— Чтобы покрывало разодрать — это безрассудно, да? Это вы сейчас так говорите, а тогда…
— Ну, хорошо, хорошо… Но нельзя же теперь жить за счет одного подвига. Надо думать о постоянных обязанностях и о будущем. А ты тратишь энергию на посторонние дела, на игрушки.
— Моя энергия, хочу и трачу, — буркнул Шарик. Впрочем, негромко, про себя.
А про постоянные обязанности он не забывал. Не надо думать, что он проводил со Стасиком дни и ночи, беседовал да сны смотрел. Когда необходимо, он занимался своими звездными делами. Его серия двойных веерных импульсов дала в Сети такой резонанс, что о «Белом малыше» заговорили по всей округе.
Были, правда, и просчеты, а один факт совсем скандальный. Шарик засмотрелся Стаськиным сном про полет на зеленом аэростате и постыдно прозевал отраженный импульс переменной частоты аж из самого дальнего запределья. А перехватить его и направить по касательной к большой дуге Сети мог только он, Белый шарик: он один в этой области пространства имел нужный отражательный индекс. И прошляпил!
Тут уж он услыхал про себя много чего. И не только от шаров-воспитателей, а от всех ближних и дальних соседей. И ответить нечего… И понял Шарик, что чувствовал друг Вильсон, когда забыл закрыть печную вьюшку, умчался с лыжами на горки Банного лога и выстудил комнату. «Растяпа безмозглая, только улица у него на уме! Катя и так кашляет, а ты в доме Северный полюс устроил! Вот запру лыжи в чулан!..» И ясно было, почему Стасик не огрызнулся и не обиделся, а только потер место, по которому попало скрученным фартуком. Чего уж тут…
Однажды Шарик спросил:
— Вильсон, ты опять не помнишь, что видел во сне?
— Ой, помню! — обрадовался Стасик. — Здорово было! Мы… с каким-то мальчишкой, с хорошим таким, пиратов лупили! Они лезут снизу по скалам, а мы — ж-жах! ж-жах!.. Какую-то пещеру защищали. Только я не понял, при чем тут пещера? Зачем она?
— Наверное, это грот в скалах, — осторожно разъяснил Шарик. — У тебя же песня любимая: «Мы спина к спине у грота отобьемся от врага»…
— Не-е! — Стасик даже сморщился. — Ты что говоришь! В песне грот — это мачта!
— Какая мачта? — Шарик расстроился. Зря, значит, делал этому сну подсказку.
— Обыкновенная! Самая большая на корабле. С реями, с вантами, наверху клотик.
— Что? К… лотик?
— Ну да! Не знаешь разве? Такой шарик плоский… — Стасик засмеялся. — Вот будешь подолгу под подушкой лежать, тоже сплющишься, как клотик…
— К… лотик… А лотик? Это что такое? Есть такое слово?
— Не знаю… Может, маленький лот? Такая штука, чтобы глубину измерять с корабля.
— Нет… это что-то другое, — незнакомо, даже как-то отчужденно отозвался Шарик. Он и сам не понимал, что с ним. Непонятное, полузнакомое мелькнуло в памяти яркой щелью. Словно приоткрывшийся на миг вход в иное пространство. Не в свое, звездное, не в Стаськино, а в какое-то третье…
— Ты чего испугался? — забеспокоился Стасик.
— Я нет… я… ага, испугался! Ты вот что… Не толкай меня под подушку каждую ночь, а то и правда сплющусь. Положи меня в горшок с геранью! Да не бойся, никуда я не денусь!
— Ну, пожалуйста… А может, лучше я тебе специальный домик сделаю? Из картона, разноцветный…
— Нет! В горшок с цветком!
— Ну, как хочешь, — растерянно и обиженно сказал Стасик. И уложил целлулоидный мячик в черные земляные крошки под герань, у горшечной кромки.
…Сразу не стало Стаськиной комнаты. Окна сделались высокими, со сводчатым верхом и частыми переплетами. Вместо рыжего фанерного шкафа — большие, под потолок, часы. Лиловый кот сидел на тумбочке и терся щекой об угол граммофона. Из граммофонной трубы торчала крокодилья зубастая голова.
И мальчик, стоявший посреди комнаты, был не Стасик. Лохматый, большеголовый… И появившаяся перед ним женщина совсем не походила на маму Вильсона. Очень прямая, в длинном черном платье с блестками, с высокой седой прической, в пенсне. Сердито сверкали стеклышки.
— Фаас ту вертраахт!..
«Ты что же это натворил! — понял Белый шарик. — А ну, подойди сюда, негодник…»
…Мальчишка поправил на плече широкую лямку, заправил мятую рубашку в старые, с обтрепанными у колен кромками штаны и сказал снисходительно:
— Подумаешь… Вы даже и шлепнуть-то как следует не умеете…
— Я не знала, что у тебя в штанах столько пыли. В следующий раз замотаю себе рот полотенцем, чтобы не чихать. И возьму линейку из пальмового дерева.
— Вы же давно сломали ее о лысину директора гимназии! Сами рассказывали.
— У меня есть другая, покрепче… — Женщина отвернулась, будто опять собиралась чихнуть, но мальчик мигом учуял, что она старается не засмеяться. И засмеялся сам:
— Мадам Валентина! Вы вовсе и не сердитесь!
Она сказала с притворной печалью:
— Лотик, ты чудовище! Как я могу не сердиться, если ты чуть не загубил самый главный мой эксперимент! Ведь это еще маленький робкий росток. Над ним даже дышать надо осторожно, а ты мажешь клеем и лепишь на него какую-то гадость!
— Какую гадость?! Я окошко сделал. Вы же сами говорили, что Вселенная — это дом для всего человечества!
— Действительно, говорила. Но…
— А кристаллик — модель Вселенной! Значит, тоже дом, только маленький. А какой же дом, если без окошка?
— Гм… Но если бы ты все испортил?
— Я же осторожненько…
Оба они — Лотик и мадам Валентина — смотрели теперь на цветочный горшок, в котором лежал Шарик. Тогда Шарик бросил импульс-анализатор в часы, отразил его от стекла на циферблате и направил обратно — чтобы увидеть себя.
Но его, Белого шарика, в горшке с геранью не было. За терракотовой кромкой торчал из влажной земли синевато-прозрачный кристаллик размером с огрызок толстого карандаша. И на одной из граней его горело сделанное из желтой фольги окошко. Будто на елочном домике…
Жутковатое чувство пустоты, падения, замирания испытал Шарик. Потому что было непостижимо: вроде бы есть он на свете и в то же время его нет…
… — Ты почему не отвечаешь? — обиженно теребил его Стасик. — Опять, что ли, импульсы ловишь в своем Кристалле?
— Подожди. Я вспоминаю…
«Лотик… Лотик… Лотик…» Ребята постарше звали его Головастиком…
Жутковатая пустота рассеялась. Выросли на ее месте башни города с тесными улицами, статуями рыцарей и звонкими трамвайчиками, бегущими по откосам городского холма… Картина за картиной, случай за случаем… Будто он, Шарик, сидит с Вильсоном в кинотеатре «Победа» и считывает импульсом с экрана полузнакомый фильм.
— Вильсон! Ты когда-нибудь слышал о городе Реттерхальме?
— Не-а… Где это?
Если бы знать где. И в какое время. И вообще — откуда все это? Может, просто сон?
Разве шарики могут, как люди, видеть сны?
И, кроме того, обычный сон — это ведь скомканное отражение того, что было.
А что же все-таки было?
Чтобы не обидеть Вильсона и чтобы разобраться самому, Шарик попробовал рассказать то, что вспоминалось. Насколько мог связно и по порядку:
— Слушай… Неизвестно где и давным-давно был старинный город Реттерхальм. Это означает «рыцарский шлем». Там жила ученая женщина Валентина фан Зеехафен. Она изучала всякие науки… И вот она догадалась, что Вселенная — это громадный кристалл. И чтобы получше изучить его свойства, стала выращивать в цветочном горшке модель Кристалла…
— Разве так бывает?
— Значит, бывает… А у нее жил мальчик, сирота. Раньше его воспитывали три тетушки, но он удрал от них.
— Сильно обижали?
— Да нет, не очень. Но Лотик разозлился на них. Они сдуру подписали вместе с другими жителями города один глупый приговор, чтобы выгнать из города мальчика Гальку…
— Кого? Это же девчоночье имя!
— Полное имя — Галиен Тукк… Его обвинили там за что-то совсем несправедливо. Не помню за что… А он был другом Лотика… А потом этот Галька пробрался на вражеский броненосец, который шел по реке, чтобы обстрелять город…
— Разве тогда были броненосцы?
— Были. Старинные, с трубой, как у самовара, с большущей пушкой. Назывались — мониторы… Галька не дал бомбе упасть на город…
— Как не дал?
— Задержал в полете своим энергополем, он умел… А то бы она разнесла чуть не весь Реттерхальм…
— Как атомная?
— Может быть… Но он не дал. Всех моряков с монитора взяли в плен, а Гальке поставили в Реттерхальме памятник.
— Значит, простили его!
— Еще бы!.. Но он жителей не простил. И ушел из города вместе с капитаном монитора, когда того освободили.
— С врагом?
— Оказалось, что он не враг… В общем, я сам не все понимаю. Путается многое… Помню только, что Лотик потом отправился искать Гальку. Взял с собой его сестренку и ушел…
— И отыскал?
— Не знаю…
— Ну, тогда не интересно… — Стасик не любил плохие и неясные концы в историях, книжках и кино. — А почему ты вспомнил про это?
— Само вспомнилось…
Эти воспоминания тянули за собой другие: обрывки разных событий, видения городов, которых не было в Стаськином пространстве… Но Лотик вспоминался чаще всего. Он поливал особым раствором вырастающий в цветочном горшке кристаллик, а тот следил за лохматым Головастиком с любовью и ревнивым интересом. А Шарик в своих воспоминаниях следил за ними обоими. И порой вживался в их дела настолько, что забывал о своей собственной природе. О том, что он — Белый шарик. Ему казалось, что он маленький кристалл, поселившийся под геранью, а потом сознание перемещалось, и он становился Лотиком. Человеческим ребенком из города Реттерхальма.
