Последним документом оказалась жалоба работников плавательного бассейна из детской спортивной школы. Неизвестные злоумышленники за ночь вычерпали из бассейна почти всю воду, которой, судя по всему, щедро полили находящиеся вокруг бассейна стулья, спортивные снаряды и прочий инвентарь: утром все это было найдено мокрым. Никаких повреждений дверей, окон и замков обнаружено не было.
Лейтенант Мулдугалиев пригладил свои черненькие усики, надвинул на лоб фуражку и решительным шагом покинул кабинет, чтобы разобраться во всем на месте. Первым делом он поспешил на Большую Пушкарскую к телефонной будке. Не хватало ему только «зеленых попиков» на участке!
Не доходя нескольких десятков метров до места, указанного в рапорте, участковый убедился, что донесение постового Бучкина полностью соответствует действительности. У свежевымытой телефонной будки с желтеющим внутри таксофоном на низенькой табуретке сидел старичок в зеленой хламиде. В руках он держал старый сломанный зонт с прорванными перепонками.
Мулдугалиев подошел поближе и увидел, что на коленях старичка лежит картонная дощечка с надписью: «Размен монет для автомата» и тут же аккуратными столбиками размещаются двухкопеечные монетки.
Старичок поднял на милиционера глаза и доверительно улыбнулся.
– Гражданин Альшоль? – спросил участковый.
– Только не гражданин. Просто Альшоль, – ответил старичок.
– У нас так положено: либо «товарищ», либо «гражданин», – пояснил лейтенант и, приложив руку к козырьку, представился: – Участковый инспектор Мулдугалиев… От какой организации работаете?
– Я не от организации. Я от себя, – сказал старичок.
– Нарушаете, – по-отечески мягко сказал Мулдугалиев. – У вас есть патент на индивидуальную трудовую деятельность?
Старичок задумался. Он явно не понял вопроса.
– Документ на право торговли с рук у вас есть? – спросил инспектор.
– Я не торгую. Я просто помогаю тем, у кого нет монетки.
– Значит, оказываете услуги населению! – обрадовался участковый. – Патент на это имеете?
– Я ничего не имею, кроме свободного времени, – ответил Альшоль.
– Вы на пенсии? – спросил участковый.
– Давным-давно! Только я ее не получаю.
– Почему?
– Не платят, – вздохнул Альшоль.
– В собес обращались?
– Нет-нет, никуда не обращался.
– Гражданин Альшоль, перестаньте морочить мне голову! – вскричал Мулдугалиев. – Вы ленинградец?
– Теперь – да.
– А раньше?
– Раньше – нет.
– Откуда же вы?
– С Фассии, – ответил Альшоль.
Участковый задумался. Он никогда не слыхал о таком городе или местности. Вокруг между тем понемногу собирались зеваки. Милиционер наклонился к старичку и спросил в упор:
– С какой целью вы прибыли в Ленинград?
– Умирать… – печально вздохнув, ответил Альшоль.
– Так чего же… это… – участковый растерялся.
– Почему не умираю? Время требуется. Подождите немного. Я уже чувствую необратимые изменения, происходящие в моем организме. За неделю я постарел на несколько десятков лет.
Все это Альшоль выговорил участковому тихо и смиренно, будто давно свыкся с мыслью о близкой смерти и ему неприятно причинять хлопоты окружающим.
Мулдугалиев побагровел. А что, если этот седобородый старик и впрямь загнется здесь, на его участке? Разборок не оберешься!
– Следуйте за мной, – приказал он, выпрямляясь.
– Куда? – удивился Альшоль.
– В отделение. Там разберемся.
– Эй, лейтенант, чего к старику привязался? Он что – мешает тебе? – раздался голос из толпы.
Участковый оглянулся. Спрашивал парень лет двадцати с квадратными бицепсами. Рядом с ним стояли двое таких же. Наверное, культуристы из клуба «Атлант», не иначе.
– Нарушение… – сбавил голос Мулдугалиев.
– В чем нарушение? Сидит себе на солнышке, монетки меняет…
– Да он же сумасшедший… – еще более понизив голос, отвечал участковый. – Вот скажи, дед, какой у тебя возраст? – снова повернулся он к Альшолю.
– Семьсот пятьдесят один год, – ответил Альшоль.
– Ну, видите! – обрадовался Мулдугалиев.
– Ничего не значит. Мафусаилу еще больше было, – сказала из толпы девушка.
– Кому? – насторожился участковый.
– Это из Библии. Вы не знаете.
– А он тоже из Библии?! – закричал Мулдугалиев.
– Ладно, лейтенант. Если старику нужна помощь, врача пришли. А в отделение таскать нечего, – спокойно, с расстановкой произнес парень с бицепсами.
Его друзья согласно кивнули.
Мулдугалиев струсил. Эти старика не отдадут.
Он изобразил на лице фальшивую улыбочку.
– Я же как лучше хотел… Пожалуйста, пусть сидит. Мне не жалко… А в собес обратиться надо, гражданин Альшоль, – напутствовал он старика и вразвалку, стараясь сохранять достоинство, двинулся по улице дальше.
Парень с бицепсами положил перед Альшолем листок бумажки.
– Вот мой телефон, дед. Если что – звони. Я здесь рядом живу…
– Спасибо, – сказал Альшоль. – Только вы напрасно беспокоитесь, потому что мне скоро умирать.
– Ну, с этим делом можно не торопиться, – сказал парень.
А лейтенант милиции, обдумывая планы мести, дошел по Пушкарской до скверика на углу улицы Ленина. И вправду, на детской площадке с деревянными домиками и горками стоял обрубок бревна в два обхвата со следами свежей резьбы. Судя по всему, неизвестные злоумышленники пытались вырезать человеческое лицо, но не успели. Из бревна торчал нос, а глаз смотрел на участкового инспектора с выражением неземной кротости.
«Надо дать команду дворникам, чтобы убрали», – отметил про себя Мулдугалиев и вернулся в свой кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.
Сведения выглядели так:
«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.
Год рождения – 1239 (по его же словам).
Место рождения – Фассия.
Национальность – не установлена.
Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».
Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.
Санька закончила шестой класс с двумя тройками – по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.
Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять – какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам – Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.
Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась – так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.
– Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, – посоветовала Кроша.
– Мама не разрешит. Она говорит, что на даче – воздух.
– А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! – придумала Кроша. – Запишись в отряд милосердия!
Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька – нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.
– Если уж милосердствовать, – говорила Санька, – то каждый день!
– Каждый день я не могу, – вздыхала Кроша. – У меня музыкальная школа.
И вот теперь, накануне отъезда в пансионат, Кроша со всей щедростью предложила свою старушку подруге.
– Я скажу Софье Романовне, что ее передали тебе. Будешь ходить, как договоритесь. Остальное время – твое, – сказала Кроша. – Твоя мама не станет возникать против милосердия.
– А если она узнает, что отряд на лето распущен?
– Откуда она узнает? Школа уже закрыта, Наталья Валентиновна в отпуске, – резонно возразила Кроша.
– А эта… Софья Романовна твоя… Что она заставляет делать? – закапризничала Санька.
