимость хитроумно заменять ингредиенты. «Соль, выпаренная из детских слез»? Соль в бумажных пакетиках из ресторанов быстрого питания отлично сойдет. «Вода, никогда не бежавшая по трубе»? На бутылке в холодильнике было написано «Весенние воды». Этого должно хватить.
Ну вот. Все готово.
Трясущимися руками Олив составила плошки с красками, банки и рецепты на большой железный противень. В последний раз с опаской взглянув на окно, она со всем своим имуществом поспешно ретировалась из кухни.
Наверху Олив закрылась в спальне и дважды проверила, хорошо ли задвинут шпингалет. Затем она уселась на кровати и разложила все необходимое: фото семьи Мортона, чистый холст из ящика с художественными принадлежностями, несколько кисточек и поднос со свежесмешанными красками. Стоило Олив взяться за остроконечную кисть, как ее вдруг осенила новая мысль. Если портрет родителей Мортона выйдет хорошо, с помощью этих красок она сможет создать что-нибудь – или кого-нибудь – еще. И если этот кто-то, по чистой случайности, окажется Резерфордом…
Тогда он ее не покинет. Он навсегда останется с ней, в этом доме, будет ждать ее, никогда не меняясь, покидая свой холст только тогда, когда она, Олив, этого пожелает, точно как…
Перед глазами Олив встало круглое, бледное лицо Мортона.
Живот у нее нехорошо скрутило. Нет. Она не станет делать с красками то, что делал Олдос МакМартин. Она собиралась помочь другим. И только. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, Олив обмакнула кисть в черную краску и принялась за дело.
Прошло больше часа, прежде чем ее сосредоточенную работу внезапно нарушил грохот хлопнувшей двери.
– Привет! – весело позвал ее отец из-под лестницы. – Есть тут у нас шестиклассница, желающая выбрать начинку для своей части пиццы с доставкой?
– Да! – крикнула в ответ Олив. Прикрыв краски влажной тряпкой и положив липкие кисти на противень, она помчалась вниз, прыгая через ступеньки.
– Как дела в школе? – спросила ее мама, отвернувшись от посудного шкафа, когда Олив вбежала из коридора на кухню.
