— Не вижу в этом ничего ужасного. Может, мы теперь еще лучше станем, — заявляет Ангел с леденящим душу оптимизмом. Ее хорошенькое личико похоже сейчас на облитую томатом пиццу с голубыми глазами. — Может, мы теперь все в суперменов превратимся.
— Вот-вот. То-то оно и видно. Все признаки суперменства у вас всех налицо. А чьих бы это могло быть рук де… — Я даже договорить не успела, как меня осенило. — Это же Полотняный постарался.
Ангел садится на кровати.
— Профессор Гюнтер-Хаген — блестящий ученый.
— Если тебе охота, чтобы тебя акселерировали, пожалуйста, никто тебе не мешает. Но что с тобой дальше произойдет — одному Богу известно. Зато мне прекрасно известны всевозможные устрашающие побочные эффекты его регенеративных опытов.
Ангел насупилась, а Дилан выглядит озабоченно. Я совсем забыла про его тканевосстанавливающую слюну.
Мама поворачивается к Джебу, который совсем посерел, то ли от потери крови, то ли от нервотрепки.
— А есть какая-нибудь возможность понять, что теперь с ними будет? А умереть они могут? И насколько это вещество ядовито? И можно ли его как-нибудь вывести из организма?
— Нет, нельзя, сомневаюсь, не думаю, не уверен. — Джеб пытается ответить сразу на все ее вопросы. — Могу только предположить, что то, что сейчас происходит, — это первая шоковая реакция и что эти побочные эффекты исчезнут, когда организм попривыкнет к присутствию реагента.
— Тот, кто ставил эксперимент над стаей, — сурово сдвинув брови и медленно проговаривая каждое слово, Клык в упор смотрит на Джеба, — хотел собственными глазами увидеть его результаты.
Джеб, словно защищаясь, выставил вперед свободную от капельницы руку.
— Клык, подумай сам. Акселерат должен был поступить в организм через какой-то общий источник. Например, через воздух или воду. И, скорее всего, это произошло еще дома, до нашего отлета. Я там и дышал, и воду пил вместе со всеми.
— Ты сейчас только что сам сказал, что на нормальных людей он не действует.
— Это только моя теория, — устало возражает ему Джеб. — И вообще, я тут ни при чем.
Мама вмешивается в их перепалку:
— Перестаньте. Давайте лучше на важном сосредоточимся. Можно найти какое-нибудь противодействие?
Джеб покачал головой:
— Если мои предположения верны, вещество создано так, чтобы сразу же в момент его поступления в организм энзимы и аминокислоты начали воздействовать на хромосомы, вызвав необратимую реакцию с ДНК.
Я сползла в кресле.
— Боже мой! Что же теперь будет?
— Вдруг мы теперь раком заболеем? — бормочет сквозь слезы Надж.
— Или в птеродактилей каких-нибудь превратимся. — Газзи стоически старается пошутить. — Нам ведь для этого много не надо.
Джеб вздыхает:
— Надо войти в контакт с доктором Гюнтер-Хагеном. Может, он признает, что это его рук дело. Или даже, если не признает, может, удастся что-нибудь из него выудить?
На мой взгляд, спрашивать о чем-либо Кошмарика — идея совершенно безумная. Джеб что, забыл, что его подстрелили наемники этого самого Полотняного?
— А я считаю, что отсюда надо поскорее отчалить на какую-нибудь безопасную явочную квартиру. Сидеть там тихо по меньшей мере двадцать четыре часа и внимательно за вами следить.
Мама, кажется, со мной согласна.
— Сейчас свяжусь кое с кем из КППБ. — Она достает из кармана телефон. — Думаю, с квартирой нам помогут.
Но, честно говоря, у меня только одно желание — немедленно вернуться в Колорадо и выпить в нашем доме воды. То, что происходит с моей стаей, должно произойти и со мной.
Книга четвертая
Совершенно стопроцентно немыслимая
Тотал нам очень обрадовался. Хотя черный мех скрывает его ужасные язвы, ему так же хреново, как всем остальным.
— Я умираю, — заскулил он, едва мы водворились на явочной квартире. — Я думал, это какой-то креветочный соус, но что-то мне слишком худо для простого отравления.
— А как Акела? — спрашиваю я. — Она в порядке?
— Она, слава богу, в порядке. — Его маленькие черные глазки заискрились счастливым светом. — Кстати, у меня важная новость…
— Макс, иди сюда, смотри, какой закат, — зовет меня Дилан.
С тех пор как мы прилетели, чуть только Дилан и я окажемся в одной комнате, я все время чувствую на себе его неотступный взгляд. Но сама старательно его избегаю. Судя по рассказам Надж, он отличный боец, отличный певец, и вообще, стопроцентная звезда. И к тому же в стаю вписался, будто всегда жил с нами.
Совершенно случайно — или, может, подсознательно — я взглянула на Клыка. Он в дальнем углу треплется с Газманом и Игги и исподлобья прямо-таки буравит меня глазами.
— Да-да, конечно, красиво, — отвечаю я Дилану, не трогаясь с места.
В большом, во всю стену, окне чернеют далекие горы, а если немного перегнуться через перила балкона, то видно краешек океана.
— Пропустишь все, солнце сейчас уйдет. — С грустной улыбкой Дилан делает новый заход. — Не беспокойся, я понимаю, тебе, наверное, лучше держаться подальше от этого… месива. — Он слегка дотронулся до своего лица.
— А ты не можешь поплевать и растереть? — шучу я, намекая на его восстановительную слюну.
— Не получается. Я уже пробовал. — Он закашлялся от смущения. — Я обречен. Видно, против подростковых прыщей даже профессорские штучки бессильны.
Смешно, что Дилан из-за прыщей переживает. Я захихикала, но тут же взяла себя в руки. Лучше все-таки держаться от него подальше.
В целом, как Джеб и предсказывал, ребята выглядят теперь получше. Воспаление на лицах постепенно спадает, и у них заметно прибавилось энергии. Если Джеб прав и их организм ассимилирует реактив, скоро внешне все встанет на свои места. Но их генотип изменится. Этого нам только не хватало! Что же теперь, ждать, когда у них рога отрастут? Или, может, они Акелу понимать начнут? Что теперь с ними будет?
На следующий день язв и нарывов и след простыл. Но этого мы даже не заметили. Потому что как не бывало и кое-чего поважнее. Точнее, кое-кого.
Ангела.
Но на сей раз все по-другому. Не так, как раньше, когда мы в панике искали ее следы и взмывали в небо в погоню за ее похитителями.
На сей раз мы читаем записку:
«Дорогая стая и Макс и доктор Мартинез и Джеб и Дилан
Вы ошибаетесь Доктор Ханс хороший Он хочет нам помочь и сделать нас еще лучше Вы не верите ему потому что вы никому не верите А я хочу быть еще сильнее и еще могущественнее Я хочу знать над чем он работает Я хочу быть частью его дела Я улетаю к нему Пожалуйста не старайтесь меня вернуть Ничего хорошего из этого не получится
С любовью Ваша Ангел
PS. Хочу напомнить что срок отпущенный Клыку на исходе Если он с вами стая в опасности Клык прости, но это правда».
— Надо было ее в гараж запирать. — Газзи ерошит себе волосы, и они сразу встают дыбом.
Я с ним совершенно согласна:
— Правда. Надо было ее как-нибудь привязывать. Хотя бы на ночь.
— А может, ее все-таки похитили? — сомневается мама.
Мы быстро оглядываемся вокруг. Никаких следов ничьего вторжения. Все заперто. Все на своих местах. И на записке почерк Ангела. И знаки препинания только она не ставит.
— Не думаю. По-моему, как это ни печально, но она сама все решила.
— А что это там в записке про отпущенный Клыку срок? — недоуменно спрашивает Джеб.
— Это она с Африки твердит, — объясняет Надж. — Она говорит, что Клык скоро умрет.
— Умрет? — У мамы в ужасе округляются глаза.
— Да что вы на всякие детские выкрутасы внимание обращаете! — отмахнулся Клык. — Ей просто хотелось, чтоб на нее побольше внимания обращали.
И тут ко мне закралась ужасная мысль. Я изо всех сил гоню ее от себя. Но она из тех, от которых, раз влезли в голову, никакими силами не избавишься. Сердце у меня изо всех сил колотится — вот-вот выпрыгнет.
— Клык. — Выпрямившись и стараясь твердо стоять на ногах, я делаю к нему шаг. — Дай-ка я на твою шею гляну.
Если помните, у тех из нас, кто прошел через Школу, имеется срок годности. Типа того, что на молоке. Мы сначала заметили его у ирейзеров. Когда они вдруг ни с того ни с сего стали выходить из строя. Где-то за неделю до истечения срока годности дата, похожая на татуировку, выступала сзади на шее. Но пока она не появится, дата эта никому не известна. Никто не знает, какой срок нам отпущен. Так что лично я о пенсии думать не собираюсь.
Клык поднимается со стула. За последний год он здорово меня перерос, и мне приходится встать на цыпочки. Я не хочу смотреть на его шею. Я не хочу ничего знать. И даже если я там что-нибудь увижу, я не хочу понимать, что это значит.
Но я не струшу даже перед лицом смерти. Со мной такого еще не бывало. Поэтому я поднимаю наверх его черные шелковистые волосы, открываю его шею, которую я еще так недавно целовала, вдыхаю его чистый свежий запах и решаюсь открыть глаза.
