Арнальди взял лопату у сопровождавшего его воина.
«Неужели сам будет копать?» — пронеслось в голове у Пьера. Он вспомнил, как шесть лет назад тогда ещё только назначенный папским легатом в качестве инквизитора Вильгельм Арнальди прибыл в Тулузу, чтобы вершить праведный суд. Потрясая папской буллой, дававшей ему почти неограниченные полномочия, он сразу принялся за дело. В первые же дни были осуждены двадцать еретиков: кого сожгли на костре, кому предписали пожизненное покаяние. Многих знатных горожан, даже членов капитула, инквизитор вызвал в трибунал, обвинив их в соумышлении с еретиками. Волнение в городе нарастало и достигло предела, когда Арнальди приказал выкопать трупы еретиков и подозреваемых в ереси с католического кладбища и сжечь их на глазах у жителей Тулузы.
Горожане, прежде не знавшие подобного произвола, пришли в неописуемую ярость. Ещё немного — и в городе поднялся бы мятеж. Консулы, вспомнив былые времена, когда судьбы подданных решали только они, с позором изгнали службу святого следствия из города. Такая же участь ждала и доминиканцев, обосновавшихся в тулузском монастыре и оказывавших всяческое содействие трибуналу. Именно из ордена монахов-доминиканцев выходили непримиримые борцы за веру — инквизиторы.
Арнальди выдворили из Тулузы. В ответ он разразился проклятиями и отлучил всех членов капитула от Церкви. Злой и оскорблённый, он послал донесение папскому легату, а сам под охраной доминиканцев отправился в Каркассон, чтобы там продолжить своё «святое» дело. Но тогда, шесть лет назад, служба святого следствия только ещё пробовала свои силы. Теперь же, упрочив своё положение папскими буллами, являла собой безжалостную машину по искоренению любого сопротивления. Выдворить инквизитора из города теперь не осмелился бы ни один капитул. Неповиновение святому следствию влекло за собой смертную казнь. Инквизитор был неприкосновенен и подчинялся только представителю папы — легату — или самому папе.
Арнальди оглядел присутствующих надменным взглядом и остановил свой взор на молодом человеке. Тот был бледнее полотна. Жестом инквизитор приказал вывести его из толпы.
— Мы проклинаем всякую ересь! — выкрикнул он. — И не позволим, чтобы на христианском кладбище покоились отступники и даже заподозренные. Церковь возложила на меня долг исторгнуть плевелы, павшие на ниву Господню! Твой отец подозревался в ереси. Он пускал себе в дом недостойных, катаров и вальденсов, вёл с ними беседы. Его видели вместе с Бертраном Мартеном, этим исчадием ада, которому после смерти гореть в дьявольском огне!
Голос Арнальди зловеще разносился по всему кладбищу.
— Это клевета, — срывающимся голосом попытался возразить обвиняемый. — Мой отец был истинным католиком.
— Наглая ложь! — жёстко оборвал его Арнальди. — Я сам свидетельствую против него. Шесть лет назад твой отец избежал наказания праведного суда. Теперь же настали другие времена. Никто не уйдёт от возмездия. Ты похоронил отступника, и теперь собственными руками должен вырыть его труп из могилы. Сверх того, именем Бога Всемогущего, Отца и Сына и Святого духа, властью апостольской и нашей, мы, посланные сюда вершить суд, отлучаем тебя от Церкви!
Арнальди передал стражникам лопату, и те сунули её в руки несчастного.
— Копай! — Лицо инквизитора было непроницаемо. — И пусть все видят твоё унижение.
В толпе раздался слабый ропот. Арнальди суровым взглядом обвёл присутствующих.
— Кто хочет вступиться за еретика?
Сразу наступила гнетущая тишина. Только всхлипывания какой-то женщины нарушали её.
— Копай! Чего медлишь? — повторил инквизитор. — А завтра утром мы прилюдно на площади сожжём останки твоего отца.
Юноша замер на мгновение, затем неожиданно гордо выпрямился и выкрикнул:
— Вы разбойники! Покрыли кровью и пеплом весь Лангедок! Это вас надо жечь на костре! Это вы еретики и безбожники! О благородная Тулуза! Каким позорным людям Бог предал тебя!
Арнальди задохнулся от гнева.
— Схватить его! — закричал он.
Стража бросилась к юноше, но тот, махнув лопатой, ловко увернулся от воинов и с криком «Будьте вы прокляты!» кинулся в самую гущу народа. Воины, расталкивая локтями людей, рванулись за ним. Кто-то из толпы сбил одного из стражей на землю. Началась неразбериха, толкотня. Арнальди кричал:
— Задержите мерзавца! Ему не уйти от наказания!
В руках воинов блеснули мечи. Они попытались расчистить себе дорогу, но в этой сутолоке невозможно было пробиться: люди то ли нарочно, то ли просто в сумятице теснились, не давая солдатам прохода. Юноша тем временем оказался уже позади толпы. Кто-то вслед крикнул: «Беги, Анри! Беги, парень!»
Пьер, наблюдавший за всем этим, конечно, не мог предположить, что произойдёт дальше. Оказавшись рядом, беглец выхватил из его рук поводья, ловко вскочил на коня и стремительно поскакал вглубь кладбища.
— Стой! Ты куда! Это мой конь! — отчаянно закричал Пьер и кинулся вдогонку.
Он бежал изо всех сил, спотыкаясь о камни и кочки, пытаясь настичь удиравшего на его коне наглеца. Следом бежали воины, что-то кричали. Преследование продолжалось долго. Уже кладбище осталось позади, начался лес. Голоса крестоносцев стали еле слышны, а Пьер всё бежал и бежал, ориентируясь на звук. В сгустившейся темноте уже невозможно было разобрать, где всадник. Одежда Пьера промокла, разодранные о ветки руки и лицо неприятно саднили. Сердце билось так, будто хотело вырваться наружу. Споткнувшись в очередной раз о какую-то корягу, он упал. Подняться уже не было сил. Пьер лежал в тишине на холодной мокрой земле и вслушивался в звуки. Только ветер гудел, шевеля верхушки деревьев. Неприятный озноб пробежал по всему телу. Пьер почувствовал, что продрог до костей.
— Вот ворюга! — вслух выругался он, медленно поднимаясь с земли. — Как я теперь без коня? И где он теперь, мой верный Ворчун?
Ему вдруг стало невыносимо жаль, что он не увидит больше своего любимого коня. Забавное имя Ворчун он сам ему придумал: конь всегда, даже когда был ещё жеребёнком, смешно фыркал, если что-то не нравилось. Это веселило Пьера. А вообще конь был покладистый, не пугливый и очень выносливый. И окрас у него был необычный — чубарый.[4] Несколько раз его пытались перекупить, но Пьер не дал: Ворчун был для него не просто конём, а другом, понимающим хозяина с полуслова. Такого обидно терять. Но, может, ещё удастся выйти на след похитителя?
Пьер огляделся. Вокруг, кроме тёмных силуэтов деревьев, ничего не было видно. Куда его занесло? Он взглянул на небо, затянутое свинцовыми тучами. Свет от луны еле пробивался, а звёзды не проглядывали.
— Куда идти-то?! — выкрикнул Пьер в темноту.
Но ему никто не ответил, только сонная птица испуганно перелетела с ветки на ветку или, может, белка шмыгнула выше по сосне, напугавшись неожиданно громкого звука.
— Надо двигаться, а то замёрзну, — вздохнул Пьер и побрёл наугад, надеясь выйти на дорогу или тропинку.
Глава 2
Что наша жизнь? Игра
Наше время. Город Москва
— Какой замечательный день! — сказала Аня, поправив букет цветов в вазе и вдохнув их тонкий аромат. — Как жаль, что день рождения только раз в году.
Иван Оболенский почесал в затылке, усмехнулся и философски заметил:
— Нет. Это хорошо, что раз в году. А то бы сейчас тебе стукнуло не семнадцать, а… — Он прищурился, подсчитывая.
— Семьдесят пять, вот сколько.
— Ну спаси-ибо, — чуть обиженно протянула Аня. — Только почему именно семьдесят пять? Давал бы уж сразу девяносто. От тебя, Вань, как всегда, одни комплименты.
— А что, я не прав?.. — начал было Иван, но Саша Ветров, хорошо знавший своих друзей и много раз уже наблюдавший, как такой вот невинный спор превращается в ожесточённую перепалку, поспешил его перебить. С чувством — даже, может быть, излишне пафосно — он произнёс, обращаясь к Ане, но сердито глядя при этом на Оболенского:
— Анюта, ты сегодня просто великолепна! Вообще праздник удался. И твои однокурсники мне понравились. Весёлые ребята.
Иван при этих словах сразу сделал ехидное лицо, явно собираясь что-то такое сказать насчёт однокурсников, но Саша незаметно показал ему кулак. На самом-то деле Ветров, конечно, не считал своего приятеля ни злым, ни занудным. Наоборот, характером тот обладал весёлым, общительным, унынию никогда не поддавался, а чувство юмора у него порой зашкаливало через край. Правда, авантюризма в характере было многовато, но на то и рассудительный Ветров рядом, чтобы вовремя вмешаться. Как вот сейчас, например. Поэтому демонстрацию кулака надо было понимать в том смысле, что почти весь вечер Саше пришлось потратить на предотвращение ссоры, которую Иван пытался начать, цепляясь по очереди к каждому из приглашённых Аней однокурсников. И причиной такого агрессивного поведения был отнюдь не тяжёлый характер, а обыкновенная ревность, в чём Оболенский ни за что не признался бы даже самому себе. Но Ветров-то знал, в чём тут дело, и знал давно.
