— Ух, а здесь прохладно! — воскликнула девочка.
«Прохладно — это еще слабо сказано», — подумал Матт.
В комнате стоял собачий холод. И слегка пахло химикатами. Легкий ветерок шевелил волосы на голове, откуда-то доносилось слабое жужжание.
— Наверное, компьютерам нужен холодный воздух, — предположил он.
— В этом весь Эль Патрон, — сказала Мария. — Мы можем сколько угодно париться на жаре, но компьютерам полагается обслуживание по высшему разряду.
Они ходили на цыпочках, говорили шепотом. Матт заметил, что кое-где под пластиковыми пакетами мерцают разноцветные лампочки. Значит, машины работают. Чем они заняты, для чего их сюда поставили?
— Давай сядем где-нибудь и поговорим, — прошептала Мария. Матт отыскал укромный закуток между двумя огромными чехлами. Может, здесь будет чуть теплее… Сначала они радовались царящей в комнате прохладе, но теперь начали мерзнуть не на шутку.
Они сели рядышком, как не раз сидели до того, как Мария уехала.
— Я решила простить тебя после того, как прочитала «Цветочки святого Франциска»,[29] — начала Мария. — Помнишь, я говорила о волке? Это было чудовище, наводившее ужас на всю округу, но однажды святой Франциск побеседовал с ним. Зверь стал кротким, как ягненок, и с тех пор кушал только овощи.
— Вот не знал, что волки могут переваривать овощи, — удивился Матт, немного знакомый с биологией.
— Дело не в этом! Дело в том, что святой Франциск не говорил волку: «Я накажу тебя за всё, что ты натворил». Он сказал так: «Брат мой Волк, сегодня настал новый день в твоей жизни, и пришла пора перевернуть страницу».
Матт прикусил язык. Ему хотелось сказать, что он не убивал Моховичка и не нуждается ни в каком прощении, но решил не портить Марии настроение.
— Вот я и поняла, что вела себя неправильно и должна тебя простить. В конце концов, волки ведь не знают, что есть овец нехорошо. — Пытаясь согреться, Мария пододвинулась к нему поближе, привалилась плечом. У Матта защемило сердце. Среди голубоватых теней компьютерного зала девочка была чудо как хороша! Как же он по ней соскучился!
— Спасибо, — сказал он.
— Но ты должен пообещать, что будешь вести себя хорошо.
— Ладно, — сказал Матт. Он был готов пообещать всё что угодно.
— Я говорю серьезно, брат мой Волк. Больше никогда не залезай в курятник и не воруй цыплят!
— Хорошо, не буду. Как мне тебя теперь называть? Святой Марией?
— О, нет! — сказала Мария. — Я не святая. У меня целая куча грехов.
— Да ну? — удивился Матт.
Тогда Мария поведала ему, каких трудов стоит ей не терять терпение с Эмилией, как она списала у кого-то домашнюю работу и как ела мороженое в постный день.[30] Матт никогда не задумывался о том, хорошо он себя ведет или плохо, и вообще считал размышления о грехах пустой тратой времени.
— Ты крещеная? — спросил он.
— Да. Меня крестили, когда я была совсем маленькая.
— Это хорошо?
— Да, конечно. Без этого не попадешь на небеса.
Матт мало что знал о небесах. В его любимых передачах по телевизору ад упоминался гораздо чаще.
— А почему священник назвал меня некрещеным отродьем сатаны? Что это значит? — спросил он.
Мария придвинулась еще ближе и вздохнула.
— Ох, Матт. Даже не знаю, что сказать… Я уверена, святой Франциск согласился бы с ним. Ты не плохой, просто…
— Просто что?
— У тебя нет души, поэтому тебя нельзя крестить. Таковы все животные. По-моему, это нечестно, и иногда я в это не верю. В конце концов, представляешь, какая скука была бы на небесах, если бы там не было ни птиц, ни собак, ни лошадок… А цветы и деревья? У них ведь тоже нету души. Но не может же небо быть похожим на бетонированную автостоянку. Наверно, монахини назвали бы это теологической проблемой…[31]
— Значит, животные, когда умирают, попадают в ад? — спросил Матт.
— Да нет же! Конечно, нет! Туда тоже нельзя попасть, если у тебя нет души. Наверное — я много думала об этом, когда умер Моховичок, — наверное, ты просто берешь и исчезаешь. Гаснешь, как свечка. Я думаю, это совсем не больно. Просто вот ты есть — а через мгновение тебя уже и нет. Давай не будем больше говорить об этом!
Матт с удивлением заметил, что девочка плачет. Она часто плакала, он это помнил. Он обнял ее и поцеловал в залитые слезами щеки.
— Вот и хорошо, — прошептал он. — Если бы у меня была душа, я бы, наверное, попал в ад…
Они долго сидели молча. В комнате было так холодно, что оба дрожали.
— Мне очень нравится с тобой, — наконец сказала Мария. — У меня в классе больше ни с кем нельзя вот так запросто поговорить.
— Ты сможешь приехать ко мне еще разок? — спросил Матт.
— Папа говорит, мне надо держаться от тебя подальше. Он считает… О боже! Сюда кто-то идет.
Матт и Мария дружно вскочили и кинулись к двери. Девочка споткнулась о провода, Матт подхватил ее и буквально впихнул в темный коридор. Едва он закрыл за собой секретную панель, дверь в дальнем конце комнаты отворилась. Дети затаили дыхание.
— Наконец-то я согреюсь, — довольно прошептала Мария, потирая ладони. Матт внимательно прислушивался к доносящимся из комнаты голосам.
— Это Том, — одними губами произнес он.
— Правда?! Где глазок? Дай посмотреть…
— Мне казалось, ты не любишь подсматривать.
— Только разок гляну. — Мария прильнула к глазку. — Это и вправду Том. И Фелисия. — Матт прижался ухом к стене, чтобы лучше слышать.
— …найти их… если они… в доме, — медленно и, по обыкновению, запинаясь говорила Фелисия. На миг Матту почудилось, что она знает о секретном коридоре, но потом он услышал шорох отодвигаемого стула и тихий гул компьютера.
— Это салон, — сказал Том. — Там никого нет. Эль Вьехо остался один.
— Никому до него нет дела, — пробормотала Фелисия. — От него… как всегда… никакой пользы.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Том.
Фелисия рассмеялась — резко, тревожно.
— Его печень… износилась. Сердце… иссохло. Нельзя получить трансплантаты от больного раком…
— Теперь он годится разве что на компост, — расхохотался Том. Фелисия тоже засмеялась.
Матт был потрясен до глубины души. Он, конечно, не рыдал при известии о смерти Эль Вьехо, но всё же ему было жаль старика, будто изможденная птица одиноко лежащего среди шелков в гробу. Матт отстранил Марию. Та, вопреки ожиданиям, не протестовала. Казалось, девочка не меньше его оглушена услышанным.
Матт прильнул к глазку и увидел, что один из компьютерных мониторов ярко светится. Неожиданно он понял, что это никакой не компьютер, а что-то вроде экрана камеры слежения. Он увидел Эль Вьехо с острым, будто птичий клюв, носом… Затем изображение задрожало и сдвинулось. Том лихорадочно крутил ручки настройки.
— Музыкальная комната, — сказала Фелисия.
Матт увидел пианино, стопки нот и… черную шляпку Марии на столе.
— Они здесь были! — заорал Том и передвинул объектив так, чтобы заглянуть во все углы комнаты.
Фелисия оттолкнула его. Казалось, у нее гораздо больше опыта в обращении с обзорным экраном. Она быстро перемещалась по дому, заглянула даже в комнаты слуг и в кладовые. В квартире Селии она задержалась чуть дольше. Селия без сил лежала в большом мягком кресле, Тэм Лин стоял неподалеку.
— Куда же они запропастились? — ворчал Тэм Лин, расхаживая взад и вперед по комнате. Голос телохранителя был еле слышен. Фелисия увеличила громкость.
— Может, их вообще нет в доме, — предположила Селия.
— Он бы не повел ее туда, — сказал Тэм Лин.
— Откуда ты знаешь? У него хватит храбрости…
— Осторожнее, — произнес Тэм Лин и посмотрел прямо в экран. Селия тотчас же сменила тему и принялась обсуждать похороны.
— Проклятье! — воскликнул Том. — Они знают о камерах.
— Тэм Лин… знает всё, — пробормотала Фелисия. — Эль Патрон в нём души не чает.
— Куда, ну куда он ее повел?! — заорал Том и шарахнул кулаком по столу, заставленному укутанными в целлофан компьютерами. Что-то упало и разбилось. Фелисия схватила сына за руку.
Матт понял, о чём говорила Селия. Наверное, Тэм Лин рассказал ей о тайном оазисе в горах. Матт и не думал вести туда Марию, да и вряд ли это удалось бы, раз все за ними охотятся…
— Они могли… выйти из дома, — сказала Фелисия и снова принялась крутить ручки. На экране появились конюшни, бассейн, сад… Затем Матт увидел лотосовый пруд, возле которого лениво расправляла крылья пара ибисов.
— Дай посмотреть, — шепнула Мария. Матт послушно отодвинулся и снова прижал ухо к стене, стараясь не пропустить ни слова.
— Припоминаешь? — спросила Фелисия.
— Это то самое место, где сдох Моховичок, верно? — сказал Том.
