Работали мы с командиром до изнеможения, спали по три-четыре часа в сутки и считали, считали, считали. Вычислительные машины гудели не переставая. Миллиарды уравнений, миллионы программ. И все напрасно. Закон поведения времени в сверхсветовых скоростях мы не открыли. Это предстоит, очевидно, сделать тем, кто меня слышит сейчас.
В сущности, пока еще никто не знает, что такое время, не знает его закономерностей, его поведения и его влияния на Вселенную.
Оор считал и думал, я помогал и одновременно учился. Наших товарищей, застывших в камерах абсолютной защиты, мы не трогали – им нужно было экономить время жизни.
Кто знает, если бы мы ускорили события, если бы вернули их к жизни и воспользовались не только нашими двумя, а коллективным умом всех, того, что произошло, могло бы и не случиться. Но мы не сделали этого. Мы были увлечены работой, убаюканы относительным покоем этого странного и страшного уголка Вселенной и не предполагали, что катастрофа наступит так скоро и так беспощадно. Мы опять не учли скоростей и связанного с этим парадокса времени. Нас можно было бы и не обвинять в этом – мы еще не знали этих законов, мы только стремились их открыть и, кажется, кое-что нащупали…
Когда наши организмы относительно освоились со странным ощущением сверхсветовой раздвоенности, командир необычно грустно сказал мне:
– Ну вот, малыш, пришла пора рисковать в обратном порядке.
Я не стал его расспрашивать, в чем дело, и так было понятно, что Оор решил преодолеть световой барьер в обратном направлении. Как это делается и можно ли это совершить в наших условиях, я решительно не представлял и, что хуже всего, все это время спокойного полета даже не думал об этом. А командир, видимо, думал, и ему, кажется, не понравилось, что я не спросил у него ни о чем и ничего ему не сказал.
– У тебя нет ни предложений, ни вопросов?
– Вопросов бездна, но на них и вы не ответите – нет опыта. А какие же предложения?… Пожалуй, лишь одно – прорываться.
– И снова рисковать?
– Да. Иного выхода я не вижу.
Оор долго с улыбкой наблюдал за мной и мечтательно, но с грустью в голосе сказал:
– Хорошо быть молодым – даже опасности не кажутся такими уж страшными.
Я промолчал. Дело не в том, что опасности не кажутся страшными, а в том, что другого выхода, в обход опасностям, я не видел. Да и Оор тоже.
– Тогда начнем торможение, – сказал Оор. И мы начали его. Двигатели постепенно меняли режим работы, пока наконец не прекратили многолетнюю деятельность.
За линзами внешнего обзора медленно и постепенно менялись цвета – они как бы стушевывались, растекались и сливались в один густой черный цвет. Но вовсе не тот, который озарял все вокруг своим мрачным и фантастическим светом, а именно в непроницаемую, знакомую каждому нормальному человеку черноту.
Первые часы мы прямо-таки упивались полной тишиной и покоем, но, когда за смотровыми линзами черный свет стал почти черной мглой, корабль вдруг стал едва заметно вздрагивать, словно натыкаясь на невидимые препятствия. Приборы начали отклоняться от нормального режима работы, что-то разлаживало их обычную деятельность, и командир не отлучался от пульта управления, беспрерывно корректируя их. Он давал все новые и новые задания математическим машинам и машинам логического мышления. Он пытался решить возникающие перед ним задачи и, по-видимому, решил их.
– Положение у нас такое – силы тяготения так и не увиденной нами кварковой звезды явно ослабели. Но нас все еще несет как бы вихрь выбрасываемых ею частиц. Мы как лодка в море – куда ее гонит ветер, туда она и плывет. А вот эта вибрация корабля – провалы в волновой системе необыкновенного галактического ветра. Я думаю, что нас может нести довольно долго – сила кварковых излучений все еще огромна. Попробуем затормозиться фотонной бомбой-ускорителем.
Вначале я только кивнул. Мне не следовало объяснять, что для этого требовалось взорвать ее не позади корабля, как это мы делали обычно, а впереди него. Это решение казалось примитивно простым, но… если бы я знал, как его выполнить.
Я задумался. Во-первых, у нас не было приспособлений для выстреливания бомб-ускорителей вперед, по курсу корабля. А во-вторых, фотоны-то движутся с меньшей скоростью, чем двигался корабль. Следовательно, если бы даже мы придумали и установили такое приспособление, фотонная бомба в конечном счете разорвалась бы в самом корабле – она была бы загнана туда скоростью.
– Не понимаю, – решился произнести я, – как это мы можем затормозиться именно ускорителями?
– Вначале не понимал и я, но ты подумай. Когда мы выстрелим бомбу-ускоритель, на какую-то долю мгновения позади нас образуется как бы плотина из фотонов. О них ударится галактический ветер кварковых частиц, и корабль как бы прикроется этой плотинкой. А так как он движется только под влиянием галактического ветра, то на это мгновение позади него создастся пустота, энергетический вакуум. А с боков и впереди неминуемо образуются вихри – природа не терпит пустоты. Все эти вихри, обрушиваясь на наш корабль, будут тормозить его.
– Сколько же потребуется создать таких… фотонных плотинок?
– Если считать, что мы уже находимся где-то перед световым барьером, то, думается, немного. Расчеты показывают – три-четыре. Приготовь на всякий случай шесть. И вот что, давай наденем предохранительные скафандры и приготовим вакуумные подушки-тормоза. Мне больше не хочется биться седой головой об уплотненную обшивку. Это не слишком приятно.
Я выполнил приказ, подготовил огромные эластичные подушки и прикрыл ими стены рубки, а потом уж сам, без приказа, привел в полную боевую готовность все средства связи и поставил ее на автоматическое повторение. Теперь сколько бы ни летел корабль, пока на нем будет хоть капля энергии, он беспрерывно будет излучать в космос отчет о наших путешествиях, нашу научную информацию и самое главное – предупреждение о коварной сущности Черного мешка, о том, какую опасность он представляет для окружающих галактик, в том числе и для нашей.
– Ну что ж, начнем! – сказал командир.
Не без опаски я нажал кнопку.
Корабль тряхнуло, гул прокатился по всем отсекам, и черный свет за смотровыми линзами резко сгустился.
Оор крикнул:
– Рви вторую!
Все повторилось, хотя на этот раз корабль тряхнуло еще сильнее, и встряска уже не прекращалась – по-видимому, мы находились у самого порога светового барьера, и командир уже молча махнул мне рукой: «Рви дальше».
Мы очнулись в тишине. За смотровыми линзами расстилался привычный и такой милый фиолетово-черно-зеленоватый мрак обыкновенного космоса, кое-где прочерченный черными языками вихрей – это было последнее дыхание Черного мешка. Необыкновенно тепло светились неизвестные планеты, и где-то совсем недалеко багрово и недобро сверкала огромная, как будто вспухшая звезда.
Едва увидев эту недобрую соседку, которая могла притянуть корабль к себе, командир ползком подобрался к пульту управления и включил двигатели. Звезда поползла куда-то вправо.
Я, естественно, прежде всего бросился к автоматам связи и убедился, что они работают четко, и по количеству передач, засеченных счетчиками, установил, что мы были без сознания несколько часов. Теперь я мог помочь командиру, который взялся за ориентацию корабля.
– Попробуй перейди на прием, – сказал он.
Я не удивился приказу Оора, меня лишь слегка насторожил его тон – отрывистый, тревожный, почти грубый.
Но когда я включил системы на прием и сразу же поймал сигналы разумной связи и, что самое главное, понял их, я ужаснулся, как, вероятно, ужаснулся и командир.
Это был наш язык.
Наш и не наш. В нем как будто присутствовали все те слова, которыми я говорю сейчас с вами, но в то же время все они были иными – все они стали длиннее. Изменилась и сама интонация речи. И, что самое удивительное, резко изменилось к лучшему по устойчивости и звучанию само качество передачи.
Но не это оказалось главным. Самым удивительным явилось то, что передавалось предупреждение о Черном мешке.
«Всем космическим кораблям, всем цивилизациям! Предупреждаем, что взрыв ядра Черного мешка, а возможно, и всей системы, по нашим расчетам, приближается. Черный мешок на пределе…»
Они передавали то, ради чего мы рисковали собой.
Первые минуты мы испытывали не столько недоумение, сколько горечь разочарования и в то же время радость от свершившегося чуда – значит, они знают!
– Послушай, малыш, по-видимому, они поймали наши первые сигналы, которые мы давали на входе в Черный мешок, – растроганно сказал командир, но тут же задумался.
Я молчал – в конце концов, не так уж важно, каким образом и когда они узнали о грозящей опасности, и не важно от кого… Важно, что узнали. Но горечь все-таки оставалась – обидно, что они не узнали наших последних данных, наших сегодняшних передач…
И тут меня словно осенило – я вдруг почувствовал, что наши люди, наша Галактика получили извещение о Черном мешке давно, очень давно. Ведь сама связь показывает, что наша цивилизация находится на какой-то иной, незнакомой ступени развития. Когда и как это произошло? Сколько прошло времени? Для нас – несколько месяцев. А для них?
