— Фугаппук кю брекк! — прокричал Вжпп.
Следующее, что увидела Марта, — это горящий факел, пролетевший по воздуху над ее головой. Повернувшись, она увидела, как он с треском приземлился, разбрасывая в темноту вокруг себя танцующие искры.
Перья молниеносно вспыхнули, и огонь заревел и начал стремительно подбираться к ней.
— Фугаппук!
Вжпп возбужденно грохотал связкой ключей. Это была самая жестокая и самая восхитительная вещь, которую ему посчастливилось сделать за весь сегодняшний день.
— Фугаппук! Фугаппук!
Марта почувствовала, как жар лизнул ее щеку, когда пламя подобралось ближе, и поняла, что у нее нет выбора.
Ей нужно было выбираться из перьев, если она не хотела разделить их участь.
Поэтому она села и, задыхаясь от дыма, на четвереньках поползла прочь от огня.
Когтистые руки хюльдр как раз вовремя вытянули ее наружу и затем захлопнули толстую тяжелую дверь, оставив огонь догорать внутри. Ее потащили вниз в темный коридор, но она была слишком поглощена кашлем, чтобы заметить существ, сидящих за решетками на другой стороне коридора, и их лица, фантастические и причудливые в мерцающем свете факела.
Марту швырнули в камеру в конце коридора. Вместо стен там были металлические решетки. И ничего больше.
Ни кровати. Ни туалета. Ни окна.
Ни надежды на освобождение.
— Об кенк, — сказал Вжпп, смеясь, отчего его ребра дрожали под туго натянутой кожей.
Грентул посмотрел на Марту своими печальными, широко расставленными глазами, словно хотел сказать что-то. Попросить прощения? Что-то объяснить? Но что бы это ни было, она все равно не поняла бы его, поэтому он ушел прочь. Вжпп задержался еще на мгновение, чтобы через решетку плюнуть синей слюной в Марту. Затем он тоже повернулся и зашагал вниз по коридору.
Когда жестокий смех Вжппа затих и его подрагивающий хвост пропал в темноте, Марта осмотрела обитателей других камер.
В камере напротив стояла и смотрела на нее старая женщина с длинными белоснежными волосами, спадающими до самых щиколоток, одетая в белую тунику и шаль.
Дальше по коридору она увидела существо устрашающего вида с двумя головами и четырьмя глазными яблоками, вглядывавшимися в нее сквозь металлические прутья. На обеих головах были косматые черные волосы и бороды, но правая голова казалась гораздо более сердитой, чем левая. Она никогда не читала о троллях в «Существах Тенистого леса», но одного вида этого существа оказалось достаточно, чтобы она пришла в ужас.
Потом она услышала шум, доносящийся из соседней камеры. Этот шум был пением — и, надо сказать, пением довольно-таки фальшивым.
Когда тебе грустно, когда все не так,
Когда в твоем сердце лишь холод и мрак,
Не стоит сдаваться, гляди веселей.
Спой песенку, томте, и станет светлей.
Она вгляделась повнимательнее в того, кто был способен так беззаботно петь, будучи запертым в подземной тюрьме.
Тот, кого она увидела, был томте (хотя тогда она этого еще не знала), а именно — тот самый томте, которого на глазах Сэмюэля и тети Иды поймали хюльдры (хотя этого Марта тоже не знала). По форме он напоминал бочонок: тело у него было шарообразное, а шея и вовсе отсутствовала — по крайней мере, шея, хоть сколько-нибудь заметная глазу. У него была золотистая кожа, невероятно косматые брови и приплюснутый нос. Под носом красовались длиннейшие светлые усы, которые, словно лучики солнца, щетинились по сторонам от его лица.
Его одежда также была весьма необыкновенной. Туника, сшитая из разноцветных лоскутков — ярко-зеленых, ярко-желтых и блестящих красных. Туника была короткой и прикрывала его тело только до пояса. Нижняя половина тела была украшена лиловыми штанами. Надо сказать, что его штанам — о чем другие заключенные могли бы сообщить Марте — была посвящена одна из написанных томте песен под названием «Песнь о лиловых штанах». Это песня была очень длинной, она состояла из двадцати двух куплетов и трех разных припевов, и томте считал ее своим шедевром.
Его одеяние смотрелось довольно нелепо в темной и грязной подземной тюрьме, но еще более нелепо смотрелась его широкая улыбка — ведь находился он в условиях, в которых ему следовало бы быть очень и очень грустным.
На мгновение наступила тишина, которая, судя по всему, принесла большое облегчение троллю с двумя головами, а потом томте затянул следующую песню.
Свободную душу не спрячешь в тюрьме,
Где бы я ни был, счастье — во мне.
Пусть здесь нет солнца, нет облаков —
Мое сердце свободно от тяжких оков.
От звуков этой песни двухголовый тролль схватился за обе свои головы:
— Томте, пожалуйста, прекрати, я умоляю тебя, — попросил он своей сердитой головой, которая находилась справа.
Если лишь смерть и печаль впереди,
Не думай про завтра: пусть сердце в груди
Наполнится музыкой, светом и счастьем.
Пой, пока жив, и забудь про ненастье.
Пение томте, сопровождавшееся стонами тролля по поводу его двойной головной боли, продолжалось довольно долго.
Марта тем временем уселась в дальнем углу камеры, вытянув перед собой ноги. Оглядевшись, она посмотрела на остальных заключенных и задумалась: что бы они сделали с ней, если бы их не разделяли решетки? Убили бы ее? Она взглянула на седоволосую женщину в камере напротив, которая смотрела на нее добрым взглядом. Можно ли доверять этой доброте?
Она не знала.
Все, что она знала, — это то, что она пачкала свое синее платье, сидя на земле. Платье, которое родители подарили ей на день рождения. Но здесь не было никого, кто мог бы отругать ее за это.
Продолжая идти в направлении крика, Сэмюэль вдруг заметил кое-что еще.
Дым.
Он поднимался от земли в некотором отдалении от него и Ибсена. Они пробрались сквозь папоротники поближе, продолжая поглядывать вокруг в поисках человеческого силуэта.
— Марта? Марта? Ты там?
Но если Марта там и была, то она определенно не подавала никаких признаков своего присутствия.
А потом случилось нечто странное.
Дым, который вплоть до этого момента был густым и тяжелым, внезапно бесследно исчез. Сэмюэль поспешил туда, чтобы посмотреть, как огонь мог так быстро погаснуть, но Ибсен не сдвинулся с места и зарычал.
— В чем дело, мохнатый идиот? — осведомился Сэмюэль.
Увидев, что Сэмюэль не намерен прислушиваться к его ворчливому предупреждению об опасности, Ибсен подошел на пару шагов ближе. Он продолжал ворчать и даже залаял, когда Сэмюэль приблизился к тому месту, откуда шел дым.
— Ибсен, заткнись! Я пытаюсь услы…
Сэмюэль провалился в ту же ловушку, что и Марта, и полетел в пустоту. Дым вовсе не исчез. Он просто был скрыт за закрытым люком ловушки. Теперь дым окружал его со всех сторон, и он чувствовал ужасный жар, поднимающийся от пылающего внизу пламени.
Поскольку перед падением Сэмюэль повернулся, чтобы обругать Ибсена, он в последний момент успел ухватиться руками за край ямы. Теперь он отчаянно вонзал в почву пальцы, пытаясь ухватиться за нее покрепче.
Посмотрев вверх, Сэмюэль увидел ветку дерева, низко свисавшую над ямой. Ветка была вне его досягаемости.
— Помоги!
Он посмотрел вниз. Клубы черного дыма ударили ему в лицо, и он отшатнулся прочь от адского жара. Пылающий внизу огонь почти доставал до его босых ног, а искры, взлетая вверх, опускались ему на ступни.
— Ибсен! — задыхаясь, прокричал он. — Ибсен! Помоги!
Сэмюэль ухитрился подтянуться на руках настолько, чтобы увидеть, как Ибсен уходит прочь от ямы.
— Ибсен! — прохрипел он, чувствуя, что его пальцы вот-вот разожмутся. — Вернись!
Конечно, он и сам не знал, какой помощи можно ждать от Ибсена. В конце концов, тот был всего лишь собакой. Но когда вы обнаруживаете, что, ухватившись за край ямы, висите над пылающим огнем, который уже поджаривает ваши пятки, вы начинаете цепляться за любую, самую ничтожную надежду.
— Ибсен… Ибсен, вернись. Помоги! Вернись, трус!
Но Ибсен, хоть и был изрядно напуган, трусом вовсе не был. Он отходил прочь от Сэмюэля только для того, чтобы взять разбег. Отойдя на несколько шагов назад, он разбежался по направлению к яме и, перепрыгнув через клубы дыма, приземлился на другой стороне. Это был поистине замечательный подвиг, в особенности потому, что размеры ямы значительно превышали размеры его тела.
Благополучно приземлившись, он покрепче обосновался на земле и снова подпрыгнул, сначала оттолкнувшись передними лапами и затем подбросив себя вверх задними. Секундой позже в его зубах уже была нижняя ветка, которую он начал нагибать к яме, полной удушающего дыма.
— Помоги! Помоги!
