Дэвид Алмонд - Глина

— Да, — шепчет. — Давай, Дейви. Размозжи мне лицо. Я жду. Давай убей меня.

Мне не двинуться.

— Давай! — говорит. — Может, так будет лучше и для тебя, и для твоего мира!

Ждет. Я ощупываю камень. Понимаю, им можно проломить череп. Но не могу, ни за что. Камень падает на землю.

— Вот и умничка, Дейви, — говорит Стивен. — Раз не можешь меня убить, так отпусти.

Я скатываюсь с него. Вижу, как Ком на четвереньках отползает от нас в заросли.

— Ком! — зову.

— Ком! — вторит Стивен высоким противным девчоночьим голосом.

Поднимается, отряхивает грязь.

— Странно, — говорит Стивен. — Вот теперь я перестал верить в вас обоих. Оба вы были всего лишь первой попыткой. Оба были лишь шагом на моем пути.

Ком дальше ползет во тьму, исчезает из виду.

Голос Стивена летит следом.

— Умри, Ком, — выдыхает он. — Замри.

Я не дышу. Стивен улыбается.

— Ты ведь этого хотел, да? — говорит. — Умри, Ком. Замри. — Ухмыляется. — Умри, идиот. Умри.

Проводит руками перед моим лицом.

— А ты считаешь себя таким хорошим, да? — говорит. — А ведь забил пса. Желал Черепу смерти. Помог сотворить истукана, который помог убить Черепа. Собирался убить Кома. Ну да ладно, тебе-то будет благодать. Будет простая немудреная жизнь.

Я всмотрелся во тьму его глаз.

— И вот тебе еще одна мыслишка — на обдумывание в этой твоей немудреной жизни, — шепчет он. — Если бы в ту ночь ты не сбежал, как нюня, домой в кроватку, юный мистер Черрис, возможно, остался бы жив.

Стивен улыбнулся снова, еще раз провел руками перед моим лицом.

— Все кончено, — шепчет. — Быть тебе опять глупым простаком, Дейви.

И исчез, остался только я, один у каменоломни, глухой ночью.

Я искал Кома. Шептал его имя. Ползал на четвереньках сквозь заросли. Хотел уже бросить это дело — и тут наткнулся на него. Позвал, но он лежит мертвым грузом. Попытался за него помолиться, только какому богу? Какой бог возьмет к себе Кома? Заморосило, я наклонился над ним. Вода впитывалась ему в кожу, понемногу возвращая его назад в землю. Я вскрыл ему грудь, пальцами начал шарить там, в глубине. Отыскал медальон, вытащил, заделал дырку. Дождь припустил сильнее.

— Прощай, Ком, — говорю.

Подставил лицо под струи. Они смыли грязь, кровь и слезы. Потом — домой. Уже светало. Над Феллингом нависли тяжелые свинцово-серые тучи. Барабанил дождь. Я проскользнул в дом. Помедлил у входа. Услышал, как родители дышат во сне. Открыл дверь их спальни, заглянул. Ждал, что они проснутся, увидят меня.

— Я здесь, — шепчу, но они и не пошевелились.

И я почувствовал себя Комом — тяжелым, тупым, неповоротливым, — будто и я на самой грани жизни и смерти. Почувствовал, что меня сейчас смоет прочь и я исчезну.

— Я здесь, — шепчу громче.

Никакого отклика. Может, они видят во сне, как я стою, закрываю дверь, ухожу? Вернулся к себе, спрятал одежду, спрятал медальон. Выглянул в бескрайнюю ночь. Кто все это думает? Кто во все это верит? Кому все это снится? Тут ничто обступило меня, и я провалился в сон.

Время, говорят, не стоит на месте. День сменяется ночью, ночь снова днем, он опять ночью. Прошлое, настоящее, будущее. Ребенок, подросток, взрослый. Рождение, жизнь, смерть. Но нам случается застрять во времени. И дальше уже не двинешься.

После той ночи в Саду Брэддока никто больше не видел Стивена Роуза. Но воспоминания возвращались ко мне вновь и вновь. Все раз за разом снова происходило в моих мыслях и снах, в некоем бесконечном настоящем. Мне казалось, что Стивен мелькает в толпе на Хай-стрит или центральной площади. Мне казалось, что я вижу его в тени на кладбище, или в парке Святой Холм, или за досками, которыми заколотили ворота в Сад Брэддока. Но, вглядевшись, я понимал, что ошибся. Это был кто-то похожий, или бродячая тень, или собака, или птица, или кошка, или просто игра воображения.

В моих снах Ком вновь оживал, вновь начинал шевелиться. Стивен вновь шептал мне на ухо, и рука его все мельтешила возле моих глаз. Череп все падал, падал, падал навстречу смерти. Мне хотелось, чтобы все это прекратилось. Но видения не покидали меня, я не мог забыть, я превратился в затравленное, безмозглое, бессмысленное существо.

После той последней ночи в дверь к нам постучалась Дурковатая Мэри. Глаза дикие, волосы всклокоченные, на ногах клетчатые шлепанцы, сверху ветхое пальто.

— Где мой мальчик? — шепчет мне. — Ты с ним дружил. Куда он подевался?

Я посмотрел на маму и развел руками, будто спрашивая: «Чего надо этой ненормальной?» Мама провела ее в дом, погладила по запястью, попыталась успокоить. Но Мэри все бормотала: мальчик ее вечером лег спать, а утром исчез. А потом как зажмет рот ладонью.

— Я ведь сейчас не сплю? — говорит. — Ведь действительно же был мальчик? И звали его Стивен Роуз? Мне ведь его прислали?

Да, отвечаем, да.

— Так куда он подевался? — спрашивает меня. — Ты с ним дружил. Что с ним случилось?

Я раз за разом: «Не знаю». Твержу ей, что мы, вообще-то, не дружили. На маму зыркаю: мне-то почем знать? Кончилось тем, что они помолились вместе, а потом мама выглянула у Мэри из-за плеча и велела мне вызвать полицию.

Пришли сержант Фокс и участковый Граунд, заполнили собой всю комнату: широченные плечи, бляхи, шлемы, начищенные сапоги. На сей раз сели, выпили чаю.

— Так он был твоим добрым приятелем, — говорит сержант Фокс.

— Ну, не то чтобы приятелем.

— Понятно. Не добрым. И в последний раз ты его видел…

Облизал карандаш, смотрит, а у меня в голове полный сумбур.

— Пару дней назад, — говорю. — Я был у Дурки… у мисс Дунан.

— Что вы делали, о чем говорили?

— Мы были в сарае. Он мне показывал свои скульптуры. Потом мисс Дунан приготовила нам чай. А потом я вернулся домой.

— Тебе не показалось, что он расстроен? Вы не говорили о том, чтобы куда-нибудь уйти из дому?

— Нет. Нет.

— Вот и славно.

Сержант Фокс постучал себя по голове, подумал.

— Странная у тебя, сынок, неделька выдалась.

— Странная? — говорю.

— Один парень помер. Теперь еще один потерялся.

Я глаза опустил.

— Да, — бормочу.

— Понимаю, тебе нелегко, да ты не переживай. Потеряться — оно недолго. А вот надолго потеряться — это штука похитрее будет.

— Мы след быстро возьмем, — говорит участковый Граунд.

— Ты как думаешь, между ними связь есть? — говорит сержант Фокс.

— Между кем? — спрашиваю.

— Между погибшим и исчезнувшим, сынок. У них было что-то общее?

Смотрит на меня, пока я думаю. Я увидел злобные глаза Черепа в щели для писем. Почувствовал поцелуй Стивена на щеке.

— Были Стивен Роуз и Чарльз Черрис знакомы? — спрашивает.

— Стивен с ним не водился, — говорю.

— Но они знали друг друга?

Вижу, как Череп пытается удержаться на краю. Вижу у него на груди вытянутую руку Стивена.

— Нет, — говорю. — Не знаю. Вряд ли.

— Очень уж они были разные, — говорит папа.

— Очень разные, — повторяет сержант Фокс, записывая. — Хорошо. — И в глаза мне смотрит. — Так, молодой человек. А теперь выкладывайте-ка все, что знаете про Стивена Роуза.

— Все?

— Все. Нам нужно знать всю его подноготную. Например, чем он интересовался? Чем… увлекался?

— К чему стремился? — говорит участковый Граунд. — Что такого он видел в мире, что заставило его сбежать из Феллинга, от заботливой мисс Дунан?

Сержант ждет, глаза распахнул, карандаш наготове.

Я на него таращусь. Подыскиваю слова.

— Знаю, сынок, — сказал сержант. — Вопрос трудный.

— Каждый человек — загадка, — добавил участковый Граунд.

— Даже тайна, — подхватил сержант. — В нашей работе это быстро понимаешь. Верно, участковый?

— Верно, — кивнул участковый Граунд.

— Вот именно, — сказал сержант. — Придется нам разобраться со всеми этими бредовыми слухами, которые тут про него ходили.

— Угу, — подтвердил участковый Граунд. — Настоящие легенды. — Он наклонился ко мне, лоб наморщил. — Скажи-ка, сынок, — говорит, — ты за ним никогда не замечал ничего странного?

— Странного?

— Ты ничего не видел…

Смотрю — у них в глазах ожидание, в руках карандаши. Как рассказать им про всю эту странность? Как такое запишешь в блокнот?

— Я ничего не видел, — говорю. — Стивен Роуз был обычным пацаном, как и я. Как и мы все.

Сержант Фокс это записал.

— Ничего в нем не было особенного, — сказал я. — Просто папа у него умер, маму забрали в психушку, а его одного отправили в Феллинг, и он тут не прижился. Вот и все.

— В корень глядишь, сынок, — говорит сержант.

— Он лепил здорово, — добавил я. — Делал статуэтки. Просто замечательные. На вид как живые.