Существо, жившее в ванной мисс Рэк, было ее компаньоном. Животное-компаньон помогает в колдовстве, и иметь его ведьме не просто положено, а прямо-таки необходимо. Мисс Рэк выбрала себе в компаньоны крупного осьминога с бледными щупальцами, присосками, оставлявшими кровавые следы, и злобными красными глазками. Собственно, это был не осьминог, а осьминожка по имени Дорис.
– Ну же, дорогая, поторапливайся, – сказала мисс Рэк, стараясь запихнуть Дорис в полиэтиленовое ведерко. – Сегодня у нас особенная ночь.
Но Дорис была настроена игриво. Как только ведьме удавалось справиться с одним щупальцем, наружу тотчас выскакивало другое, и к тому времени, когда с грехом пополам удалось закрыть ведерко крышкой, погрузить его в старую коляску и отправиться в путь, нарядный вид мисс Рэк изрядно поблек.
Этель Фидбэг предпочла иметь компаньоном свинью.
Этель была деревенской ведьмой и жила в покосившемся деревянном доме к западу от Тодкастера. Она была круглолицей, глуповатой простушкой; ей нравилось уничтожать свекольные грядки, делать вино из пастернака и повсюду разбрасывать навоз. Многие хозяева с течением времени становятся похожими на своих собак (или наоборот). Этель стала удивительно походить на свою свинью. У обеих были толстые румяные щеки и необъятный зад. Обе, похрюкивая, медленно трусили на коротеньких ножках и недобро смотрели на мир маленькими заспанными глазками мышиного цвета.
Этель работала на фабрике упаковщицей яиц. Работа оказалась скучной – так как почти все яйца, поступавшие на фабрику, и без того были тухлыми, дел для Этель просто не оставалось. Зато по дороге домой ведьма отводила душу: где бы она ни проезжала на своем велосипеде, овцы хрипли, а у коров пропадало молоко. В живой изгороди, тянувшейся от фабрики до ее дома, не осталось ни одного зеленого куста: один засох, другие покрылись плесенью, третьи были объедены тлей.
Но в тот вечер Этель было не до развлечений – она торопилась на шабаш. Модницей Этель не слыла, однако по-своему принарядилась: протерла любимые резиновые сапоги пучком соломы и надела чистый передник с фетровой аппликацией на кармашке, изображавшей помидоры (впрочем, основательно побитые молью). Затем она осмотрелась вокруг в поисках чего-нибудь съестного. В кухне ничего подходящего не оказалось, зато в гостиной на коврике валялась дохлая галка, по всей видимости упавшая с крыши в трубу камина.
– Зажарить – пальчики оближешь! – произнесла Этель, подбирая галку. И отправилась к сарайчику в глубине сада за своей свиньей.
Нэнси и Нора Шаутер, ведьмы-близняшки, работали на Центральном вокзале Тодкастера. Они были необычайно скандальными и терпеть не могли пассажиров, поезда и друг друга. Стоило Нэнси взять громкоговоритель и объявить, например, что поезд номер 752 на Эдинбург прибывает к девятой платформе, Нора опрометью кидалась к другому громкоговорителю и кричала, что поезд номер 752 по техническим причинам опаздывает на полтора часа и подойдет вовсе не к девятой, а к пятой платформе, да и то если ничего не случится.
Вот и теперь, вместо того чтобы готовиться к шабашу, они бегали по своей квартирке на Стэйшн-роуд в одном белье и спорили, какой из компаньонов кому принадлежит.
– Нет, это моя курица! – кричала Нэнси, хватая несчастную за хвост.
– Никакая она не твоя! – вопила Нора. – Вон твоя курица!
Близнецы Шаутер были похожи как две капли воды: у обеих крашеные рыжие волосы, длинный нос и пожелтевшие от курения пальцы. Они одинаково одевались, спали в одинаковых кроватях и обе завели в качестве компаньонов кур, которых держали в плетеных клетках под кроватями. Нечего и говорить, что их куры тоже были очень похожи. Этих суматошных коричневых птиц, которые так и норовят клюнуть за палец, вообще трудно отличить друг от друга. Да разве объяснишь это близнецам Шаутер! Ведьмы препирались так долго, что чуть не опоздали на важнейший в их жизни шабаш.
За долгие годы тодкастерские ведьмы облюбовали для встреч пустошь Виндилоу – дикое и мрачное место, поросшее редкими и чахлыми колючими деревцами. Там был пруд, в котором накануне собственной свадьбы утопилась некая леди, и одинокий обломок скалы, некогда служивший кровавым алтарем для древних друидов.
Чтобы добраться до пустоши, ведьмы наняли автобус, рейс «Шабаш Спешиал», отходивший от остановки в семь часов. (На метлах они больше не летали, с тех пор как ведьму по имени миссис Хокридж засосало в сопло «Боинга-707», следовавшего из аэропорта Хитроу в Стамбул, и только чудом она осталась жива.)
Даже подходя к остановке, близнецы Шаутер не прекращали спорить, но вдруг осеклись и застыли с раскрытым ртом: на тротуаре рядом с автобусом стоял коричневый кофейный столик.
– Опять она за свое, – буркнула Нэнси.
– Глупая старая карга, – процедила Нора.
– Затушить, что ли, об нее окурок, – предложила Нэнси, как всегда не выпускавшая сигареты изо рта.
Сестры задумчиво глядели, как низенький круглый столик слегка покачивается из стороны в сторону.
– Жаль, когда ведьма впадает в маразм, – произнесла Этель Фидбэг, уже устроившая свою свинью в прицепе. Она подошла и пнула ножку столика носком резинового сапога.
На самом деле кофейный столик был очень старой ведьмой по имени матушка Бладворт, жившей в покосившейся хижине у заброшенного карьера в беднейшей части города.
В юности матушка Бладворт считалась неплохой ведьмой старой школы: она прекрасно насылала на людей всякие болячки, наводила порчу на мясника, который пытался подсунуть ей жилистый кусок, и заколдовывала младенцев так, что родная мать не могла их узнать.
Но все это в прошлом. Память стала подводить матушку Бладворт, и у нее появились свои старческие слабости. Ей понравилось превращаться в кофейный столик. Смысла в этом не было решительно никакого: кофе матушка Бладворт не пила, потому что не могла себе это позволить, да и жила она одна, так что некому было поставить на столик чашку. Но у старости свои причуды, и стоило ей вспомнить заклинание, превращавшее ее из седой усатой старушки в дубовый столик с резными ножками, соблазн брал верх. Однако она постоянно забывала, как вернуться в прежнее обличье.
– Да бросьте вы глупую старуху! – крикнула из автобуса Мейбл Рэк. – Пусть остается тут.
От матери-русалки Мейбл унаследовала еще и чешую на ногах, которая быстро высыхала и начинала чесаться, поэтому ей не терпелось поскорее оказаться в сыром, прохладном Виндилоу.
Но тут что-то произошло. Две ласточки, возившиеся в сточной канаве, вдруг подняли головки и запели, как соловьи. Из ниоткуда появилась стайка золотистых бабочек, и мрачную улицу окутал аромат луговых примул.
– Фу! – скривилась Нэнси Шаутер. – Опять она чудит. Я ухожу. – И, кинув курицу в прицеп, ведьма скрылась в автобусе.
– Я с тобой, – заторопилась вторая сестра. – Просто не выношу ее. Не понимаю, зачем ее пускают на шабаш.
Из-за угла дома показалась Белладонна. Это была совсем молоденькая ведьма с золотистыми волосами, в которых уютно устроилась корноухая летучая мышь, похожая на сморщенную сливу. В пушистых волосах Белладонны постоянно кто-нибудь обитал: то птенец дрозда дожидался здесь мать, пока та добывала червей на ужин, то бельчонок забирался сюда погрызть кедровых орешков, то бабочка принимала их за розу или лилию. У Белладонны был курносый носик, на котором любили отдыхать уставшие божьи коровки, высокий чистый лоб и васильковые глаза. Но, подходя к автобусу, она чувствовала себя неуверенно и одиноко, ведь от остальных ведьм она не привыкла ждать ничего, кроме грубости.
Но тут взгляд ее упал на кофейный столик, и она тотчас забыла о собственных бедах.
– Ох, бедная матушка Бладворт! Вы опять позабыли обратное заклинание?
Столик качнулся, и Белладонна обняла его.
– Постарайтесь вспомнить, – попросила она. – У вас наверняка получится. Это стихотворное заклинание?
Столик закачался сильнее.
– Значит, стихотворное! Я просто уверена, вы обязательно вспомните.
Белладонна прижалась щекой к столешнице, посылая успокаивающие мысли в усталый мозг пожилой ведьмы.
– Вот-вот, вы вспомнили, я чувствую, еще чуть-чуть…
Раздался протяжный свист, и Белладонна отпрянула. На месте столика возникла старушка в длинном плаще со следами мышиных зубов и в войлочных тапочках с отрезанными задниками.
– Спасибо, милочка, – проквохтала матушка Бладворт. – Ты так добра, даже для…
Но ужасное слово не слетело с ее губ – такое не под силу выговорить ни одной черной ведьме. Старуха заковыляла к автобусу, прижимая к груди большую квадратную коробку, на крышке которой была изображена коронация короля Георга Шестого. По правилам, коробку следовало бы положить в прицеп – компаньоны путешествовали отдельно от хозяев, – но матушка Бладворт боялась выпускать ее из виду. Коробка была набита жирными белыми опарышами, которые, стоило дунуть, превращались в тучу мух. Одна муха в колдовстве не помощник, зато рой мух, лезущих в волосы, глаза и нос, очень сильный компаньон.
