— Послушай, — наконец начал я, — Джорджия, я хотел сказать тебе, что ты мне нравишься.
Она подняла голову:
— И из-за этого ты такой раздражительный?
— Нет-нет! Я имею в виду, понимаешь, что ты очень сильно мне нравишься. По-настоящему нравишься. Ну, ты поняла.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Ах, это! — произнесла она. — Я так и думала, что рано или поздно дело дойдет до этого. Вначале Хассан, теперь ты.
Меня больно уязвил этот ее тон всезнайки. Она отнеслась к моим словам слишком легко, хотя это был вопрос жизни и смерти. Затем до меня в конце концов дошло то, что она сказала.
— Что ты имела в виду насчет Хассана?
— Он предложил мне выйти за него замуж.
— Что?!
— Он не имел в виду сейчас. Позже, когда мы вырастем. По крайней мере, так мне показалось.
Ветер удачи дул совсем в противоположную от меня сторону.
— Черт побери!
— Нет совсем никакой необходимости ругаться.
— Ну а когда это он успел — сделать тебе предложение?
— Прошлым вечером, во время бури.
Ну да, он, наверное, улизнул из палатки, пока я спал.
— А что это вы вдвоем делали во время шторма?
— Мокли. — Она улыбнулась, продемонстрировав великолепные белые зубы. — Да прекрати, Макс, не надо устраивать сцен. В данный момент я не собираюсь ни за кого замуж. Да может, и вообще никогда не соберусь. Это просто Хассан. Ты же знаешь, он все воспринимает слишком серьезно. Не будь, пожалуйста, таким же.
Я в отчаянии отвернулся от нее.
— Так он тебе больше нравится?
— Вы оба мне нравитесь.
Но не как-то по-особенному. Не так, как каждому хотелось бы нравиться, когда он сходит с ума по девчонке. Я не хотел использовать слово «любовь»: оно просто застревало у меня в горле. Но я по-настоящему любил ее. Я заболел ею. Она стала королевой каждого мига. Без нее я был бесполезным болваном, которому никогда и не светило стать счастливым. Я хотел, чтобы она была моей. Только моей. И больше ничьей. Я хотел бы, чтобы она думала, что в мире не существует больше никого, кроме Макса Сандерса. Я бы хотел, чтобы она полюбила меня так же, как я любил ее. А если она меня не полюбит, мне придется плестись прочь, предаваясь страданиям.
— Макс, — сказала она. — На сегодня ты мой самый лучший друг. А Хассан тоже мой лучший друг. Ты не должен просить о большем.
— Да, мы твои единственные друзья, — заметил я. — Вокруг никого больше и нет.
— Но я знаю, и ты тоже должен это знать, что если бы здесь были другие дети, то мы бы все равно стали друзьями. Особенными друзьями. Если ты этого не знаешь, то, значит, я тебе не нравлюсь так сильно, как кажется.
В этом состояла их собственная девчачья логика. Услышав эту фразу, я почувствовал себя лучше, хотя и не мог понять почему. Я имею в виду, что, если бы на острове жили другие дети, мальчики моего возраста, у нее был бы выбор. А сейчас у нее выбора не было. То, что она говорила, никак нельзя проверить. Но она сказала, что если я не способен принять ее слова на веру, то я ее недостоин.
В общем-то, это было все, на что я мог рассчитывать. Крепкая дружба. Я бы хотел, чтобы она сказала мне, что все остальные мальчики на свете не годятся мне в подметки, но этого не случилось. Пока не случилось. Может, когда-нибудь она напишет об этом в письме, когда из-за чего-нибудь разозлится на этого дружка в Америке, но не сейчас. Сейчас мы были «лучшими друзьями», и я мог только мечтать, кем бы мы могли стать когда-нибудь.
— Хорошо, — сказал я. — Ты права.
— Я знаю, — сказала она с улыбкой и поцеловала меня в щеку. — Ты отличный парень, Макс.
Вот это как раз относилось к тем вещам, которые я хотел бы услышать.
Низкий мужской голос, голос мальчишки, оскорбленного до глубины души, прервал мои мечты:
— Ты не разбудил меня, Макс!
— Хасс! — воскликнул я. — Я… я думал, ты хочешь еще поспать. Да и в любом случае сегодня твоя очередь кормить коз и цыплят.
— Ты просто улучил время, чтобы побыть с Джорджией!
Я разозлился:
— Точно так же, как и ты вчера!
Он посмотрел на Джорджию. До него дошло, что она все рассказала мне об их вчерашней встрече. Посмотрев мне в лицо, он понял, что она рассказала мне, о чем он просил ее. В какой-то момент я подумал, что он собирается назвать ее предательницей. Но он решил вести себя мирно.
— Так ты знаешь!
— Ну да. И это немного глупо, Хасс, спрашивать Джорджию…
— Хватит, Макс! Я рассказала тебе об этом по секрету, — прервала его Джорджия. — Никакого злорадства и никаких насмешек. Друзья так себя не ведут.
— Зато братья ведут.
— Но не тогда, когда я с вами.
И она говорила вполне серьезно.
Чтобы снять напряжение, я толкнул Хасса в спину. Он скатился на влажный песок, который тут же прилип к его коричневому телу.
— Не хочешь побороться? — спросил я.
— Я хочу сломать тебе шею, Макс, но лучше займусь этим после обеда.
Позже я вспомнил, что забыл поговорить с ним о существе, запертом в сарае для вяления рыбы. Если там, конечно, было какое-то существо.
Болячки Хасса начали сочиться гноем, и сегодня он не смог пойти со мной на яхту. Поэтому я пошел один. Мы с Джорджией были вдвоем на палубе, в то время как Грант и Лоррейн оставались внизу. Джорджия читала стихи какой-то американской поэтессы по фамилии Дикинсон. Я слонялся вокруг, разглядывая латунные и стеклянные инструменты на мостике. Там еще был большой телескоп, зафиксированный в определенном положении. Я посмотрел в него и увидел папу. Поразительно! Я видел его так хорошо, как будто он стоял прямо передо мной, настолько мощен был телескоп. Потом Рам вышел из сарая для вяления рыбы. Я хотел крикнуть им, но решил, что лучше этого не делать. Да и в любом случае было слишком далеко, чтобы они могли меня услышать.
— Нужно построить клетку, — нервно сказал папа. — После того как мы это сделаем, я свяжусь с местными властями по спутниковому телефону. Нам потребуется более вместительная лодка, чем та, на которой мы приплыли.
Он увидел нас, выходящих из тропического леса, и замолчал.
Нам нужна клетка?
— Какая клетка, папа? Зачем?
— Это тебя совершенно не касается, Макс, — отрезал папа.
Рамбута посмотрел на отца так, будто он совершенно не одобрял его замечание, потом повернулся к нам, мальчишкам.
— Возможно, — сказал он, — что здесь, на острове, есть носорог — калимантанский носорог. Они достаточно редки, эти носороги. Мы не можем позволить, чтобы он утонул.
— Вы собираетесь поймать его?
Это звучало заманчиво.
— А мы не можем помочь?
— Может быть, — ответил Рам. — Когда придет время.
Позже Хассан сказал мне:
— Макс, не думаю, что Рамбута сказал нам правду насчет этого носорога.
Я был очень удивлен:
— Откуда ты это взял?
— Не могу сказать точно, но я понял это по его виду.
— Как?
— Не могу точно объяснить как, но он врал.
Врал? Это звучало куда хуже, чем «не сказал правду».
Мне не понравилось, что Хассан заговорил об этом. Я очень уважал Рамбуту. Он был человеком, с которого мне бы хотелось брать пример. Зачем бы ему врать нам, детям?
— Не думаю, что Рамбута врал. Зачем ему делать это?
Хасс покачал головой:
— Что-то странное происходит, Макс. У этих двоих есть секреты.
Я рассмеялся:
— У моего, то есть у нашего, папы всегда было полно секретов. Он параноик. Ему всегда кажется, что у него кто-то хочет что-то украсть. Да он просто ходячее хранилище секретов! Ты помнишь то время в Иордании, когда он разгадал тайну свитков?
— Помню, — кивнул Хасс. — Это было очень странно…
Всего за неделю до моего отъезда из Иордании в Англию мы с Хассом слонялись по лагерю. На пески пустыни спускались сумерки. Папа разговаривал в трейлере с профессором Ахмедом. Мы с Хассом еще раньше пробрались в трейлер, где воздух в течение дня охлаждался с помощью кондиционера, а ночью подогревался. Именно там папа держал все свои бумаги и записи. Там был стол, где свитки были аккуратно разложены в ряд. Папа пытался извлечь хоть какой-то смысл из татуировок цвета индиго на обратных сторонах свитков, а также расшифровать то, что было в них написано. Не думаю, что в своем деле он продвинулся очень далеко.
— Мне нужно помолиться, — неожиданно сказал Хассан. — Что ты собираешься делать?
Он совершенно не стеснялся молитв, зато я стеснялся. Он молился пять раз в день. Должен признать, что я слегка терялся и не знал, чем занять себя, пока он занят этим делом. Я мог, как дурак, торчать рядом и просто глазеть или заняться чем-нибудь еще. Но лучше всего было просто выйти наружу и подождать, пока Хасс не закончит.
— Мне нужно попить, — сказал я. — Увидимся позже.
