— Нет! — крикнул он, подняв палочку, хотя никакие заклинания в голову ему не приходили. — Нет! Не мы! Мы тебя не убивали…
При слове «убивали» фигура взорвалась, обратившись в серое облако пыли. Кашляя, Гарри взглянул слезящимися глазами на Гермиону, сидевшую на корточках у двери, прикрыв голову руками, на Рона, который трясся с головы до ног и всё же неловко похлопывал её по плечу, говоря:
— Всё п-путем… оно п-пропало…
Пыль завивалась вокруг Гарри, точно клубы тумана, перенимая синеватый оттенок газового света, а миссис Блэк уже завела своё:
— Грязнокровки, чума болотная, стигматы бесчестья, позорище дома моих предков…
— ЦЫЦ! — рявкнул Гарри и ткнул в неё палочкой — портьеры встали на место, рассыпав красные искры и заставив миссис Блэк замолчать.
— Это… это… — проскулила Гермиона, когда Рон помог ей встать.
— Ну да, — ответил Гарри, — хоть и не настоящий, правда? Просто пугало для Снегга.
«Сработало ли оно, — гадал Гарри, — или Снегг просто отмахнулся от страшилища так же небрежно, как убил Дамблдора?»
Продолжая нервно подрагивать, он повёл друзей по прихожей, наполовину ожидая, что на них навалится какой-то новый кошмар, однако всё было тихо — только мышь прошмыгнула вдруг вдоль плинтуса.
— Знаешь, я думаю, прежде чем идти дальше, лучше всё же проверить, — прошептала Гермиона и, подняв палочку, произнесла: — Гоменум ревелио!
И ничего не произошло.
— Ну хорошо, пережила ты серьёзное потрясение, — благодушно произнёс Рон. — И чего ты этим достигла?
— Чего хотела, того и достигла! — сварливо ответила Гермиона. — Это заклинание позволяет обнаружить присутствие другого человека. Теперь я знаю, что, кроме нас, здесь никого нет!
— Кроме нас и пыльного пугала, — сказал Рон, взглянув на ковёр, из которого восстал недавно труп.
— Ладно, пошли, — произнесла Гермиона, бросив испуганный взгляд туда же, и они поднялись по скрипучим ступенькам в гостиную на втором этаже.
Гермиона взмахнула палочкой, зажигая старые газовые лампы, потом, слегка подрагивая на сквозняке, присела на софу и крепко обняла себя руками. Рон подошёл к окну, сдвинул на дюйм тяжёлую бархатную штору.
— Вроде никого не видно, — сообщил он. — Если Гарри ещё под Надзором, они уже были бы здесь. В дом они, как я понимаю, войти не могут, однако… В чём дело, Гарри?
Гарри вскрикнул от боли — шрам снова обжёг ему лоб, и что-то вроде отблеска яркого света на воде пронеслось перед глазами. Он увидел огромную тень, ощутил сотрясшую его тело ярость, бурную и краткую, как удар электрическим током.
— Ты что-то почувствовал? — спросил, подойдя к нему, Рон. — Ощутил его в нашем доме?
— Нет, я просто чувствую его ярость… он страшно злится…
— Это может быть и в «Норе», — громко сказал Рон. — Что ещё? Ты что-нибудь видишь? Он налагает на кого-то заклятие?
— Нет, я ощущаю ярость — и только… не могу ничего сказать…
Гарри чувствовал себя загнанным в угол, запутавшимся, а тут ещё Гермиона испуганным голосом спросила:
— Опять твой шрам? Но что происходит? Я думала, ваша связь прервалась!
— Да, на время, — пробормотал Гарри. Шрам болел, мешая сосредоточиться. — Я… я думаю, связь открывается снова, когда он теряет власть над собой. Так было, когда…
— Значит, ты должен закрыть для него свой мозг! — резко сказала Гермиона. — Гарри, Дамблдор не хотел, чтобы ты пользовался этой связью, он хотел, чтобы ты перекрыл её, для этого ты и учился окклюменции! Иначе Волан-де-Морт сможет населять твоё сознание ложными образами, не забывай об этом…
— Да, спасибо, я помню, — сквозь стиснутые зубы ответил Гарри. Он и без Гермионы знал, что с помощью именно этой связи Волан-де-Морт когда-то заманил его в ловушку, что именно она стала причиной гибели Сириуса. Не стоило ему говорить друзьям о том, что он видел и чувствовал, это их только пугало, внушало мысль, что Волан-де-Морт уже заглядывает в ближайшее окно. Боль в шраме всё нарастала, и Гарри боролся с ней, как борются с позывами рвоты.
Он повернулся к Рону и Гермионе спиной, притворившись, что вглядывается в украшающий стену старинный гобелен Блэков. И тут Гермиона взвизгнула. Гарри выхватил палочку, резко повернулся и увидел, как в окно гостиной влетает серебристый Патронус. Опустившись на пол, Патронус обернулся горностаем и сообщил голосом Артура Уизли:
— Семья в безопасности, не отвечайте, за нами следят.
Патронус растаял в воздухе. Рон, издав звук, похожий сразу и на подвывание, и на стон, плюхнулся на софу. Гермиона присела рядом, взяла его за руку.
— С ними всё хорошо, всё хорошо! — зашептала она, и Рон, нервно усмехнувшись, обнял её.
— Гарри, — сказал он поверх плеча Гермионы, — я…
— Всё правильно, — сказал Гарри, которого уже подташнивало от боли, — это твоя семья, конечно, ты за неё тревожишься. Я бы чувствовал то же самое, — и он подумал о Джинни, — да я и чувствую то же самое.
Боль достигла высшей точки, лоб жгло так же сильно, как совсем недавно у огорода «Норы». До Гарри словно из дальней дали донеслись слова Гермионы:
— Я не хочу оставаться одна. Давайте воспользуемся спальными мешками, их я тоже прихватила, и заночуем здесь.
Он услышал, как Рон соглашается с ней. Бороться с болью и дальше Гарри не мог, пора было ей уступить.
— Я в ванную, — пробормотал он и вышел из гостиной, изо всех сил подавляя желание перейти на бег.
Гарри едва-едва успел добраться до ванной комнаты. Трясущимися руками заперев дверь на задвижку, он стиснул разрываемую мучительными ударами голову, упал на пол. Последовал новый взрыв боли, и Гарри почувствовал, как бешеная ярость — чужая — овладевает его душой, и увидел длинную комнату, освещаемую только горящим камином, огромного светловолосого Пожирателя смерти, визжащего и извивающегося на полу, и возвышающегося над ним человека более изящного сложения. Человек этот выставил перед собой палочку, и Гарри заговорил высоким, холодным, безжалостным голосом:
— Подробнее, Роули, или ты хочешь, чтобы мы скормили тебя Нагайне? Лорд Волан-де-Морт не уверен, что готов простить и на этот раз… Ты вызвал меня сюда лишь для того, чтобы сказать, что Гарри Поттеру снова удалось улизнуть? Драко, дай-ка Роули ещё раз вкусить нашего неудовольствия… Ну же, или ты сам узнаешь, каков я в гневе!
В камине упало разломившееся полено, взвилось пламя, свет пронёсся по белому, полному ужаса заострённому лицу, и Гарри, словно вынырнув из глубокой воды, отрывисто задышал и открыл глаза.
Он лежал, раскинув руки, на чёрном мраморном полу, в нескольких дюймах от его лица маячил хвост одной из поддерживавших большую ванну серебряных змей. Гарри сел. Исхудавшее, помертвевшее лицо Малфоя словно отпечаталось изнутри на сетчатке его глаз. Гарри подташнивало от увиденного, от того, какое применение нашёл ныне Волан-де-Морт для Драко.
В дверь резко стукнули, Гарри вздрогнул и тут же услышал звонкий голос Гермионы:
— Гарри, тебе зубная щётка не нужна? А то я принесла.
— Да, отлично, спасибо, — сказал он, постаравшись придать своему голосу обычное звучание, и встал с пола, чтобы открыть Гермионе дверь.
На следующее утро Гарри проснулся рано. Он лежал в спальном мешке на полу гостиной. Между плотными шторами виднелся кусочек неба — холодная, чистая синева разведённых чернил, какая возникает в промежутке между ночью и зарёй. Тишину нарушало лишь медленное, глубокое дыхание Рона и Гермионы. Гарри взглянул на тёмные очертания друзей, лежавших рядом с ним на полу. Вчера Рон в приступе галантности настоял на том, чтобы Гермиона улеглась на снятые с софы подушки, и теперь её силуэт возвышался над ним. Изогнутая рука Гермионы покоилась на полу, пальцы её отделялись от пальцев Рона лишь несколькими дюймами. «Может, они заснули, держась за руки?» — подумал Гарри. И от этой мысли на него накатило ощущение одиночества.
Он смотрел на тёмный потолок, на затянутую паутиной люстру. Меньше двадцати четырёх часов назад он стоял под солнцем у входа в шатёр, ожидая появления свадебных гостей. Сейчас ему казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Что с ним теперь будет? Он лежал и думал о крестражах, о пугающей, сложной миссии, оставленной ему Дамблдором… Дамблдор…
Горе, владевшее им со времени смерти Дамблдора, стало теперь иным. Обвинения, которые он услышал на свадьбе от Мюриэль, поселились в его сознании подобно больным существам, заразившим и память о волшебнике, которого он боготворил. Неужели Дамблдор мог спокойно позволить случиться тому, о чём говорила Мюриэль? Неужели он походил на Дадли, готового мириться с любым пренебрежением, с любыми оскорблениями, пока они не касаются его самого? Неужели он мог отвернуться от сестры, которую прятали от людей, держали в заточении?
Гарри думал о Годриковой Впадине, о её могилах, ни разу не упомянутых Дамблдором, думал о загадочных вещах, завещанных Дамблдором им троим без каких-либо объяснений, и в душе его нарастала обида. Почему Дамблдор ничего ему не сказал? Да и так ли уж небезразличен был он Дамблдору? Или тот относился к нему всего лишь как к орудию, к мечу, который следует начищать и затачивать, но поверять ему что-либо вовсе не обязательно?
