Йон Колфер - Ответный удар

Артемис смотрел на измеритель звуковых волн на экране компьютера. Он сильно изменился, в этом не было сомнений. Эта неуверенность в себе возникла несколько месяцев назад и постоянно усиливалась, начиная с того дня, когда он однажды утром обнаружил у себя в глазах загадочные зеркальные линзы.

Такие же линзы оказались в глазах Джульетты и Дворецки. Они вместе попытались выяснить, откуда взялись эти линзы, но Дворецки, задействовав всех своих агентов, смог узнать лишь то, что Артемис лично заплатил за них. Все запуталось ещё больше.

Линзы остались загадкой. Как и ощущения Артемиса. Перед ним на столе лежал шедевр Эрве «Фея-воровка», добыча, благодаря которой он становился самым выдающимся вором столетия, а об этом статусе он мечтал с шести лет, и сейчас, получив его, он почему-то мог думать только о семье.

«Может быть, пора уходить на покой, – подумал он. – Лучший вор в мире, в возрасте четырнадцати лет и трех месяцев. В конце концов, чего ещё я надеюсь добиться?» Он проиграл часть разговора по телефону: «Не волнуйся о нас, волнуйся о школе и своих друзьях. Думай о том, чем тебе действительно хочется заниматься. Используй свой гениальный ум, чтобы сделать счастливым себя и других людей».

Может быть, мать права. Он должен использовать свои таланты, чтобы сделать счастливыми других. Но в сердце был и тёмный, колючий уголок, который не удовлетворится спокойной жизнью. Может быть, только ему одному были доступны способы сделать счастливыми других людей. Способы по другую сторону закона. За тонкой синей линией.

Артемис потёр глаза. Он не мог принять решение. Возможно, постоянная жизнь дома поможет принять такое решение. А пока следует заняться текущей работой. Выиграть время и доказать подлинность картины. Он чувствовал некоторую вину, украв полотно, но недостаточно сильную, чтобы вернуть его. Особенно господам Крейну и Спарроу.

В первую очередь следовало позаботиться о том, чтобы из школы не было никаких запросов, касающихся его деятельности. Ему потребуется по крайней мере два дня, чтобы доказать подлинность картины, так как необходимо было произвести некоторые испытания.

Артемис открыл программу обработки звука на своём ноутбуке и занялся вырезкой и вставкой произнесённых матерью в разговоре по телефону слов. Отобрав нужные слова и расположив их в нужном порядке, он выровнял уровень громкости, чтобы разговор звучал естественно.

Когда директор Гвини включит свой мобильный телефон после посещения мюнхенского олимпийского стадиона, его будет ждать сообщение. Сообщение поступит от Ангелины Фаул, причём пребывающей явно не в лучшем расположении духа.

Артемис направил вызов через особняк Фаулов, затем переслал отредактированный звуковой файл по инфракрасной связи на свой мобильный телефон.

– Директор Гвини, – произнёс легко узнаваемый голос Ангелины Фаул, причём личность звонившей подтверждалась идентификатором. – Меня очень беспокоит Арти. Он страдает от пищевого отравления. Выглядит он прекрасно, ни на что не жалуется, но мы хотим видеть его дома. Вы понимаете. Я посадила Арти на самолёт домой. Меня крайне удивляет, что он получил пищевое отравление, находясь под вашей опекой. Мы поговорим об этом после вашего возвращения.

Это избавило Артемиса от забот о школе на несколько дней. Тёмная его сторона чувствовала возбуждение от такой хитрости, а пробуждающаяся совесть – вину из-за того, что он использовал голос матери, чтобы сплести паутину лжи.

Он подавил в себе чувство вины. Это безобидная ложь. Дворецки проводит его домой, а образование не пострадает от нескольких дней отсутствия в школе. Что касается кражи «Феи-воровки», он не считал её настоящим преступлением, так как картина была украдена у воров. Такое преступление вполне оправданно.

«Да, – согласился с ним внутренний голос, – если ты вернёшь картину обществу».

«Нет, – возразила непримиримая половина. – Картина принадлежит мне, пока её кто-нибудь не украдёт. В этом все дело».

Артемис подавил в себе нерешительность и выключил мобильный телефон. Он должен был сосредоточиться на картине, и от вибрации телефона в неподходящий момент могли задрожать руки. Ему не терпелось сорвать крышку с плексигласового тубуса. Но это было бы не просто глупо, а смертельно глупо. Компания «Крейн и Спарроу» могла оставить для него множество маленьких сюрпризов.

Артемис достал из жёсткого чемодана, в котором хранилось лабораторное оборудование, хроматограф. Прибор должен был взять пробу газа внутри тубуса и провести анализ. Артемис выбрал из набора игольчатое сопло и навернул его на торчавший из хроматографа резиновый шланг. Иглу он осторожно держал в левой руке. Артемис одинаково свободно владел обеими руками, но левая была более твёрдой. Крайне аккуратно он проткнул иглой силиконовое уплотнение тубуса так, чтобы игла оказалась как можно ближе к полотну. Игла не должна была шевелиться, чтобы содержащийся в контейнере газ не вытек и не смешался с воздухом. Хроматограф отобрал пробу газа и всосал её в оборудованное нагревателем отверстие для ввода. Любые органические примеси удалялись нагревом, а газ-носитель перенёс пробу через разделительную колонку в пламенно-ионизационный детектор – именно в нем определяются отдельные компоненты. Буквально через несколько секунд на цифровом дисплее прибора появилась диаграмма. Процентное содержание кислорода, водорода, метана и углекислого газа соответствовало пробе, взятой заранее в центральной части Мюнхена. Неопознанной оставалась пятипроцентная доля газа, но тут не было ничего подозрительного. Возможно, это объяснялось наличием комплексных загрязняющих газов или чувствительностью оборудования. Теперь Артемис знал, что может открыть тубус, если не обращать внимания на загадочные пять процентов. Он так и сделал, осторожно вскрыв уплотнение ножом для резьбы по дереву.

Артемис надел хирургические перчатки и извлёк картину из тубуса. Она упала на стол тугим свитком и практически мгновенно развернулась – видимо, находилась в тубусе недостаточно долго, чтобы принять его форму.

Артемис расправил холст и прижал углы гладкими мешочками с гелем. Он мгновенно понял, что перед ним – не подделка. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать основные цвета и живописную манеру. Все образы Эрве словно состоят из света. Они были так восхитительно написаны, что картина, казалось, искрилась. Картина была совершенной. На ней был изображён запелёнатый младенец, спящий в залитой солнцем колыбели рядом с открытым окном. Фея с зеленой кожей и прозрачными крылышками парила над подоконником и собиралась украсть ребёнка из колыбели. Обе ноги сказочного создания находились на улице.

– Она не может войти в дом, – рассеянно пробормотал Артемис – и поразился своим словам.

Откуда он это знал? Обычно он выражал своё мнение только в том случае, если мог его каким-то образом подтвердить.

«Успокойся, – приказал он себе. – Обычная догадка. Возможно, основанная на обрывке информации, найденной во время бесконечных скитаний по Интернету».

Артемис сконцентрировал внимание на самой картине. Он получил её. «Фея-воровка» принадлежит ему, по крайней мере в данный момент. Он достал скальпель из набора хирургических инструментов, срезал мельчайшую частичку краски с края картины, положил её в пробирку и приклеил этикетку. Артемис собирался послать частичку краски в Мюнхенский технический университет, где установлен гигантский спектрометр. Радиоуглеродный анализ, который произведёт работающая в университете знакомая Артемиса, подтвердит, что картина или, по крайней мере, краски соответствуют времени написания.

Он позвал Дворецки из соседней комнаты апартаментов.

– Дворецки, не мог бы ты отвезти этот образец в университет немедленно? Передай его Кристине лично в руки. Кстати, напомни ей, что мне крайне необходимо быстро получить результаты анализа.

Он не услышал ответа, но в следующее мгновение в комнату ворвался Дворецки. Глаза у него были дико вытаращены, и вообще он не был похож на человека, который собирался взять образец краски.

– Проблемы? – спросил Артемис.

За две минуты до этого Дворецки стоял у окна, приложив ладонь к стеклу, и наслаждался редкой возможностью немного побыть наедине со своими мыслями. Он смотрел на ладонь так, словно комбинация солнечного света и пристального взгляда могла сделать её прозрачной. Он знал, что каким-то образом изменился. Под его кожей что-то было спрятано. Он чувствовал себя странно весь прошедший год. Чувствовал себя постаревшим. Возможно, давали о себе знать десятилетия трудных испытаний. Ему не было и сорока, но по ночам ныли кости, а грудь сдавливало, словно он постоянно носил пуленепробиваемый жилет из кевлара. Он определённо был уже не таким проворным, как в тридцать пять, и иногда ему приходилось прилагать усилия, чтобы сосредоточиться. Куда приятнее было предаваться размышлениям… «Как сейчас», – отругал себя телохранитель. Дворецки пошевелил пальцами, поправил галстук и вернулся к работе. Его не устраивал уровень безопасности в номере отеля. Гостиницы всегда были кошмаром для любого телохранителя. Служебные лифты, изолированные верхние этажи, отсутствие нормальных маршрутов эвакуации не позволяли гарантировать полную безопасность охраняемого лица. «Кронски», несомненно, был фешенебельным отелем, его сотрудники работали эффективно, но не это интересовало Дворецки. Он предпочёл бы поселиться в номере на первом этаже без окон и со стальной дверью пятнадцать сантиметров толщиной. Нет необходимости говорить, что такой номер найти невозможно, а если бы ему это каким-то чудом удалось, господин Артемис, несомненно, задрал бы нос и отказался поселиться в таких условиях. Дворецки пришлось согласиться на номер на третьем этаже.