— А как же зрители? — удивилась Тийна, которая никогда не видела Шоу. — Разве они могут смотреть всё одновременно?
— Зрители сами выбирают, кто им интересен: скрипачи, пианисты, балерины, — сказал я. — Они включают нужную студию и голосуют.
— Голосуют? — снова удивилась Тийна.
— Да, насколько им нравятся исполнители. Высшая оценка — десять баллов. Кто наберёт больше баллов, получает, вдобавок к Сертификату и званию Признанного, приз зрительских симпатий.
Я решил прогуляться к мониторам.
Около лифта не было ни души. Экраны нижнего ряда, действительно, показывали имена участников и названия учебных заведений. Экраны верхнего ряда с номерами студий были черны и безжизненны кроме одного — экрана Главной студии. Взглянув на него, я потерял дар речи…
Там, в луче прожектора стояла Анна Стефановна. В ее прическе и ушах светились бриллианты. Не сверкали — нет! — светились как звёзды, госпожа Майер стояла под слепящими лучами софитов так спокойно и неподвижно, словно родилась на сцене…
Раздался звучный удар гонга.
— Внимание, вопрос! — провозгласил следом тот же старушечий голос, что доводил нас в автобусе. — Кто наша гостья? Напоминаю: кто из наших зрителей ответит первым, получает приз…
Под тиканье секундомера я вглядывался в лицо Анны Стефановны… и вдруг меня пронзило! Я вспомнил гулкое фойе Большого театра, портретную галерею, кучку внимательно слушающих мою лекцию обычных детей и большую фотографию прекрасной молодой женщины. Фотография была вставлена в дорогую раму: подобной почести удостоились всего четыре или пять портретов на этой стене славы…
— Минута прошла, — проквакал голос, — поскольку ни один из зрителей не дал правильного ответа, отвечать буду я.
К Анне Стефановне подошла юная девушка, облаченная в одежды древнегреческой богини и увешанная драгоценностями. Особенно бросался в глаза массивный золотой браслет на запястье правой руки. Девушка была очень красива, но только до тех пор, пока она молчала.
— Итак, — сказала она, — отвечать буду я!
Меня передёрнуло. Юное лицо — а голос столетней старухи! Что может быть отвратительнее! Метресса (а то была именно она) с печальной усмешкой покачала головой.
— Вы видите, мадам, — обратилась она к Анне Стефановне, — вас никто не узнал… Ах, что с некоторыми людьми делает время!.. А между тем, дорогие зрители, перед вами…
«Анна Майер, великая певица, королева оперы! — мысленно воскликнул я. — Гражданка Мира, Национальное Достояние! Как я только не вспомнил раньше, дырявая башка?!»
Ах, как бы я хотел ворваться в студию и сказать метрессе, что Анна Майер не забыта!.. Но Анна Стефановна сама умела за себя постоять.
— Певицу узнают по голосу, — пропела она своим нежным сопрано.
— Рекламная пауза, — с кислой улыбкой проквакала метресса.
А я побежал за нашими.
Скоро мы всемером столпились у экрана, на котором в свете софитов теперь стоял Дядя Фил.
— Знаменитый учёный, академик Филипп Михайлович Кузнецов, — скрипела метресса, — внёс огромный вклад в развитие методик создания Искусственной Гениальности… Что же заставило его всё бросить? Я полагаю, что…
— Что тут полагать? — перебил академик. — Достаточно один раз услышать голос Анны Майер, чтобы отличить Божий дар от…
Договорить ему не дали. Впрочем, он наверняка договорил, просто мы уже не услышали: началась новая рекламная пауза. Она была вдвое длиннее предыдущей. После неё перед многомиллионной аудиторией с прохладной прибалтийской улыбкой на устах предстал Каарел Томмссааре. Кроваво-красные губы метрессы расплылись в плотоядной ухмылке.
— Этот мальчик, — заговорила она, вдоволь налюбовавшись нашим Эстонцем, — когда-то подавал большие надежды… Очень большие надежды. К сожалению, он был горд, или глуп и не понимал, кому эти надежды нужно подавать, хотя ему подсказывали. И Судьба покарала его за гордыню…
Слово «судьба» метресса произнесла полным благоговения голосом, камера развернулась и на экране возникли семь мраморных столбиков, на каждом из которых стояло по хрустальной сове. Перед каждой из них горело по лампаде.
— Взгляните на этих прекрасных птиц! — с придыханием произнесла она и на полном серьёзе поцеловала одну из них в крылышко (меня снова затошнило) — Не случайно они слетелись сюда! Это священные хранительницы нашего Шоу. Ибо сова — символ не только мудрости, но и справедливости! И справедливости ради стоит заметить, кое-кому верить не следует… Посмотрите на этих людей! Вы думаете, они обрекли себя на жизнь среди жалких отбросов общества из чистого альтруизма?
В кадре снова показались госпожа Майер, доктор Кузнецов и Каарел Томмсааре. Метресса прошлась перед ними, пытаясь придать своей походке изящество и плавность, но суставы у бабки тоже, как видно, были уже не свои…
— Анна Майер, например, — заскрипела метресса, — прославилась не только как певица. И в лечебницу, организованную скандально известной Ольгой Нечаевой, врагом прогресса, Анна… удалилась оплакивать свои бурные любовные приключения!
Раздался закадровый хоровой «Ах!». Метресса махнула рукой с браслетом, и камера, сделав крутой разворот, схватила крупным планом лицо Анны Стефановны, высветив его беспощадно, до последней морщинки… И дрогнули чуть подкрашенные ресницы, и краска стыда залила всё ещё красивое, но уже увядающее лицо… Метресса осталась довольна.
— А господин Кузнецов, — продолжала она, перейдя к следующей жертве, — увязался следом за своей пассией, я права, господин академик?
— Ну ни фига себе! — изумился стоящий рядом со мной пианист Серёжа.
— Интересно, а Мама Аня про это знает? — подумала вслух Наташа.
— Всё это — не наше дело! — сердито проговорила Тийна. — Мы вообще не должны были этого слышать!.. Ну неужели, неужели на эту дряхлую гадюку нет никакой управы?! — воскликнула она.
Тем временем на экране Дядя Фил одарил ведущую тяжёлым взглядом исподлобья. Ноздри академика свирепо раздувались, широкие плечи напряглись — смокинг, должно быть, трещал по швам. Нам не нужно было видеть его руки, чтобы понять, как крепко он сжимает кулаки.
Метресса подошла к Каарелу.
— А у него просто не было иного выбора: богаделен у нас не осталось, — продолжала метресса, — и госпожа Нечаева приютила бедняжку инвалида, пытаясь казаться великодушной. А может быть, причина совсем не в великодушии? Взгляните на эти золотые волосы, на эти серебряные глаза…
Право, если весь народец сету был таким красивым, о его исчезновении можно было бы только пожалеть… Впрочем, мы жалеть не будем. Народец был, в общем, никудышный. Перед вами стоит последний экземпляр… А-а-а!!! Что ты делаешь?!!! Поставь на место!!!
Камера метнулась вбок. Каарел Томмсааре держал одну из хрустальных сов метрессы, небрежно взвешивая в руке тяжёлую чушку. Глаза Эстонца блуждали по студии с явным намерением найти, обо что бы эту чушку разгрохать…
Метресса в ужасе застыла с протянутыми к сове руками.
— Теперь я говорю, — промолвил Эстонец. — Вы оскорбили моих друзей. Вы оскорбили мой народ. Этого я не прощаю.
— Рекламная пауза!!! — завопила метресса.
Глава 14. Месть последнего сету
По монитору пошла реклама памперсов. Мы уставились в экран, силясь догадаться, что в данный момент происходит в Главной студии… Внезапно двери лифта открылись, и из него вышли наши врачи и педагоги.
Первым шёл Эстонец, за ним робко следовали чем-то сильно напуганные Дядя Фил и Анна Стефановна. Нам, конечно, было интересно узнать, правда ли то, что сказала о них двоих метресса, но при взгляде на Эстонца все вопросы куда-то испарились. Господин Томмсааре был страшен в гневе.
— Немедленно в зал! — рявкнул он через моё плечо: наверно, именно там стояли девчонки.
По ковру, удаляясь, в панике порхнули лёгкие шажки. Эстонец обернулся к мониторам. В руках господина Томмсааре откуда ни возьмись появился ноутбук…
— Карлушенька, — робко проблеял академик Дядя Фил. — Может, отнесёшь его на место?
— Воровать нехорошо!.. — пискнула королева оперы.
Эстонец не проронил ни слова. Он пробежался пальцами по клавишам ноутбука, и на наших глазах фамилии на экранах мониторов поменяли места. Я оказался не двадцать восьмым, а восемнадцатым и представлял Санкт-Петербургскую Консерваторию. Тийна под пятым номером представляла Воронеж, Наташа — десятая — Вагановскую балетную школу, и так далее. Ну, на наших местах тоже кто-то оказался совсем безвинно…
Эстонец закрыл ноутбук и куда-то ушёл.
Прочие остались на месте.
— Как это у него получается?.. — произнёс я.
— А научиться этому можно? — поинтересовался флейтист.
— Я к нему на кружок ходил, — отозвался скрипач, — думал, стану крутым хакером…
