– Разве вы не получили приказа?
– Я вообще с момента появления на Земле не получала никаких приказов.
– Так как же все-таки они относятся к вашему решению?
– Не знаю.
– А почему вы его приняли?
– Мне захотелось.
– Что значит "захотелось"?
– Об этом я хочу спросить вас, Алексей Палыч. Вы должны лучше понять такое состояние. Я вдруг почувствовала, что хочу, должна, обязана – называйте как хотите – это сделать. Мое желание было сильней любых приказов, даже сильней меня, что в принципе невероятно. У нас такое просто невозможно. Вот тогда я и...
Тут Лжедмитриевна сделала паузу. Можно было подумать, что от волнения у нее перехватило горло. Но столь абсурдное предположение Алексею Палычу в голову прийти не могло.
– И... – поторопил Алексей Палыч.
– ...и столкнула рюкзак. Это было неосознанное решение... какой-то импульс... Нельзя даже сказать, что я подумала и решила. Подумать... решить... для этого нужно время. Тут была короткая вспышка. Я сначала столкнула, а потом поняла, для чего это сделала. Что это такое, Алексей Палыч?
– Безобразие, – сказал Алексей Палыч.
– Я вас спрашиваю серьезно.
– Наверное, это и был приказ. Вы получили его в такой форме.
– Нет, – твердо сказала Лжедмитриевна, – приказ был бы совершенно ясным и коротким. На вашем языке он уместился бы в четыре слова: "Столкни рюкзак в воду".
– И вы бы его выполнили?
– Конечно.
– Не задумываясь?
– Разумеется. Но теперь я задумываюсь и не понимаю, что все это означает.
– Для вашего поступка была причина?
– Да...
– Какая?
– Этого я не хочу вам говорить.
– Не можете?
– Не хочу.
– Опять что-то новое... – сказал Алексей Палыч. – Но раз вы не понимаете, что означает ваш поступок, то вряд ли я могу вам помочь.
– Я не понимаю, почему я это сделала. А зачем – совершенно ясно: мне захотелось, чтобы вы и Борис как можно скорей вернулись домой. Но вот почему мне захотелось – непонятно.
– А ребята?
– Это неважно.
– То есть как неважно?! – вскинулся Алексей Палыч.
– Они тоже вернутся, – сказала Лжедмитриевна небрежно, как отмахнулась.
Уж как-то очень ловко Лжедмитриевна сумела так все повернуть, что теперь чуть ли не она нуждается в помощи. Если в ее кажущейся искренности заключалась какая-то новая каверза, то разгадать ее Алексей Палыч не мог. Но о главной своей задаче он не забыл.
– Вот и прекрасно. Я рад, что у нас с вами теперь общая цель вывести ребят из леса, – заявил он тоном вполне деловым, не желая дальше скользить по рельсам мнимых эмоций. – Все же мне непонятно, почему нельзя вернуться обратной дорогой. Если вы мне объясните, я буду вашим союзником на все сто процентов. Вы ведь этого добиваетесь?
– Господи, – сказала Лжедмитриевна, – ну как мне вам доказать?!
– Словами.
– Я сама не знаю почему. Я получила инструкции. Так это у вас называется? В них сказано, чего нельзя делать. Но там не говорится, что произойдет в случае нарушения инструкции. Произойти ничего не может, потому что инструкции никогда и никем не нарушаются.
– Если их не нарушаете вы, то почему не могу нарушить я? Вот сейчас разбужу Бориса, мы сядем на плот, переплывем на ту сторону и выйдем на железную дорогу. Компаса у нас нет, но я все же север от юга отличить смогу.
– Вы этого не сделаете.
– Вы нас свяжете? – не без ехидства спросил Алексей Палыч. Согласно принципам вашего невмешательства?
– Вы сами не захотите уйти. Иначе зачем вы сами пошли с нами в лес без продуктов и одежды... Вы хотели помочь ребятам, когда все шло нормально. Теперь вы тем более не уйдете.
– Значит, ваша инструкция запланировала даже мое поведение и для этого случая?
– Не думаю, – со вздохом сказала Лжедмитриевна. – Ваша реакция заложена в вас самом. Этот случай инструкцией не предусмотрен, приказов я не получала. Во всем, что произойдет дальше, виновата только я. Поэтому я и просила вас о помощи.
– Как же быть с Борисом? Я не имею права ничего от него скрывать: он – равноправный участник нашей авантюры.
– Борис и так меня не слишком любит.
Алексей Палыч подумал, что термин "не слишком" был, пожалуй, довольно мягок.
Но вслух высказываться не стал. Подобное правдолюбие было сейчас неуместным хотя бы потому, что никак не служило на пользу главному делу.
– Да и что не знает Борис из того, о чем мы с вами сейчас говорили? – сказала Лжедмитриевна. – Разве только, что я рюкзак столкнула умышленно. Можете ему сказать. Или как хотите...
Алексей Палыч мысленно пробежал по темам их с Лжедмитриевной беседы и осознал, что особенно нового он и в самом деле не узнал.
– Какой тогда смысл в этом разговоре? – спросил он. Действительно, получается нелогично. И по вашей и по моей логике ночью полезней всего спать. Тем более когда в животе пусто.
– Смысла нет, если вы не поняли меня по-человечески.
– По-человечески? – удивился Алексей Палыч. – Да я со всеми разговариваю по-человечески, иначе просто не умею.
– Значит, виновата я, – сказала Лжедмитриевна. – Кажется, я уже поняла. Я не до конца откровенна. Нет откровенности – нет доверия.
– Логично, – согласился Алексей Палыч.
Лжедмитриевна повернулась и медленно пошла к стоянке. Отойдя на несколько шагов, она обернулась.
– Спокойной ночи.
– А? Да-да... спасибо... – произнес Алексей Палыч в некоторой растерянности.
Ветерок, дувший вдоль озера, развевал его пятидесятипроцентную шевелюру. Под шевелюрой плавали ненужные в теперешнем положении мысли, в которых черный цвет Лжедмитриевниной души постепенно бледнел.
Утро наступило безрадостное, с какой стороны ни взгляни.
Ветер, дувший всю ночь, все-таки нагнал дождя. Это был не из тех летних ливней, что, взорвавшись и пошумев, почти целиком остаются в кронах деревьев. Дождь лил не сильно, но настырно и без намека на окончание.
Вчера палатки были натянуты без особой старательности – в складках скапливалась вода и местами просачивалась вовнутрь.
Ребята в палатках, подобно женщине в ящике, прокалываемом шпагами, извивались, чтобы на них не капало.
Но вылезать все же не хотелось: снаружи их ничего хорошего не ждало.
– Подъем! Подъем!
Лжедмитриевна, энергичная и деловая, обходила палатки. Тех, кто не хотел вылезать, она вытаскивала за ноги наполовину. Вторая половина выползала сама, ибо по частям мокнуть хуже, чем полностью.
Алексей Палыч и Борис тоже вылезли из своих чехлов-коконов.
Вечером было ясно, и никто не догадался спрятать рюкзаки в палатки. Теперь все отсырело. Штормовки насытились висящей в воздухе моросью. Они были пропитаны водоотталкивающим составом, но отталкивал он, очевидно, только нормальный дождь, а не сырость. Надевать их было противно.
"Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу", так говорит восточная пословица. Мудрость ее относительна, как и все категорические утверждения. Обеда, например, вчера вообще не было, ужин утонул в озере, а завтрак мог быть приготовлен лишь по методу диверсантов.
– Быстро собираемся и пошли, – сказала Лжедмитриевна.
– А порубать? – осведомился Шурик. – Мне лично всю ночь снилось, что есть хочется. Проснулся – и правда хочется.
– Ты же знаешь, что у нас осталось.
– Вот давайте и зарубаем.
– Я думаю, это надо приберечь на крайний случай, – сказала Лжедмитриевна.
– ...думаю, что сейчас как раз крайний, – возразил Шурик. – Хуже все равно не будет.
– Надо хоть что-нибудь горячее... – сказал Алексей Палыч. – Хотя бы кипятку.
– Со сгущенкой, – уточнил Шурик.
– Хорошо, – согласилась Лжедмитриевна. – Все собираются, Алексей Палыч и Боря готовят чай.
Борис мог сходить за водой и один, но Алексей Палыч пошел вместе с ним. Он считал, что не имеет права ничего скрывать от своего соучастника. Борис выслушал сообщение о ночном разговоре. Возможно, в передаче Алексея Палыча кое-что потускнело, или Борис уже навсегда решил, что от Лжедмитриевны ничего хорошего ждать нельзя... Борис, как уже сказано, был человеком практическим.
– А что изменилось? – спросил он. – Стало еще хуже. Как шли, так и пойдем. Только голодные...
– Мне кажется, что изменилась она сама.
– А может, она врет.
– Зачем тогда ей было признаваться?
– Чтобы не идти назад. Может, у нее такое задание: посмотреть, как люди с голоду погибают.
– Это было бы слишком бесчеловечно, – возразил Алексей Палыч.
– Так она же не человек.
– Не знаю... – сказал Алексей Палыч. – Понимаешь, у меня ощущение... Доказать я тебе не могу.
– А давайте так: вы идете вперед, а я потихоньку смоюсь и переплыву. Доберусь до станции, наговорю там что-нибудь. Ну, скажу, что все погибают... Придумаю чего-нибудь по дороге. Вертолет пошлют это уж точно.
