Николенька поздоровался со студентами и пробежал, было, мимо, как вдруг – замер, как вкопанный.
Во дворе появилось что-то лишнее. Николенька сразу даже не понял, что. Просто – глаз зацепился за что-то, чего быть не должно; да так крепко, что мальчик с разбегу замер на месте.
Подворотня. Даже не подворотня, а тёмный тоннель в свежеоштукатуренном простенке, в паре шагов за спинами тех, кто сидел на лавочке. Узкий проход, в глубине которого проглядывала ажурная вязь кованой железной калитки. Словом – ничего особенного, обычное дело для любого московского дворика.
Но – еще вчера этого тоннеля не было! Совсем! И Николенька знал это наверняка. Там, где возник этот непрошеный элемент интерьера, как раз и стояла та самая скамейка, на которой теперь дискутировали студенты. Это сейчас они вытащили скамейку почти на середину двора, на самое солнышко, чем и вызвали недовольство Фомича – но вчера-то она была там, у стены, рядом с заросшим травой штабелем досок!
— Фомич, а Фомич?
— Что вам, барин? — дворник прекратил шваркать метлой по брусчатке и обратил благосклонное внимание на Николеньку. Ни один мальчишка с Гороховской ни за что не посмел бы обратиться к Фомичу столь фамильярно; сорванцам внушали уважение и казенная бляха поверх фартука, и тусклая серебряная медалька «за Хивинский поход» с витиеватым вензелем Александра Освободителя, которую Фомич носил, не снимая.
— Фомич, а Фомич! Что это за новые ворота?
— Какие ворота, барин? Не новые они, а старые, тока покрашенные. Василий Петрович распорядился, — и, удовлетворив любопытство бестолкового барчука, Фомич снова взялся за метлу – шшух, шшух, шшух…
Так, выходит, Фомич не заметил «лишней» подворотни? Это Фомич-то, который в лицо знает каждую травинку на вверенном ему дворе? «Все чудесатее и чудесатее», как говорила девочка Соня, оказавшаяся в царстве дива[7] – книгу с этой волшебной историей Василий Петрович подарил на прошлый день ангела кузине Николеньки, 14-летней Марине.
Но сейчас Николеньке было не до литературы. Во дворе объявилась загадка, и с ней следовало немедленно разобраться. Тетрадь по латыни, находка под плинтусом, даже перспектива попасть в кондуит – всё было забыто. Николенька, воровато оглянулся на окна – а вдруг тётя Оля стоит и наблюдает, не застрял ли племянник во дворе, вместо того, чтобы торопиться в гимназию? Но на этот раз любимая тетушка не проявила обычной бдительности – и, обойдя скамейку со студентами, Николка подошел к загадочной подворотне. Нет, решительно она была не на своем месте! Даже трава, отделяющая подворотню от всего пространства двора, и та была неправильной – такой впору расти у стенки, а здесь она должна быть вытоптана… и тянуло из подворотни чем-то неприятным. Сыростью оттуда тянуло – да так отчётливо, что мальчик поежился, хотя стоял на ярком майском солнышке – и невольно обернулся.
Все было как обычно. Компания Васютина бубнила на скамейке что-то свое, студенческое; утреннее солнце заливало двор лучами, мерно шваркала метла Фомича – «шшух, шшух…»
И Николенька шагнул в кроличью нору.
То, что Николка остался жив – нельзя назвать, иначе как чудом. Когда мальчик, пройдя сквозь сырую подворотню, ступил на тротуар, он, в первый момент ничего не понял – а ноги по инерции пронесли его еще несколько шагов. Николка споткнулся на бордюрном камне, и пытаясь удержаться на ногах, совершил унизительную пробежку вперед, и тут…
Что-то огромное, пронзительно воя, пронеслось вплотную к мальчику, обдав его отвратительным смрадом. Николка отпрянул, снова споткнулся о проклятый бордюр и с размаху въехал в кого-то ранцем. Упасть ему, впрочем, не дали – получив чувствительную оплеуху в сопровождении крепкого ругательства, он отпрянул – и с трудом увернулся от другого ревущего чудовища.
Пронзительный визг, скрежет, толчок… Николку швырнуло вперед, и он полетел куда-то, под вой сирен и истошный женский вопль – «Ребенка задавили!»
Гимназисту повезло. Разминувшись на какой-то миллиметр с бампером серебристого «Ауди», он угодил прямиком под следующий за ней микроавтобус – но, на счастье, водила потрепанной Мосгазовской «буханки», успел каким-то немыслимым усилием затормозить. Так что мальчик, лишь получил дополнительное ускорение, вылетел на тротуар и бросился бежать, оставляя за спиной визг тормозов, крики прохожих и матюги ошалевших от ужаса водителей.
Николка остановился только в третьем по счету дворе. Два первых он проскочил, не задержавшись, шарахаясь от экипажей, загромоздивших обочины, оскальзываясь на сером монолите, которым, как коркой, была покрыта земля. Но, стоило влететь в тихий, самого обычного вида дворик – как силы оставили мальчика. Николка без сил рухнул на маленькую скамеечку и принялся озираться по сторонам.
Приютивший его дворик казался обыкновенным лишь на первый взгляд. Стоило приглядеться – и тут же обнаруживались несообразности. Для начала – он был вымощен подозрительно аккуратными шестигранными плитами. Небо между домами во всех направлениях пересекали какие-то проволоки; возле окон красовались несуразно-огромные белые тарелки с яркими эмблемами и буквами латинского алфавита.
А вывески?! Большие, непривычно яркие; некоторые даже светились. Николенька, вроде и понимал, что на них написано: слова знакомые – но повсюду отсутствовала буква «ять»[8]. И не только она – положенной в конце многих слов буквы «Ер» Николка тоже не разглядел.
Засмотревшись, мальчик не сразу заметил двух девушек, вышедших из ближайшего подъезда. Николенька, было, дернулся к ним; но, приглядевшись, предпочел не трогаться с места. Да что там – будь его воля, Николенька растёкся бы по спинке скамейки, чтобы сделаться понезаметнее.
Вид у девиц был совершенно дикий. Первая щеголяла в неприлично коротком платье, оставлявшем ноги открытыми куда выше колен, а вот вторая… она напоминала чудище из кошмарных снов. Хотя, нет, ТАКИЕ сны, Николке еще не снились – и слава Богу, а то каждый раз мальчик просыпался бы в холодном поту.
С ног до самой шеи девица была затянута в чёрную лаковую кожу. Одежда эта (короткий жилет и неестественно узкие штаны) были усеяны множеством блестящих пуговиц, заклепок и каких-то рифлёных металлических змеек. На шее девицы красовался собачий ошейник, ощетинившийся острыми шипами в полдюйма длиной. На голове же… нет, это была не прическа. Скорее уж – патлы ядовито-зеленого и жёлтого цветов; они торчали во все стороны самым беспорядочным образом. Лицо… Николенька только взглянул этому пугалу в лицо – и тут же отвел глаза. Семья Овчинниковых никогда не отличалась суеверностью; но тут мальчика неудержимо потянуло, то ли перекреститься, то ли сплюнуть через левое плечо: в ноздрях девицы тоже красовались шипы. Они, правда, были поменьше, чем те, что на ошейнике – но торчали прямо из живого тела! Нижнюю губу девицы украшали металлические кольца, а два других были продеты в брови. Ухо… это было самое отвратительное. В мочку, растянутую до противоестественных размеров, вросло блестящее металлическое кольцо. Именно вросло – вроде люверса[9], вшитого в угол паруса. Кольцо было здоровенное – в него можно было продеть два пальца. Руки и шея существа (Николенька уже не решился бы я называть ЭТО женщиной) были покрыты густой вязью рисунков жуткого содержания. Черепа, оскаленные пасти, рогатые сатаноиды, зловещие иероглифы, и то ли змеи, то ли драконы, оплетающие руки…
Тем временем, зеленоволосая, шипастая образина повернулась к мальчику – глаза у него оказались неестественного, ярко-зеленого цвета! — и выдало:
— Эй, чел, че уставился? Типа, я напрягаю, да?
Это было уже слишком. Чуть ли не завывая от ужаса, Николенька сорвался со скамейки и кинулся прочь – куда глаза глядят, только подальше от этого кошмара…
— Полегче, юноша! Так ведь и шею свернуть недолго!
Николенька отчаянно извивался, пытаясь вырваться из очередной ловушки, коварно расставленной ему судьбой. Вылетев из двора, мальчик столкнулся с каким-то господином. Тот, правда, успел среагировать – перехватил мальчика, прежде чем тот успел врезаться головой ему в живот. Взяв несчастного гимназиста за плечи, незнакомец рассматривал его – слегка насмешливо, но, по-доброму, заинтересованно.
— Смотри, Вань, какой любопытный персонаж!
Доброжелательный господин был не одинок. Его попутчиком был подросток лет 14-15, почти на голову выше Николки. Сам господин сразу вызвал у гимназиста симпатию – хотя бы тем, что не носил ни шипов, ни ошейников, а был облачен в приличный костюм, даже при шляпе и трости. А вот платье мальчика вызывало у Николки оторопь. Яркая красно-белая куртка, распахнутая на груди, под ней – сорочка без воротника и пуговиц, с изображением какого-то чудища; синие, до белизны протертые на коленях штаны – ничего похожего гимназист никогда не видел. И, при том, в глазах мальчика ясно читалось удивление; да и его старший спутник смотрел на Николеньку, как энтомолог на редкостную жужелицу.
