— Люди, которые жили здесь, живы, — решительно сказал он и указал вокруг себя, — смотри, здесь лишь коровьи, овечьи или собачьи кости, и нет человеческих, ни взрослых, ни детских. Они покинули это место. Или их увели отсюда… точно, я вспомнил, это в людских привычках — перегонять людей в другие места, и если кто-то возражает и говорит: «Нет, спасибо, мне и здесь нравится», его вешают на дерево с помощью верёвки, обмотанной на шее, что очень плохо влияет на дыхание.
Это сработало. Молодой эльф незамедлительно пришёл в себя.
— Точно! — воскликнул он.
Потом обежал всё, что осталось от полусгоревших хижин.
— Никого, ни живого, ни мёртвого. Значит, они в другом месте! Может, они все сбежали, а может, их… как это называется? Депортировали. Это и впрямь в обычаях людей — эльфов они тоже депортировали. Они выслали нас в те ужасные места — «места для эльфов», где эльфы умерли один за другим.
— От чего?
— Думаю, от голода и от вшей.
— Но разве эльфы не обладают волшебной силой?
— Да, иногда обладают. Ну и что?
— Неужели вы ничего не могли сделать? Сжечь агрессоров, поразить их молнией, испепелить? Навести на них чуму? Крапивницу?
— Это не так просто. Не все эльфы обладают волшебной силой. У моего отца её вообще не было. Большинство из нас умеет всего лишь зажигать малюсенький огонь и воскрешать мошек.
— Воскрешать мошек? Что это за волшебство?
— Зависит от точки зрения. На взгляд мошки, её жизнь важнее всего на свете. Ты чувствуешь в голове её радость от вновь обретённой жизни, и тебе самому становится легко на душе. А вообще, ну их, мошек. Эльфы не могут и не хотят насылать никаких болезней. Лишь некоторые из нас, и это большая редкость, имеют силы, которые можно использовать в войне, но люди, опасаясь, что это — возможности всех эльфов, решили покончить с нами. Почти не имея, за редким исключением, настоящих волшебных сил, эльфы не смогли избежать депортации, а когда они поняли, что в «местах для эльфов» их ожидает верная смерть, было уже слишком поздно: их осталось слишком мало, грустных и отчаявшихся. А ты ведь знаешь, волшебство тонет в грусти. Если у матери умрёт ребёнок, она навсегда утрачивает своё волшебство.
— Но вы могли бы воспользоваться старым добрым оружием: мечами, стрелами, арбалетами. Когда-то эльфы были отважными воинами, непревзойдёнными стрелками!
Йорш задумался. Он не знал, что ответить. Да, когда-то эльфы были отважными воинами, но это было очень давно. До того момента, пока они не научились чувствовать боль и радость других. Если так огромна радость мошки, вернувшейся к жизни, подумать только, насколько велик ужас человека, которого ты вот-вот убьёшь. Наверное, это и было причиной бездействия. И потом, их было мало, и они не были объединены. Их преследовали уже несколько веков. Смертельно преследовали. В последний раз их просто переселяли с одного места в другое, по крайней мере, так им казалось. Им разрешили брать с собой книги. Они не заметили ничего подозрительного. И когда они поняли, что должно случиться, что уже случилось, было слишком поздно: невозможно было ничего сделать, борьба не принесла бы ничего, кроме дополнительных страданий… И потом, была ещё одна причина, чем больше он об этом думал, тем больше убеждался в её значительности: все хотели их смерти…
— И вы предпочли умереть из вежливости по отношению к людям? Чтобы не разочаровать их? Действительно, очень любезно с вашей стороны, — с сарказмом сказал дракон, и на этот раз Йорш не обиделся.
Он задумался, потому что сейчас, когда он говорил с кем-то, его мысли становились отчётливее. Говоря вслух, он стал лучше понимать многое.
— Волшебство тонет в ненависти. Желание жить, желание сражаться исчезает. Когда все озлобились против тебя, самый лёгкий путь — смириться, плыть по течению. Даже не самый лёгкий, а единственно возможный путь. Охотник и женщина рисковали жизнью для спасения моей. Это значит, что они… ну да, они любили меня, может быть, они любили меня не потому, что я эльф, а вопреки этому, но это неважно, они готовы были рисковать жизнью, чтобы я остался жив… Вот оно что: когда против тебя все озлобились, достаточно лишь одного существа, которое бы сражалось за тебя, и тогда ты сразу же воспрянешь духом и тоже начнёшь сражаться… Если никого рядом нет — ты всё равно что умер, и весь твой народ тоже умрёт вместе с тобой.
Юноша опустил голову. Лёгкий ветерок вдруг набрал силу, и висевшая на одной петле дверь яростно захлопала. Дракон смягчился:
— Как только ты найдёшь одежду, отправимся на поиски жителей деревни.
Йорш встрепенулся. Поднял голову. Кивнул.
— Здесь никто больше не живёт, — добавил дракон, — почему бы тебе просто не поискать что-нибудь, что ты можешь на себя надеть?
— А разве это не кража?
— Нет, — ласково ответил дракон, — конечно, нет. Это значит взять то, что теперь уже никому не нужно.
Молодой эльф ещё раз обошёл деревню. Всё было сожжено и разрушено. В доме, который был когда-то самым большим в деревне, он подобрал сломанную игрушечную лодку и тряпичную куклу — их вид пронзил грустью его сердце.
Вдруг из тумана показалось что-то белое. Это был большой, старый и измождённый пёс: всё это время он сидел, притаившись, в кустах, испугавшись дракона, но когда Йорш поднял игрушки, пёс нашёл в себе силы подползти к эльфу, едва виляя хвостом. Один из зрачков собаки побелел, он был почти слеп, но вот нюх его ещё не подводил.
— Фидо! — закричал Йорш. — Фидо, Фидо, Фидо! Это их собака! Монсера и Сайры. Фидо, Фидо. Фидо!
Собака тоже узнала его. Йорш опустился на землю и обнял пса, поглаживая облезшую шею с седой и грязной шерстью. Пёс радостно лизал его лицо. Проводя руками по голове собаки, Йорш увидел его запутанные и смутные воспоминания, почувствовал вопли, резкие запахи, огонь, страх. Пёс вспомнил, как деревня горела, как его лягнул конь, отчего он не смог удержаться на лапах. Были и другие воспоминания: голод, одиночество, тоска, дни, когда ему, наряду с червями, приходилось глодать старые скелеты, чтобы не подохнуть с голода, ожидая и надеясь, что кто-нибудь вернётся. И вот кто-то вернулся. Время его службы закончилось. Пришла смена караула. Появился Йорш, нашёл его, и теперь всё будет в порядке. Вернутся старые запахи: сушёных яблок, жареных куропаток, замечательные запахи любящих тебя людей. На мгновение Йорш увидел в памяти собаки силуэты женщины и охотника и — совсем ненадолго — какую-то маленькую неясную тень, кого-то, кто играл с куклой и лодочкой.
Это было нескончаемое объятие. Йорш, обхватив пса руками, чувствовал его бесконечную усталость; единственное, чего желал Фидо, дождавшись возвращения близкого существа, — отдыха. Эльф почувствовал, как дыхание пса постепенно замедляется, пока оно совсем не остановилось. Йорш слышал слабое биение его сердца, интервалы между ударами становились всё больше, и наконец — последний удар. И потом — ничего. Йорш ещё долго сидел, обнимая собаку, и чувствовал, как остывает тело пса, как каменеют мускулы. Он ничего не сделал, чтобы удержать его жизнь, но долго не размыкал объятия. У Йорша не осталось ни тени сомнений: Монсер и Сайра жили здесь, в этой деревне, в доме, где он нашёл игрушки. Что-то ужасное случилось с ними — и он должен найти их как можно скорее.
Йорш опустил собаку на землю, последним ласковым жестом прикрыл глаза Фидо, а затем похоронил пса на берегу, в песчаной яме, которую вырыл Эрброу одним движением хвоста. Эльф судорожно занялся поисками одежды: теперь ему, как никогда, нужно было попасть в мир людей.
Он уже совсем было отчаялся, как вдруг ему повезло: в дальней хижине он нашёл старый сундук, спрятанный под лестницей, каменные ступени которой защитили его от огня. Сундук был небольшой, из крепкого орехового дерева. Он был закрыт на замок из кованого железа с выгравированными цветами, но дракон одним движением когтей разрешил эту проблему. Внутри лежало длинное белое одеяние из настоящего льна, полностью покрытое цветочной вышивкой. На её изготовление наверняка были потрачены годы работы. По вороту, на рукавах и по подолу юбки были пришиты кусочки ткани с рисунком из маленьких дырочек — дракон заявил, что это кружево. На лицевой части корсажа была вышита буква М.
Йорш, путаясь в оборках, кружевах и юбках, в конце концов втиснулся в белое платье. Хоть одна проблема была решена.
В памяти у дракона всплыло, что люди мужского пола никогда не надевают белых платьев, украшенных вышивкой и кружевами, и что люди женского пола надевают нечто подобное лишь один раз в жизни — в день свадьбы. Но он решил не акцентировать на этом внимания. Драконы рождаются голыми и голыми же умирают. Сложные людские привычки, касающиеся одежды, были зафиксированы в его обширной памяти, но, скорее, как ненужные сведения о чудаковатой и несколько спорной людской традиции. Разве стоило из-за этого устраивать дискуссию?
