Перед ним из стены с легким хлопком возник синегриб. Следом еще один. Они склонили глянцевые шляпки и, покачиваясь на длинных тонких ножках, в один голос спросили:
— Что, старый, совесть гложет?
— Думаю я, отчепитесь, — буркнул Хрысь.
— Во-первых, не отчепитесь, а отцепитесь — речь должна быть правильной. Во-вторых, мы не можем отцепиться, потому что не прицеплялись: у нас отсутствуют конечности. А в-третьих, не грусти — думать даже полезно, — хором сказали грибы. — Мысли наши материальны и делают мир лучше. Мыслительный процесс необходим индивиду, иначе он уподобится животному, поведением которого управляют лишь инстинкты. К примеру, шерстокан, бессловесное создание, не обладающее способностью к…
— А ну заткнулись! А то мигом в суп определю!
Грибы засмеялись, отчего шляпки их мелко затряслись.
— Гимн выучили? — строго спросил Хрысь.
— А как же! — и запели дурными скрипучими голосами:
Славься, Братство, ты едино
И ваще непобедимо.
Во главе у нас герой,
А зовут его Глухой.
Он красив, умен, могуч,
Разгоняет стаи туч.
И волнует сине море… э-э-э… чегой-то не туда нас понесло, извиняйте!
Грибы явно издевались. Хрысь сердито зыркнул на них из-под косматых бровей, и болтуны неожиданно притихли.
— Что-то ты невеселый, — озабоченно произнес один, — Не обижайся, выучим в срок, зуб даем. Ну не свой, конечно, своих у нас отродясь не водилось, а вот твой даем. Хоть все, нам не жалко. — И грибы опять залились веселым смехом.
Хрысь молча поднял кулак и стукнул одного по шляпке.
— Ой, — обиделись синегрибы. — Злющий ты, хуже мохнорыла. Замыкаемся в гордом молчании! — и зашушукались о чем-то своем.
Серебристый шерстокан терся о ноги.
— А ну брысь! — прикрикнул Хрысь и устыдился. Протянул руку, погладил зверя. Шерстокан заурчал и лег на спину, подставляя голое брюхо. — Скучаешь? Эх ты, скотина сердечная. Хозяина я твоего не уберег, ты уж прости меня… — Старик подавил горестный всхлип и громко кашлянул. — Ладно, пошли, почешу, вон колтуны какие.
Хрысь, кряхтя, поднялся и побрел в нору. Шерстокан потрусил следом.
— Эй, ты куда? — подали голос грибы. — Мы же тебе тако-о-ое пришли рассказать…
Хрысь не ответил, лишь рукой махнул. Ему было тошно, как никогда.
— Пусть Крысомать тебя согреет, все мы там будем, — шептал он, шагая по темному тоннелю.
Весь вечер Женя просидела в компании руферов. Разглядывала свежие снимки, спорила о том, с какого здания живописнее вид, и слушала Ларса. Он снова пел про ту, которая любила гулять по крышам, и смотрел на Женьку со значением. А может, ей только так казалось, и взгляды, выпавшие на ее долю, ничем не отличались от брошенных в сторону зеленоволосой Тины, а заодно — еще пары таких же странных девиц.
Хотя, наверное, не казалось. После каждого подобного взгляда Тим начинал громче сопеть в углу комнаты и принимался с остервенением лупить резиновым мячиком, отобранным у Борова, в стену мансарды. Злился. Похоже, он считал Женьку своей собственностью. Никакого другого объяснения его дурному настроению ей в голову не приходило.
— Пора! — Шепот появился неожиданно, заставив ее вздрогнуть. — Скоро полночь.
Мутный страх весь день ждал этих слов. Зрел где-то в глубине, чтобы в нужный момент, словно переспелый гриб-дождевик, выбросить порцию спор, наполнив ими каждую клеточку Женькиного тела. Ей сразу стало холодно и почему-то захотелось есть. Она молча поднялась и пошла за Шепотом. Тим последовал за ней.
Возле фонтана ее задержал Федор.
— Жень, возьми меня с собой. Я вместе с остальными тебя на крыше Башни Самоубийц подожду. Ну, возьми, а?
— Э-э-э… А Родион Петрович разрешил?
— Конечно, разрешил! — затараторил ученик целителя, честно глядя Женьке в глаза. — К тому же слово того, кто проходит инициацию, — закон. Если ты скажешь, чтобы меня взяли, они послушают.
— Врет он все! — встрял Тимофей. — Нет такого правила. Да и Шепот ему не позволит ночью по городу шляться. Федь, топай спать уже!
Женя развела руками — мол, я бы с удовольствием, но ты же понимаешь — и взлетела на крышу. Разочарованный Федор остался стоять на фоне залитого светом дверного проема.
Оказалось, что Дорога Сохмет находится совсем недалеко. Они шли до нее всего полчаса. Соседнее с психиатрической лечебницей здание встретило их коридором огней. На плоской крыше пылали факелы, выстроенные в две параллельные шеренги. Сначала шли маленькие огоньки — размером со свечку, но по мере приближения к краю здания они становились все больше, и в шаге от черной пропасти коридор заканчивался двумя огромными чащами с танцующим пламенем.
Она вдруг обнаружила, что на крыше собралось довольно много людей. Здесь была Дина, Ник и еще пара десятков кошек, пришедших ее проводить. Даже Мамаша Мурр и та каким-то чудом доставила свое пышное тело в это удаленное от центральных улиц место.
— Иди сюда, моя кошечка! — прогудела главная кормилица народа крыш и погрузила Женю в свои колышущиеся складки. — Возвращайся скорее — я испеку тебе клубничный торт.
Ловя ртом воздух, Женя вынырнула из ее мягких объятий и пообещала вернуться этой же ночью.
Рядом с Мамашей Мурр стояла Дина. Она коснулась губами Женькиной щеки, пожелала удачи и поспешно отвела взгляд. Так же как Ник и большинство других, чьи имена Женя за сутки пребывания во фратрии не успела узнать. От их слов и прикосновений она почувствовала горьковатый привкус во рту.
Наблюдатели.
Только наблюдатели.
Они не станут вмешиваться в ее судьбу. Лукавил Шепот, говоря, что Дорога Сохмет опасна для тех, кто уже прошли инициацию. Не опасна. Просто кошки не считают нужным ей помогать.
Почти у самых огней Жене преградил дорогу целитель. Он не стал прятать взгляд. Наоборот — взял ее за плечи и долго смотрел в глаза. Потом притянул к себе и обнял.
— Ничего не бойся и не сходи с Дороги, — услышала она его хрустящий голос. — Что бы ни случилось. Запомни.
Сказав это, Шепот сделал шаг в сторону, и Женя оказалась перед Мартой. Фигуру главы фратрии укутывал длинный черный плащ. Ее лицо, шею и грудь покрывала тугая вязь. Золотые и черные линии, сплетаясь друг с другом, мерцали в темноте, подобно чешуе. Марта ничем не выдала своих чувств. Ее правильное лицо осталось абсолютно бесстрастным.
Несколько секунд она отстраненно смотрела на Женю, потом скользнула ей за спину и положила руки на плечи.
— Сохмет! — заговорила Марта нараспев. — Возьми страх и малодушие, дай силу и спокойствие. Забери глупость и тщеславие, подари мудрость и веру в себя. Испытай дочь Лунной кошки, вставшую на твою Дорогу. Если дух ее крепок, а тело готово к боли, дай ей сверх того, что у нее есть. Если дух ее трепещет, а тело жаждет покоя, убей ее!
На последних словах главы клана огни пришли в движение. Они медленно поплыли навстречу Жене, словно фонари на железнодорожной станции, когда поезд трогается с места. Она понимала: это оптический обман — на самом деле факелы остаются неподвижными, но не могла отделаться от жуткого ощущения, что Дорога огромной воронкой затягивает ее в себя.
— Беги! — крикнула Марта над ухом.
Ее голос в этот момент меньше всего напоминал кошачье пение. Скорее — раскатистый рык, заставивший мир вокруг содрогнуться. Плечи, которых касались руки Марты, обожгла острая боль.
Женя закричала и бросилась вперед.
Она не знала, чего ждать от Дороги Сохмет. Может, появления стаи крыс? Или танцующих в лунном свете скелетов? В ее воображении инициация должна была напоминать пещеру ужасов в Луна-парке. Только не с мумиями из папье-маше, а с самыми настоящими чудовищами, зубастыми и клыкастыми.
Оказавшись на крыше психиатрической лечебницы, она не заметила ни скелетов, ни чудовищ. Обычная крыша. Плоская, давно не ремонтированная. Женя пересекла ее и взлетела на второе здание. Но и там ей не встретилось ни одной крысы. Как, впрочем, и на третьем, и на четвертом. Расстояния между крышами здесь и впрямь были большими, чем на других маршрутах, но после дневных тренировок Женя легко справлялась с этой трудностью.
Может, все дело в том, что она полиморф? И для полиморфов эта Дорога ничем не отличается от любой другой? А может, у кошек извращенное чувство юмора и они просто организовали для нее грандиозный прикол? Сейчас сидят на крыше недостроенной высотки и хохочут, представляя Женькино лицо, когда та сообразит, в чем дело.
От этих мыслей она сбавила шаг и вскоре совсем остановилась. Женя замерла на покатой крыше, покрытой ребристым железом, имитировавшим черепицу. Если судить по лежащему внизу стадиону и спортивной площадке, здание было школой.
