Фрэнк пожал плечами, тактично не уточняя подробностей. Альто поставил у его ног сумку:
— Тони просил передать.
— Вот как? — Правитель Зоммергольда потянулся было к молнии, но передумал. В глазах впервые за время разговора появилась настоящая тревога. — А где он сам? Обещал навестить меня. Старый приятель Тони давно тут не бывал.
— Я думаю, он… — начал Тео, но Альто наступил ему на ногу. — Он сказал, что, возможно, прибудет к вам в течение сегодняшней ночи или утром.
— Возможно? — Король Фрэнк прищурился. — Тони не любит этого слова, мне ли не знать. Что с ним случилось?
Тео с Альто переглянулись и молча пришли к решению. Неприятному. Отвратительному. Дракон положил руку мальчику на плечо и заговорил:
— Ладно, Фрэнк. Это очень долгая история, но думаю, вам не избежать участия в ней.
Правитель круто развернулся и указал рукой на входную дверь:
— Тогда идемте в дом. Долгие истории всегда начинаются именно там.
* * *
У Фрэнка все выглядело простым, и это тоже напоминало дядину ферму — цветастые покрывала на креслах, плотные грубые занавески, бревенчатые стены. Огромные оконные проемы и низкие потолки.
Только оказавшись в просторной комнате возле камина, Тео почувствовал, как устал. Он опустился прямо на расстеленную на полу медвежью шкуру, прислонился спиной к одному из кресел и прикрыл глаза. Сквозь полудрему он слышал голоса Альто и правителя Зоммергольда. Мальчик не знал, сколько времени он просидел так. Когда миловидная светловолосая девушка — видимо, горничная или кухарка — осторожно разбудила его и предложила мятного чая с яблочным пирогом, Тео показалось, что он проспал несколько часов. Король Фрэнк и Альто по-прежнему разговаривали между собой, голоса звучали приглушенно. Потом они замолчали на некоторое время, и наконец правитель Зоммергольда охрипшим голосом прошептал:
— Бедняга Тони… мы так славно дружили, знаешь ли. Ни с кем я больше не поладил, хотя вроде и в гости пытался летать. Сидел со многими в одном зале, а лица как в тумане, едва вспомню. А вот Тони… золото. Храни его Бог.
— Мы улетим завтра, — негромко ответил дракон. — Если Ванилла и Тони догонят, то с ними. Если нет…
— Мой вам совет, ребятки, — все так же мрачно продолжил Фрэнк, — не лезьте к Якобу. Я думаю, раз песочек бушует, то нашего ворона первым и зарыло. И хорошо, если его, а не он сам все это насылает. Какой-то он… чудной — и на вид, и по повадкам. У нас в штате в старые века таких…
— Фрэнк, вы сами знаете, — покачал головой дракон. — Предателей среди нас нет.
На этих словах Тео поежился, но не раскрыл рта.
— Королева Марджери считает, что нам нужно с ним поговорить. И я не вижу поводов отказываться.
— Как знаешь, — вздохнул король и повернулся к Тео: — Ну как тебе у меня, земной сыщик?
— Хорошо, — улыбнулся через силу мальчик. — Здесь… тихо. Необыкновенно. Не как везде.
Фрэнк кивнул, и по его взгляду Тео понял, что король настроен поболтать. О любых пустяках, видимо соскучившись без новых лиц. Так и оказалось. Удобнее устроившись в кресле, мужчина спросил:
— Ты живешь в городе?
— Живу, — кивнул Тео и отпил чая из кружки.
Горячий напиток приятно согревал и успокаивал. Солнце медленно заходило за горизонт, птицы начинали прощально щебетать. Те, кто щебетать не умел, щелкали, каркали или просто хлопали крыльями.
— Ты любишь город? — снова спросил король. Мальчик кивнул. — А я его, знаешь, возненавидел. Правда, не сразу — вначале он меня очаровал.
— Я люблю города, — задумчиво сказал Альто.
— Ты вообще небесное создание, должен за километр их облетать! — хмыкнул король Фрэнк.
— Но я не хочу!
— И я не хотел… — Правитель Зоммергольда прикрыл глаза. Птицы замолчали. — Рассказать вам, как все это стало таким и почему?
— Расскажите. — Альто вытянул ноги и откинулся на спинку плетеного кресла.
Ему, наверное, тоже хотелось говорить о пустяках. Перестать прислушиваться. Перестать ждать.
— Знаете, я родился в захолустье в Техасе, где совершенно нечего делать мозговитым парням, а я был довольно мозговитый, даром что первый на всех родео. Мать с отцом отправили меня после школы в другой штат, в саму Калифорнию. На последние деньги. Хотел я — смешно сказать — стать ученым-птицеведом, орнитологом. Но не взяли меня в университет, пропали денежки. Не мог я ни с чем вернуться и стал подыскивать себе работу. Очень хотелось самому на ноги встать, да и родителям помочь. Правда, о птичках пришлось забыть.
Двинуть я решил не куда-то там, а в Голливуд, лучше ты мало где заработаешь. Пристроился в забегаловку, где обедали киношники — птицы важные, но не особо пернатые, не то что потом. Это был самый рассвет: фильмы про героев, ковбоев, красивых женщин и сыщиков штамповались пачками. Я сдружился с одним молодым режиссером — он приходил под вечер перекусить, каждый раз я его обслуживал, ну и познакомились. Однажды он шутки ради спросил: какое бы ему сделать кино — вроде как у него беда с идеями, все надоело, а надо! И видели бы вы физиономию его, когда я раз — и сюжетец выдал, с деталями. Работать-то тоскливо, времени много, вот я и фантазировал, разнося еду и моя тарелки. У меня с детства это — люблю истории сочинять, для себя просто. Курам их рассказывал, корове.
Сюжетов в голове была куча, я и другу моему это сказал. У него глаза разгорелись: а давай-ка ты сценарий мне напишешь, я научу-подскажу. Ну… моя «Краснокожая принцесса» хорошо пошла, а потом Джуд — друг этот мой — уже меня не отпустил. Я бы всю жизнь с ним вместе работал, только здоровьем он был слабый — умер от воспаления легких в тридцать первом, в самую Депрессию.[17] Меня быстро другие режиссеры подхватили — давно хотели. Но это не то уже было, не сходилось. И я тогда сам решил попробовать снимать. Нашел помощников, актеров по старым Джудовым связям. Неплохо пошло дело, а все-таки я тосковал. Уже тогда тосковал. Поначалу радовался, что истории оживают на экране и людей радуют, что денег до кучи. Родителям дом отстроил, и корова уже не одна была. Как же они гордились, что выбился. У нас очень простая была семья, звезд с неба не хватали сроду.
Себе я арендовал три мансарды, снес стены, соединил. Завел даже сад на своем кусочке крыши. Птичек покупать стал. А еще до этого, под самый свой приезд, женился, сын у нас рос. И вроде чего еще надо… Но деньги это только поначалу радостно и нужно, когда многого хочешь сам и когда есть кого осчастливить. Мечта — топливо. А топливо рано или поздно кончается. И остаешься как дурак сидеть на кучке денег. Я так и остался. На что мне были деньги? Друзья, родители, нищие актеры, которых на ноги бы поставить, сиротки всякие и подарки моим. Да птички. Снимал, снимал. Греб деньги, греб. Но если бы вы знали, как я уже все это ненавидел. Людей вокруг, камеры, буквы эти громадные. Под вечер, приходя домой, я садился в плетеное кресло в саду и представлял, что живу в другом месте… вот в таком, как это, где нет ни киностудий, ни небоскребов, а только пшеница, птицы и небо.
Потом война началась, и тут же заказ от правительства: делать фильмы, много-много, таких, чтоб дух людей поднимали. Это ведь кажется, что мужество — оно только там, где дерутся. А оно еще там, где ждут. А я очень сильно ждал, ведь мой сын тоже ушел на фронт.
На этом месте король Фрэнк замолчал и провел рукой по лицу.
— Мой Джим пропал во время одной бомбежки, я никогда больше его не видел. А вскоре и жена умерла — сердце было не очень, да я сам едва не умер. Но не умер. Долго работал, придумывал новое, ведь людям по всему миру надо было снова учиться радоваться, надеяться. Я по-прежнему вечерами мечтал о тихой стране. Так и умер — в кресле среди птиц, хотя я уже едва помню. Сейчас тут. Мирно, но… иногда одиноко.
Он на какое-то время замолчал, но по выражению глаз было понятно: реакции на свою историю король Фрэнк не ждет. То, как он говорил, напоминало простое перелистывание старых снимков. Навеки застывших. Черно-белых.
— А Тони, как я слышал, нынче и не одинок уже, да? — По тонким губам вдруг скользнула слабая, но очень добрая улыбка. — Птички принесли…
— Может быть, — вздохнул Тео. — Не одинок.
Ему не хотелось добавлять к этому слова «если Тони, конечно, жив». Техасец среди черно-белых снимков этого не заслуживал.
* * *
Полночи Тео проворочался с боку на бок: заснуть не получалось. Наконец он все же провалился в тревожную дремоту, но уже через несколько часов проснулся и начал чутко прислушиваться. Деревянный дом вздыхал во сне, до ушей то и дело долетали скрипы и шорохи. С улицы слышался шум ветра, к которому примешивались еще два звука. Один был знакомым — тихое постукивание пшена по жестяной миске. Второй — шелест птичьих крыльев и разноголосое пение — мальчик слышал впервые.
