Между другими были натянуты тонкие паутинообразные сети. В центре из пола поднимались толстые трубы, походившие на древесных питонов, извивающихся, с разинутыми пастями. Между ними находилась большая центральная труба, в которую стекались все остальные, как притоки в Реку Края.
В самом центре лаборатории возвышалась платформа, окружённая набором рычагов, колёс и педалей. К ней вели ступени.
Как и всё в Древней Лаборатории, это оборудование тоже имело своё предназначение, и я должен был его обнаружить.
Он обратился к дочери:
— О, Марис, это было так интересно! Время летело так быстро, что я едва различал день и ночь. Бесчисленные часы я проводил в Большой Библиотеке, выясняя функции той или иной системы труб, потом мчался в лабораторию для проверки, чтобы тут же обнаружить, что я что-то упустил, и снова спешить к свиткам. Я был полностью погружён во всё это, Марис. Не было времени на другие академические функции. Слишком возбуждённый для еды или питья, я даже сон считал помехой и старался без него обходиться.
Марис кивнула, но промолчала. Вот почему он был таким рассеянным. Она думала, что он больной, может быть, ещё хуже, сумасшедший. Она так волновалась! Улыбаясь, она наклонилась вперёд и ободряюще пожала его руку.
— Первое моё достижение пришло месяца через два, — продолжал он возбуждённо. — Точно следуя инструкциям старого пергамента, я снял крышки с трёх труб, выходящих из пола, и присоединил к ним три свободно свисавших трубы. Затем я сжал дрожащими пальцами рычаги у основания трёх нижних труб и повернул их вверх, один за другим. Когда третий рычаг дошёл до упора, из труб послышался рокот. Я нервно отскочил назад и бросился к платформе. Трубы вокруг меня начали свистеть, хлопать, шипеть и скрежетать от проходящего по ним воздуха. В застоявшихся трубах раздавались случайные звуки, но потом они исчезли, и система работала слаженно, прокачивая наружный воздух сквозь лабораторную сеть. Так я оживил Древнюю Лабораторию. Пришло время для экспериментов.
Первое, чем я занялся, было получение небесных кристаллов, которые тебе так понравились, Марис. Красные, жёлтые, зелёные, фиолетовые. Потом я обратил внимание на другую часть лаборатории и занялся изготовлением мазей настроения. Оказывается, их извлекали из погоды и скапливали в стеклянных сферах. Старые академики использовали их, хотя и осторожно, в своих лекарствах. Немножко «жадности», например, улучшает аппетит, тогда как налёт «гнева» считается общеукрепляющим. — Он застенчиво поднял брови. — Я, например, употреблял «радость». Она поддерживала меня в трудные времена. — Он посмотрел на Марис. — Были и трудные времена, когда я хотел всё бросить и никогда больше не посещать ни Большую Библиотеку, ни Древнюю Лабораторию. И всё же… — Он замолчал.
— Что, отец?
Линиус нахмурился:
— Была одна панель в Кабинете Чёрного Дерева, которая привлекала моё внимание с самого начала. Она изображала Первого Учёного, стоявшего на платформе в Древней Лаборатории. Но что он делает, понять невозможно, так как эта панель, в отличие от остальных, грубо повреждена. Кусок чёрного дерева вырублен именно там, где руки учёного лежат на рычагах. Но почему? Что он делает? И что парит над его фигурой?
Конечно, и я стоял на том же самом месте, манипулируя клапанами во всевозможных сочетаниях. Но как ни пытался, Я не мог сконцентрировать полную мощь лаборатории, открывая весь набор труб и входных клапанов сразу и в нужном порядке. Поэтому та суть, которую они смогли создать, была мне недоступна.
Я не сдавался. Недели уходили на новые исследования. Час за часом я стоял на платформе, экспериментируя, пока глаза не начинали слезиться, а пальцы болеть от манипуляций с клапанами. Совершенно опустошённый, я уже собирался все бросить, как вдруг услышал желанные нотки в шипении воздуха, проходящего по трубам. Едва отваживаясь надеяться, я повернул рычаг, за который держался. Шипение перешло в рокот. По трубам начали носиться искры. И тут…
Большой шар частиц появился в воздухе над моей головой, удерживаемый струёй воздуха из центральной трубы. Он пульсировал и искрился. Я создал шаровую молнию! Как тот Первый Учёный до меня, я смог укротить электрический заряд неба!
— Ключ к созданию жизни, — пробормотал Бунгус.
Линиус повернулся к нему:
— Верно! Создание новой жизни! А с глистерами, которые жили в каменных сотах, у меня было достаточно семян этой новой жизни. Даже в самых безумных мечтах я не смел помыслить о таком. Я с головой погрузился в работу.
Марис гордо посмотрела на отца. Какой он гениальный! Она обернулась к Бунгусу, ожидая, что выражение его лица подтвердит её собственные чувства. Но старый библиотекарь не улыбался. Его губы были сжаты, брови хмурились.
— Ты что, не соображал, что делаешь? — сурово спросил он. — Создание жизни — священный акт. Вмешиваться в это — кощунство, святотатство. Ты должен был это прекратить.
У Линиуса вытянулось лицо.
— Увы, — сказал он. — Теперь я это знаю. Но всю свою жизнь я гонялся за тайнами. Когда такая тайна ждёт, чтобы я её исследовал, как я могу удержаться?
Бунгус фыркнул.
— Кроме того, — продолжал Линиус, — я был уверен, что смогу закрыть клапаны в момент, когда это станет слишком опасным. Я недооценил своё собственное желание преуспеть. По мере хода эксперимента я становился всё более одержимым. Ничто не имело значения. Я должен был создать новую жизнь!
— Эх, Линиус, — беззлобно сказал Бунгус, — ту же ошибку сделали древние академики. И это привело их к падению, как ты хорошо знаешь.
— Знаю, но тогда думал, что я лучше, чем они. Я начинал видеть, где они ошибались. Я был убеждён, что, наученный их ошибками, смогу завершить эксперимент, начатый столетия назад. — Он помолчал. — Видишь ли, я ощущал лабораторию, как бы сросся с ней. Стоя у клавиатуры клапанов, я ощущал себя…
— Хозяином Творения, — презрительно процедил Бунгус.
Линиус повесил голову.
— Да, — просто сказал он. Он содрогнулся, обхватил себя руками и поднял взгляд к потолку. — Великое Небо, если бы я знал, что знаю теперь, я бы закрыл дверь и покинул лабораторию раз и навсегда. Но я не мог. Вплоть до последней ночи, когда я сделал, что должен был сделать давно: запечатал лабораторию.
Он повернулся к Марис и взял её за руки.
— Это потребовало много месяцев, но наконец я увидел ошибочность своего поведения. Сейчас это позади. Навсегда.
— Позади? — сказала Марис. — Но, отец, ты забыл? Квинт внизу и идёт к Древней Лаборатории.
— Ничего, — сказал Линиус. — Он не сможет попасть внутрь. У него ведь нет Большой Печати. Сделай одолжение, принеси её мне.
Протиснувшись сквозь узкую щель в скале, Квинт понял, что он почти на месте. На выступе скалы ещё висел кусок ткани. Квинт надеялся, что накидка Бунгуса, которая была на нём, прочнее. Квинт зашагал дальше, и вот он уже перед дверью в лабораторию.
— Наконец, — прошептал он, — я её нашёл.
Он прислонил кирку к стене, протянул руку и медленно погладил пальцами по рельефным изображениям на двери. Он гладил шерсть изображённых на ней существ, щекотал им уши. Его пальцы добежали до углубления в центре двери, глаза исследовали его. Он вспомнил, что случилось с профессором, когда тот в последний раз был здесь, его раны, взгляд, наполненный ужасом.
— Что за чудовище сидит за этой дверью? — Квинта передёрнуло. — Ещё не поздно повернуть назад. Ты можешь повернуться и уйти, — сказал он себе. — Никто не будет думать о тебе хуже. Никто не будет даже знать.
Но, говоря себе эти слова, Квинт знал, что он к ним не прислушается. Он будет знать, что он повернулся и ушёл. И он никогда не сможет простить себя за такую трусость, как бы долго он ни жил. Кроме того, было слишком поздно поворачивать назад. Было слишком поздно с того момента, как он помог разбитому профессору лечь в постель позапрошлой ночью, ослабляя его воротник и освобождая от тяжёлой цепи, висевшей на шее.
Квинт вытащил из кармана большой золотой медальон. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
Поднял Большую Печать, ввёл её в углубление и повернул налево… направо…
Раздался щелчок. Дверь открылась.
Глава шестнадцатая. Создание
— Нет? — Бледный и напряжённый Линиус откинулся на подушку. — Но она должна быть там! Посмотри хорошенько, дитя моё.
— Извини, отец, — сказала Марис. — Но ящик пуст.
— Не может быть. Я не мог этого допустить.
— Что с тобой? — вскрикнула Марис. Она испугалась. Её отец, такой хрупкий и маленький в огромной кровати, качал головой из стороны в сторону. — Ты вспомнил?
Линиус жалобно взглянул на неё:
— Я снял печать, я был слаб, в полузабытьи… Я дал ему печать и сказал, чтобы он положил её в этот ящик. Потом я рухнул в кровать. Мне и в голову не приходило, что он может…
