— Послушай, — прошипел он, — я могу сделать так, чтобы ты уже никогда не заговорила! Для этого потребуется лишь отрезать твой маленький язычок. Но если ты пообещаешь молчать, я уберу скотч. Хочешь верь, хочешь нет, милая, но я и правда хочу поговорить с тобой.
Баффи узнала голос — она была уверена, что это Гопскоч. Выбора не было, поэтому она кивнула и пробормотала:
— Ладно, я помолчу.
Он опустил крышку, и Баффи вновь оказалась в темноте. У нее не было особых причин доверять этому мерзкому старику, но в его голосе ей послышалось странное отчаяние, как будто ему самому нужна была помощь.
Через несколько минут крышка вновь поднялась. На этот раз в руках Гопскоча оказался фонарик, который он направил ей в лицо. Она закрыла глаза, поэтому не видела, как он опустил руку и сорвал скотч с ее губ. Баффи вскрикнула.
— Прости, — пробормотал он.
— Ну да, большое спасибо. Зато теперь мне можно не брить усы какое-то время.
— Эй, никто ведь не заставлял тебя лазить тут и что-то вынюхивать.
Баффи вздохнула:
— Не надо было мне вламываться в этот трейлер, теперь я понимаю, но любовь порой толкает на безумства! Ну почему бы вам теперь не отпустить меня и я забуду о том, что вы меня практически похитили?
— Ты что, в самом деле, просто влюблена по уши? — спросил Гопскоч, подозрительно посмотрев на Баффи.
Интуиция подсказывала Баффи, что лучше сказать правду.
— Нет, — ответила она. — Ксандр — мой друг, и меня гораздо больше заботит его жизнь, чем его личная жизнь.
— А ты умна, — с уважением заметил Гопскоч. — Ты видишь. Я запомнил тебя с самой первой ночи — что-то в тебе такое есть.
— Вы имеете в виду ту самую первую ночь, когда мы встретились здесь, так? — поинтересовалась Баффи.
— Нет, когда я бежал вместе со стаей и увидел тебя на улице. Остальные считают, что люди — глупые создания. Но не я. В конце концов мы тоже когда-то были людьми.
— Вы, ребята — кой-оборотни.
Гопскоч рассмеялся:
— Вот это да — ты обо всем догадалась! Мы разгуливаем по этой стране уже столетие, и никто не мог нас вычислить до тех пор, пока ты нам не повстречалась. И еще ты неплохо дерешься. У меня до сих пор повсюду синяки с той ночи. Так что ты можешь рассказать, девочка моя?
— Поскольку теперь мы друзья, почему бы вам не выпустить меня отсюда? Тогда мы сможем поговорить нормально.
Он резко направил луч фонарика ей в лицо:
— Скажи мне, кто ты, иначе замолчишь навсегда!
— Ладно, — согласилась Баффи, щурясь от яркого света. — Я… я ведьма! Мне принадлежит этот город, и соперники мне ни к чему.
Гопскоч расхохотался:
— Я так и знал! Я знал, что ты одна из нас.
— Ну да, я тоже одна из, вас, — признала Баффи. — Так почему же вы оказались именно здесь? И как все это связано со Спюрсом Хардавэем?
— От тебя ничего не скроешь! — воскликнул старик, и глаза его просияли. — Ты знала, что сегодня Луна Койота? — Казалось, он сейчас завоет от восторга.
— Послушайте, на самом деле мне все равно, чем вы занимаетесь, при условии, что это не вредит другим людям.
Гопскоч нахмурился:
— Как ведьма ты должна бы знать, что иногда избежать этого невозможно. Для того чтобы воскресить Спюрса Хардавэя, необходима кровавая жертва, и не одна.
— И предпочтительно юная и невинная, — вставила Баффи.
— Ну да, — согласился старик. — И лучше, если она придет добровольно.
— Ладно, — сказала Баффи. — Я забуду обо всем, что только что услышала. Просто выпустите меня из этого ящика.
— Ты лжешь, — усмехнулся Гопскоч. — Ты же не позволишь нам убить нескольких твоих друзей, чтобы воскресить самого злобного, самого ужасного и препротивнейшего из живших когда-либо колдунов-шкурщиков.
— Возможно, вы и правы, — заключила Баффи, — нанряженно соображая. Теперь ей известны их планы. Этотразговор вовсе не случаен — Гопскоч вряд ли нуждался в ней как в простом собеседнике, которым можно поболтать.
— Послушайте, — сказала она. — Либо вы один из тех отвратительных парней, которые обожают хвастаться направо и налево, либо на самом деле вам не очень-то хочется, чтобы Спюрс Хардавэй восстал из мертвых.
Он заговорил очень жестко:
— А ты знаешь, каково прожить сотню лет в идиотском кочующем цирке?
— Нет, если, конечно, школа не считается.
— Это просто ужасно, — пробормотал старик. — Ни дома, ни семьи, ни вкусной еды, ни нормальной постели, ни ванной, наконец.
— Ни маникюра, — добавила Баффи.
Однако Гопскоч еще не закончил:
— Нет ничего, кроме машинного масла, выхлопных газов и десяти тысяч городов, каждый из которых хуке, чем предыдущий! — Он выдавил из себя смешок. — Те, кто остался молодым, развлекаются с местными, но я отказался от этого уже очень давно. Мне сто семьдесят пять лет!
— Вам никак не дашь больше сотни! — заверила его Баффи.
На его морщинистом лице появилось выражение тоски.
— Единственная радость, которая мне осталась, так это надеть свою шкуру и бродить вместе со стаей. Иногда я даже подумываю о том, чтобы убежать и остаться навсегда койотом. Я замучился чинить это дурацкое колесо обозрения.
— Охотно верю. Но может быть, что-то изменится к лучшему, когда вернется Спюрс Хардавэй?
— Только не для меня.
— Почему же?
— Потому что это именно я пристрелил его.
— Ничего себе! — воскликнула Баффи. — А он в курсе таких подробностей?
— Вообще-то, он тоже там был.
— Ну да, верно. Что ж, тогда вы можете выпустить меня отсюда, — заявила Баффи, — потому что теперь у нас общие цели.
На изборожденном морщинами лице Гопскоча мелькнула тень сомнения, и Баффи испугалась, что сейчас он захлопнет крышку ее тюрьмы, оставив ее там умирать. Но он нагнулся и с легкостью вытащил ее сильными руками.
Когда он поставил ее на ноги, она в первую очередь осмотрелась. Они находились в кузове большого крытого грузовика, где было полно всякого оборудования, инструментов, кабеля и прочих разностей, развешанных по стенкам. Ее тюрьмой стал огромный металлический ящик для инструментов, приваренный к полу.
Инструменты, которые в нем хранились, грудой были свалены на полу возле ее ног.
Единственным источником света была лампочка, висевшая у них над головами; единственным выходом— закрытая дверь в дальнем конце грузовика. Старик стоял между ней и этой дверью, держа в руках свое излюбленное оружие — тяжелый гаечный ключ, до боли знакомый Баффи.
— Даже не пытайся, что-нибудь такое вытворить, — предупредил Гопскоч.
— Я вообще-то по-прежнему связана, — напомнила Баффи, мотнув головой в сторону своих рук, связанных за спиной.
— Так и останешься.
Баффи села на бухту электрического кабеля и вытянула затекшие ноги.
— Наверное, непросто было решиться убить Спюрса Хардавэя. Почему вы это сделали?
Старик скривился:
— Потому что мы делали за него всю работу, следили за тем, чтобы его шоу «Дикий Запад» продолжало разъезжать по свету, а он просто забирал все деньги! Того, что он нам платил, едва хватало, чтобы выжить самим и прокормить животных. Я работал вместе со Спюрсом начиная с его первого родео, в 1858 году, и мне вовсе не хотелось его убивать. Но он любил притвориться противным глупым старикашкой, сыграть под дурачка. В моем пистолете всегда была серебряная пуля, просто на тот случай, если он опять начнет играть со мной в свои игры. И он начал…
— Так как же нам сделать так, чтобы Спюрс не смог вернуться и набрать новых актеров? — поинтересовалась Баффи, пытаясь вернуть Гопскоча к реальности.
— Нам — никак. Ты займешься этим.
— Я? А вы куда?
Старик хитро улыбнулся ей, открыл другой ящик для инструментов, медленно вытянул оттуда потертую шкуру койота и накинул на плечи так, чтобы побитая молью морда животного оказалась у него на голове. Баффи стало не по себе от того, что на нее смотрели эти мертвые, высохшие глаза.
— Я не собираюсь в это вмешиваться, — категорично заявил Гопскоч. — Я отправлюсь в холмы. Если у тебя ничего не выйдет, то Спюрс погонится за мной. Если же ты их остановишь, то заклятие исчезнет, и мы все будем свободны. Наконец-то наши жизни будут принадлежать только нам.
— Но как же мне это сделать? — поинтересовалась Баффи.
— Откуда мне знать? Это ты у нас ведьма. — Он начал расстегивать свой засаленный рабочий комбинезон, но внезапно остановился. — Есть еще кое-что, о чем тебе следует знать. Спюрса похоронили вместе с его шкурой медведя гризли, и он прекрасно знает, как ею пользоваться. Он единственный белый человек из тех, кто мне встречался, кто умеет превращаться в медведя. Нужно быть этим животным, а Спюрс как раз и был мерзким старым медведем, обладавшим сверхъестественными способностями.
