Я неотрывно всматривалась в лесную чащу, но не видела меж деревьев ни Тависа, ни его преследователей. Весь день напролет следовали мы узкой колеей сквозь густой мрачный еловый бор. Стволы деревьев стояли так тесно, что лесная чаща мигом поглотила Тависа, троих взрослых мужчин и одного коня. Мы слышали крики, но никакого стука копыт или шагов, ведь земля была покрыта густым слоем древних желто-бурых еловых игл.
Вальдраку нетерпеливо зашевелился.
– Сандор, – обратился он к чернобородому, – бери чалую и скачи в лес, погляди, куда они подевались! Черт побери, неужто надо столько времени, чтобы поймать маленького строптивого мальчишку!
– Уж больно он хитер, – пробормотал Сандор и осторожно вытер нос ветхим шейным платком. – Я упустил его, потому как он попросился в лес по малой нужде, а когда я развязывал его ноги, этот гаденыш пнул меня в лицо, выпрыгнул из повозки и удрал.
– Чтоб обмануть тебя, не надо быть хитрым, – презрительно сказал Вальдраку. – Смотри, чтоб его поймали! Ни в коем случае нельзя, чтоб он, добравшись до своего высокогорного клана, рассказал родичам, что он и не думал тонуть!
О! О! Только бы Тавис захотел! Только бы смог! Пожалуй, моя семья поверила, что я тоже утонула… Никому и в голову не придет искать меня здесь, ведь от Баур-Лаклана столько дней пути!
Сандор метнулся на спину чалой кобылы, что обычно усердно тянула одну из повозок, и рванул с места туда, где слышались голоса.
Время шло. Прошло еще долгое время. Вальдраку отпустил мое запястье, но по-прежнему не спускал с меня пронзительного взгляда. Ясное дело, он не даст мне улизнуть. Ну а Тавис? Я потерла больную руку и начала мало-помалу надеяться.
Но когда все вернулись, перед Сандором висел перекинутый через седло, словно вьючный мешок, Тавис со здоровенным синяком под глазом. Лицо его было белым как мел, бледным даже под веснушками. Но не ему одному достались тумаки. Другая, гнедая лошадь сильно хромала, а ее всадник, тот, кто сделал все это, шел согнувшись до земли и держась за локоть.
– Этот крысенок не стоит наших хлопот и трудов, – яростно прошипел Сандор. – Гнедая хромает, Антон сломал плечо.
Он схватил Тависа за шиворот и, приподняв его, посадил. Голова Тависа болталась так, словно стала уж очень тяжела для него.
– А нельзя ли нам просто избавиться от него? «Избавиться от…» Мне понадобился всего лишь один миг, и я поняла, что он имел в виду. Само собой, Тависа они не отпустят. Сандор, сидя верхом, просил позволения убить его.
– Нет! – в ужасе вскричала я. Я не удержалась и заговорила голосом Пробуждающей Совесть. – Вы ведь не можете убить ребенка!..
Вальдраку так жестоко ударил меня, что я рухнула навзничь на землю, а все вокруг поплыло у меня перед глазами. Он, приподняв меня, захлопнул одной рукой мой глаз, а другой – рот и прижал меня спиной к своей груди.
– Заткнись! – сквозь зубы процедил он. – Заткнись и слушай!
Голос его был низок и холоден, да и кричать-то было вовсе ни к чему. Он так крепко прижал меня к себе, что я ощутила его щетину на своей щеке.
– У нас хватит ведьмина корня… – начал было он.
– Нет… – невольно захныкала я.
Или, во всяком случае, как раз такие точно слова мне хотелось произнести, но из-за того, что он все еще затыкал мне рот, у меня получился лишь какой-то хриплый кашеобразный звук. Я не желала возвращаться в Страну призраков. От этого можно умереть, сказала матушка, и я поверила ее словам. Умереть или сойти с ума. То не было местом для живых людей.
– Заткнись, говорю! – Он тряхнул меня. – Нам ничего не стоит оглушить тебя. Это легко и не опасно никому, кроме тебя. Однако же мы можем сделать и кое-что другое. Знаешь ли ты, что такое «мальчик для битья»?
На этот раз он убрал руку и дал мне ответить.
– Нет, – прошептала я.
– Ведь все дети время от времени нуждаются в порке, – сказал он так, словно это было нечто само собой разумеющееся. – Но в некоторых странах поднять руку на князя может стоить жизни. Так что же делают, когда надобно воспитать княжье дитя? Я скажу тебе. К нему приставляют мальчика для битья. Ежели княжье дитя дурно ведет себя, трепка достается мальчику для битья.
Я не верила своим ушам и не понимала, что он хочет этим сказать. Но скоро мне все стало ясно.
– Мальчишка из Лакланов – твой мальчик для битья: если я недоволен тобой, это отзовется на нем. А ежели ты когда-нибудь используешь свои ведьмины очи или поднимешь свой ведьмин голос на меня или моих людей, мы убьем его! Понимаешь?
Я задохнулась, не зная, что делать.
– Понимаешь?
– Да…
– Ладно. Ты должна научиться вести себя. Мы можем начать с двух совсем простых правил. Держи свои очи при себе, а ежели кто-то из нас глянет на тебя, ты потупишься и станешь глядеть вниз, в землю. Согласна?
– Да!..
– А еще ты научишься держать язык за зубами. Не произноси ни слова, покуда тебя не спросили.
Отпустив меня, он приказал Сандору снова затолкать Тависа в повозку.
– И постарайся, чтобы он остался там на этот раз! – Он снова повернулся ко мне. Я, как велено, тупо глядела в землю. – И ты тоже… А ну поднимайся в другую повозку!
– Гнедой хромает, он не потянет телегу, – сказал Сандор.
– Раз так, мы запряжем Мефистофеля!
Он говорил о своем собственном верховом коне, об огромном темно-гнедом жеребце, таком злобном, каким только может быть жеребец. Конь прядал ушами и скалил зубы всякий раз, когда кто-нибудь приближался к нему. Сперва я думала, что он не терпит только меня – ведь я, как-никак, однажды ткнула его в ляжку своим ножом. Но и с другими он был такой же бешеный.
Вальдраку приходилось самому запрягать его, так как Сандор уверял, что конь откусил бы ему руку, попытайся он это сделать.
Вальдраку вскочил на облучок и сам взялся за вожжи. Он прищелкнул языком. Мефистофель раздраженно бил оглоблю задней ногой. Он, ясное дело, не привык быть тягловой лошадью, и не по нему было это дело.
Но когда Вальдраку предупреждающе поднял бич, он двинулся с места. Повозка-то вообще была уже не такой тяжелой, как прежде. Как плащи со знаками клана, так и мечи уже убрали – их унесли трое мужчин, что мы встретили на самой нижней окраине Высокогорья. Насколько я видела, они ничего за них не заплатили. Наоборот, Вальдраку протянул одному из них кошель, и человек принял его без единого слова. Диковинная сделка, как показалось мне.
Мефистофель снова стал колотить копытом оглоблю. Вальдраку пришлось хлестнуть его вожжами по заду. Мне не особо пришелся по нраву этот конь – вовсе не доброе животное. Но я хорошо понимала Мефистофеля. Мне тоже хотелось биться головой о коновязь, но я не посмела, ведь это могло стоить жизни Тавису.
– Садись, чтобы я тебя видел, – сказал Вальд-раку, когда мы уже немного проехали.
И я послушно взобралась на облучок рядом с ним.
– Я не против того, чтобы бить тебя, – объяснил он, словно мне важно было знать все подробности. – Но мне ни к чему убивать тебя именно сейчас. Негодник мальчишка, наоборот, нам вовсе не нужен. Ты – единственная причина того, что он еще жив. Запомни это!
Я ничего не сказала. Меня ведь не спрашивали.
ДИНА
Знак Пробуждающей Совесть
В тот вечер мы сделали привал как раз перед заходом солнца. Вальд-раку был раздражен – хромая лошадь задерживала нас, и мы даже заметно не приблизились к тому месту, на которое он рассчитывал.
– Поможешь мне собрать дрова, – велел он мне, спрыгивая с облучка. – Но оставайся там, где тебя видно. Помни, что случится с твоим веснушчатым дружком, ежели будешь непослушна.
Я спрыгнула вниз с повозки на своих оцепенелых ногах и начала делать что велено. Тавису, похоже, не позволили сойти с телеги. После фокуса, что он выкинул раньше, они были не очень-то склонны развязывать ему руки.
Вокруг нас по-прежнему, густой и мрачный, стоял еловый бор, и хвороста там было навалом. Ель не самое лучшее дерево из тех, что идут на дрова: ветки трещали, и шипели, и взрывались, поднимая тучу искр, но ничего другого под рукой не было.
– Что это? – спросил Антон, тот, что сломал плечо, когда ловил Тависа.
Он уставился на мой Знак Пробуждающей Совесть. Это амулет – всего-навсего круглая оловянная пластинка, украшенная кружком белой эмали с синим кружком поменьше внутри, немного похожим на глазок. Матушка дала мне этот амулет в тот день, когда решила, что я буду ее ученицей. Обычно Знака не видно – я держу его под рубашкой, так что все время ощущаю его прикосновение к коже. Но тут я как раз наклонилась поднять ветку, и тогда Знак Пробуждающей Совесть выскользнул из-за ворота рубашки и совсем недолго болтался, свисая вниз.
– Это всего лишь… украшение…
Я быстро сунула амулет снова под рубашку.
– Дай-ка поглядеть.
Он протянул свою проворную руку. Другая его рука после несчастного случая была на перевязи.
– Это олово, – сказала я, надеясь, что он утратит интерес к амулету. – Оно ничего не стоит!
