Олив посмотрела на широкое окно первого этажа. Стекло снова появилось на месте, будто вовсе и не разбивалось.
– Камень тоже возвращается, – вздохнул Мортон.
И в самом деле, когда Олив посмотрела вниз, оказалось, что тот же самый камень появился на дорожке, буквально в паре сантиметров от их ног.
– Хочешь бросить? – предложил мальчик.
Она покачала головой.
Он поднял камень, откинулся назад и, изо всех сил размахнувшись тощей рукой, бросил. «ДЗ-З-З-ЗЫНЬ…» – отозвалось окно. На глазах ребят осколки посыпались вниз, потом собрались вместе и вставились в раму. Окно снова уставилось на них – такое же пустое, как и раньше. Олив опустила глаза. Камень снова оказался на дорожке.
Мортон вздохнул.
Глядя на его печально ссутуленные плечи, Олив неловко кашлянула.
– Извини, что я в прошлый раз тебя бросила, когда ты плакал.
– Я не плакал, – сказал Мортон.
– Плакал.
– Нет. Тебе просто показалось, – упрямился он, отводя взгляд.
– Ладно, – сдалась Олив. – Все равно извини.
Мальчишка пнул камень. Тот запрыгал по дорожке, стукнулся о ступеньку крыльца и прикатился обратно к их ногам, будто сам с собой играл в «подай-принеси».
– Когда мне можно будет наружу? – тихо спросил Мортон.
Олив вздохнула.
– Слушай. Я пыталась хоть что-нибудь узнать про эти картины. Мне еще много чего непонятно. Но может быть, когда я все пойму, может, у меня получится… у нас получится… – Олив умолкла, не зная, как закончить предложение, и подняла глаза на пустые окна большого белого дома. Ее дом тоже был огромный и пустой, но у нее, по крайней мере, были родители. И еще у нее было три кота… иногда. А у Мортона никого не было. Только Олив. – Может, я смогу тебе помочь, – закончила она очень тихо.
Мортон фыркнул.
– Что? – возмутилась она.
– Ты никогда не придумаешь, что делать, – пробурчал мальчишка, пристально изучая пятачок земли перед собой.
– Может, и придумала бы, если бы хоть кто-нибудь рассказал мне все до конца! – вскрикнула Олив, всплеснув от досады руками. – Ты говорил про «злого старика». Кто это был? Как его звали, Мортон?
Тот нахмурился.
– Не помню.
Перед мысленным взглядом Олив снова заскакали кусочки пазла. Миссис Нивенс, Мортон, каменщики, картины. И имя, которое постоянно всплывало в разговоре, будто книга, все время раскрывающаяся на одной и той же странице.
Олив наклонилась к мальчишке. Он пытался избежать ее взгляда.
– Мортон, мне надо, чтобы ты вспомнил, – сказала она. – Его звали Олдос МакМартин?
Он нахмурился еще сильнее и начал было качать головой, но вдруг перестал.
– Старик МакМартин… – прошептал мальчишка с округлившимися глазами.
Сердце в груди у Олив заскакало, будто принялось играть в классики.
– Значит, это он, да? – продолжила она тоже шепотом. – Он жил в соседнем доме. Это его ты видел в саду той ночью.
Вдруг туман этого места содрогнулся холодным ветром. Олив огляделась. Но небо над ними не поменяло оттенка. Все тот же серый полусвет нависал над Линден-стрит, держа ее под куполом, будто насекомое, пойманное в банку.
Олив подняла руку и положила Мортону на плечо.
– Я выясню всю правду. Обещаю.
– Ты? – Мортон стряхнул ее ладонь с плеча и отступил на шаг назад. – Ты просто вытащила меня из одной картины и запихнула в другую! – Он осуждающе посмотрел на нее. – От тебя никакого толку! Ты просто дурацкая девчонка!
Мортон развернулся, забежал за угол своего дома и скрылся из виду.
Олив выпрямилась, уперев кулаки в бока.
– А ты вредный и мелкий! – крикнула она ему вслед. – И даже не настоящий… а нарисованный!
Вне себя от гнева, Олив отвернулась в противоположную сторону и потопала прочь мимо пустого участка, где должен был бы стоять ее дом, мимо остальных домов, где из темных окон на нее, затаившись, поглядывали лица. Дурак этот Мортон. Она ему еще покажет!
– Подожди! – раздалось из-за спины.
Она оглянулась, ожидая, что это мальчишка тащится за ней, готовый извиняться. Но вместо этого увидела, как с крыльца какого-то незнакомого дома спускается женщина в ночной сорочке с кружевами. Из других дверей и окон в полутьму повысовывалось множество лиц. Один за другим люди боязливо выползали на лужайки. Олив заметила, что все были одеты в ночную одежду, прямо как Мортон – в чудны́е, старомодные рубашки с пышными рукавами или в длинные фланелевые пижамы и ночные колпаки. В бледном сумеречном свете эти люди в широких струящихся одеяниях казались похожими на привидения, словно могли в любой момент раствориться в тумане.
Все они уставились на Олив. Олив уставилась на них в ответ. Сердце испуганно трепетало.
– Мы слышали, что ты говорила, – начала женщина в кружевах. – О нем.
– Вы про Олдоса Мак…
– Тс-с-с! – воскликнула женщина, широко распахнув глаза. Остальные заозирались, глядя на небо и потирая руки, будто им было холодно. – Он услышит.
– Тебя обманывают, – крикнул мужчина в полосатой пижаме со своего крыльца на другой стороне улицы. В тусклом свете Олив не сумела разглядеть его лица.
– В каком смысле? – прошептала она.
– Кот, который тебя сюда привел, – сказала женщина. – Все коты, все трое. – Она шагнула ближе к Олив, и туман мягко заколебался у ее ног. Олив инстинктивно отступила назад. – Ты разве не знаешь, что они такое?
Олив не могла ничего ответить, только коротко тряхнула головой.
К ней осторожно приблизился старик с густой бородой.
– Ведьмины духи они, – пробормотал он ворчливо. – Бесы в зверином обличье, слуги злых хозяев.
– Они явились на Линден-стрит вместе со стариком МакМартином, – добавил мужчина в полосатой пижаме. – Они ему служат. Шпионят для него.
– Быть может, он и сейчас нас слушает, – прошептала женщина в кружевной сорочке, хватая Олив за руку. – Нужно говорить быстрее. – Рука у женщины была теплая, но Олив все равно вздрогнула. – Коты за нами следили. По всему району разнюхивали. Выясняли, кто знает лишнее, кто что-то подозревает. А потом помогали привести нас к нему.
– Я была у себя в спальне, – сказала девушка из окна второго этажа.
– Я спал в своей постели, – добавил старик с бородой. – А потом вдруг оказался в большом каменном доме через улицу, где ноги бы моей не было по доброй воле.
– Я думала, это все сон, – раздался в отдалении слабый голос пожилой женщины. – Но чувствовала ночную прохладу. И траву под ногами тоже.
– Он сказал, если согласимся ему служить, он сделает так, чтобы мы жили вечно, – снова заговорил мужчина в полосатой пижаме. – А если откажемся, оставит здесь. – Старик помрачнел лицом.
– Где нас никто не найдет, – сказала девушка из окна.
– Откуда нам не сбежать, – подытожил старик.
– Он пытается вернуть себе дом, – прошептала женщина в кружевах, по-прежнему цепляясь за руку Олив. – Он ему нужен. А коты помогают. – Ее темные глаза пронзили Олив насквозь. – Они хотят от тебя избавиться.
– Почему? – выдавила девочка. – Зачем ему нужен дом?
– Иди и посмотри на камни, – сказал старик. – Внизу.
– Не доверяй кошкам, – прошипела женщина в сорочке, сверкая озерами глаз на нарисованном лице. – Верь нам. Иди скорей, пока еще можешь спастись. Беги!
Внезапно в лицо Олив ударил порыв ветра. Волосы заслонили лицо, мешая смотреть. Она услышала, как свистят воздушные потоки, как густо шуршат кроны огромных деревьев. Прищурясь, девочка оглядела улицу. Та снова обезлюдела. Пороги и окна были пусты, дома казались точно такими же безжизненными, как и раньше.
Олив понеслась обратно к раме, едва касаясь ногами земли. Горацио когда-то сказал, что старый каменный дом МакМартинов на этой версии Линден-стрит был не нужен. Теперь она поняла, что кот имел в виду. Эту картину Олдос МакМартин использовал как тюрьму для людей, которых поймал, будто мотыльков, под сачок.
Олив бежала до тех пор, пока нарисованный мир перед глазами не превратился в размытый туман, исчерченный тенями, похожий на то, что творилось у нее в голове: где что-то невидимое таилось во тьме, выжидая, и внезапно бросалось в луч света, когда она подбиралась слишком близко.
Коридор второго этажа, который раньше выглядел сумрачным и зловещим, показался Олив ярко освещенным и дружелюбным, когда она наконец выбралась из рамы. Девочка довольно долго стояла, глядя на нарисованную Линден-стрит, слушая грохот собственного сердца и спрашивая себя, правда ли она хочет знать, о чем говорили все те люди в картине.
Она глубоко вздохнула.
Конечно, хочет.
Олив не один раз слышала поговорку о том, что любопытство сгубило кошку. Но она всегда считала ее какой-то дурацкой, даже когда мама попыталась ей объяснить, что имелось ввиду: «Это значит, что любопытство может быть опасным, если станешь слишком рисковать, – сказала тогда миссис Данвуди. – Но, конечно, если бы не любопытство, мы бы никогда не пошли на риск и не совершили бы множество чудесных открытий. Руаль Амундсен никогда бы не достиг Северного и Южного полюсов. Мари и Пьер Кюри не исследовали бы радиацию. У нас не было бы ни пенициллина, ни вакцины от полиомиелита… – Миссис Данвуди вскочила на ноги и принялась размахивать руками. – Бенджамин Франклин, конечно, ни за что не запустил бы воздушного змея в грозу! Любопытство – мать всех изобретений!»