В Шварцвальдском лесу становилось труднее прокладывать путь. Зелень и фрукты вовсе исчезли из рациона ребят. Марике, не знавшая никакого ремесла, потому что ей негде было научиться, тоже хотела заняться полезным делом. Она подружилась с Фридой, крестьянской девочкой, которая выросла среди полей и лучше всех разбиралась в съедобных ягодах, травах, кореньях. Девочки вместе собирали ягоды, заготавливали впрок богатые витаминами растения и целебные травы. Они, конечно, не подозревали о существовании витаминов, но Марике приходилось слышать, как Долф сетовал на нехватку зелени и фруктов. Одного этого было для нее достаточно, чтобы увериться в их необходимости. Хильда скоро оценила своих добровольных помощниц, которые приносили ей лечебные травы, снимавшие жар у больных.
Долф обычно не покидал лагеря и потому не имел представления об опасностях, которым подвергались ребята на охоте. Маленький Каролюс, всегда помнивший о своем знатном происхождении и царственном будущем, стремился к рискованным приключениям, чреватым несчастными случаями. В здешних лесах попадались кабаны — они кочевали с места на место громадными стадами: самки и детеныши под защитой тяжеловесных самцов с мощными клыками. Мясо кабанов отличалось отменным вкусом, и ребята, поощряемые Каролюсом, не раз дерзко атаковали лесных исполинов, расплачиваясь за это увечьями.
Однажды вечером охотники на руках принесли Берто в лагерь. У мальчика было распорото бедро. Хильда побледнела от ужаса, но решительности у нее не убавилось.
Подозвав Рудолфа, она сказала:
— Нужна помощь, будем зашивать рану.
Берто уложили на импровизированную постель из еловых лай, четыре парня крепко держали его. Собравшись с духом, Хильда вонзила в кожу хорошо промытую иглу, стянула края раны и плотно соединила их крепкими волокнами. Берто скорчился от боли, но не издал ни звука.
Каролюс, стоявший рядом, плакал навзрыд.
— Он спас мне жизнь, — сбивчиво объяснял маленький король. — На меня набросился кабан, но Берто выскочил вперед и поддел его копьем, да копье обломилось.
— Рана не такая тяжелая, как кажется на первый взгляд, — утешал его Долф, — поверь мне, Каролюс. Конечно, кровь хлещет так, что страшно смотреть, но зато рана очистится. Вот увидишь, скоро Берто пойдет на поправку.
С этого дня Долф запретил охоту на кабанов: слишком уж она была опасна. Но не всегда удавалось уберечься от случайной стычки со стадом. Особенно опасны были рыси.
Дикие кошки редко первыми нападали на человека, но случалось, самка, охранявшая детенышей, пугалась шума приближающейся толпы и в панике кидалась на людей. Разъяренная рысь могла растерзать ребенка.
Путь вдоль берега реки пролегал по неровной тропинке, порою настолько узкой, что возок застревал на повороте.
Ребята, наваливаясь, толкали повозку, ежеминутно угрожавшую перевернуться и скатиться в реку, в объезд каменистых выступов и громадных валунов. Больные на время сходили на землю: с повозкой случалось провозиться по нескольку часов. Донимали ребят не только разбойники, но и крестьяне из прибрежной долины, угольщики, бродяги: у всех этих людей были поводы опасаться крестоносцев. Вот тут-то «боевики» показали, на что они годятся…
Долф не мог дождаться того момента, когда горные отроги останутся позади.
Процессия остановилась у Рoтпайля, города на берегу реки Некар, который немедленно запер свои ворота перед целой армией детей.
Слух о бедствиях, постигших Спирс, по-видимому, еще не достиг здешних мест.
Возможно, однако, и другое: прослышав об этом, горожане сочли рассказ пустой выдумкой. Стоял пасмурный вечер, дождь то стихал, то принимался накрапывать снова. На покатом склоне холма неподалеку от города разбили лагерь. Маленькая делегация — Николас, дон Ансельм и Петер — отправилась вести переговоры с городскими властями. Долф, по обыкновению чем-то занятый в дальнем конце лагеря, не пошел с ними. Он едва успел заметить, как совещаются монах и Николас, а тех уже и след простыл. Только Петер сумел пристроиться к ним — он хотел обратиться к горожанам от имени всех тех, кто не принадлежал к знатной верхушке этого похода. Ансельм сообразил, что нищенские лохмотья мальчишки скорее возбудят сочувствие горожан.
Николас сразу испортил все дело. Подогреваемый Ансельмом, он непрестанно твердил о своей священной миссии, был заносчив со старшинами и настоятелем собора. Это еще могло бы произвести впечатление, не вмешайся монах с угрозами и требованиями тотчас же обеспечить провиантом лагерь маленьких крестоносцев, стоящих под стенами Ротвайля. Охотиться близ крупного города невозможно; надежды на улов тоже никакой: весь промысел рыбы в дунайских водах давно отдан на откуп местным жителям. Детям оставалось кормиться тем немногим, что удалось сберечь в пути, но эти жалкие крохи все равно не могли насытить восемь тысяч голодных ртов. Рассчитывая на сговорчивость горожан, Ансельм напророчил детям изобилие съестного к исходу дня, и теперь упрямство жителей Ротвайля толкнуло монаха на необдуманный шаг.
Он вскричал:
— Господь покарает тех, кто отказывает святому воинству в помощи и хлебе насущном!
Настоятель еще раз внимательно вгляделся в монаха и лишь пожал плечами:
— Мы не позволим разным мошенникам запугивать себя. Что же до пожара в Спирсе, то не ваших ли собственных это рук дело? Если среди вас имеются тяжелые больные, привезите их в город, мы позаботимся о них. Но вы глубоко заблуждаетесь, полагая, что наш город столь богат, чтобы прокормить восемь тысяч странников. Да, урожай еще не убран с наших полей, но они под надежной охраной. Берегитесь, если мы заметим, что дети крадут зерно или скот. Стражникам незамедлительно будет дан приказ образумить их градом стрел. Советую подумать об этом.
Ротвайль, воздвигнутый на вершине холма и обнесенный прочными крепостными стенами, простирал свое господство над всей долиной. Ансельм и Николас смекнули, что поживиться за чужой счет здесь не удастся. Из окошка башни, в которой происходила беседа, хорошо просматривались окрестные поля и луга, и повсюду неусыпную службу несла бдительная стража. Оно и понятно: Ротвайль располагался на плодородных, но неспокойных землях — среди горных отрогов и холмов находили пристанище бродяги и разного рода искатели приключений. Лишь воинственные приготовления жителей удерживали их на безопасном расстоянии. Городские старосты подтвердили слова настоятеля о том, что отныне стражники не спустят глаз с маленьких крестоносцев.
— Побойтесь гнева Господнего! — Ансельм вновь попытался прибегнуть к угрозе, но его слова не оказали никакого действия, на присутствующих.
— Нам нечего бояться, — отвечали отцы города.
Они уже успели посмотреть на небо и поняли, что нынешней ночью им не страшна гроза. А назавтра дети продолжат путь. Нет, нет, город не желает иметь ничего общего с этим крестовым походом.
Петер, тихий, задумчивый Петер, неожиданно вмешался в разговор. В самых почтительных выражениях он обратился к старейшинам с просьбой принять четверых больных, которых мучила лихорадка.
— Я пришлю нашего костоправа взглянуть на них, — пообещал настоятель.
Преодолевая робость, Петер напомнил настоятелю о данном только что согласии принять тяжелобольных на попечение горожан. Оспаривать собственное заявление, сделанное при свидетелях, почтенный муж не решился.
— Хорошо, привезите больных.
Петер низко поклонился, сохраняя непроницаемое выражение лица.
Делегация возвратилась в лагерь с пустыми руками.
Выслушав рассказ Петера о переговорах в башне, Долф проникся благодарностью к парнишке, который сумел-таки уговорить горожан. Четверо малышей были настолько плохи, что Долф опасался за их жизнь. Они метались в жару, не в состоянии даже проглотить настой из трав, которым их поила Фрида. Что же с ними приключилось? Долф терялся в догадках. «Навряд ли они выкарабкаются, так пусть хотя бы встретят свой смертный час в постелях, а не в тряском возке, не на ухабистой дороге, где их придется похоронить», — размышлял Долф.
Берто и еще несколько мальчиков, пострадавших на охоте, категорически отказались покинуть лагерь. Раны быстро затягивались, и ребята уже могли передвигаться самостоятельно. Долф велел Франку, с которым он очень подружился, вновь запрячь волов и отвезти больных малышей в город. В последнюю минуту он передумал и сам вскочил в повозку. Они доставили детей в монастырский приют, где больных поместили в огромную палату под присмотром одного из служителей.
— Гони обратно, — бросил Долф, — а я пока тут осмотрюсь.
— Чего тут смотреть? — Франк удивленно поднял брови. — Ротвайль — это тебе не Кельн.
— Согласен, но мы с тобой находимся все-таки здесь, а не в Кельне, — с улыбкой ответил Долф, и Франку печем было возразить.
