Девочка подняла взгляд на щеголя и улыбнулась.
— Ты же не против, Джейк?
— Ничуть, — солгал он, с чрезмерным пылом помотав головой.
И Топаз увели от него прочь. Кавалер увлек ее за собой в гущу толпы, и они пустились в пляс. Девочка не знала фигур танца, но быстро переняла их от окружающих и разнообразила собственными дополнениями, отчего сердце Джейка снова учащенно забилось. Они с партнером, с их безупречной красотой и длинными светлыми волосами, выглядели отличной парой. Двое приятелей юноши следили за ними с завистью и восхищением.
— «Удивительно привязчивый мотив?» — бормотал себе под нос Джейк. — Как же я так сглупил?
Он встал и побрел к реке. Его глазам открылась необъятная водная гладь, тихо плывущая мимо. Это напомнило Джейку Дордонь во Франции, куда они с семьей ездили отдыхать четыре года назад. Ему тогда было одиннадцать, а Филиппу — четырнадцать. У старших братьев зачастую нет времени на младших, но Филипп был не из таких: он всегда обращался с Джейком, как с равным.
Однажды он собрался поплавать на каноэ, и Джейк упросил взять его с собой. Филипп сомневался в умении братишки, но согласился. Стояло тихое, жаркое утро, и река поначалу была спокойной. Но через час после отплытия из-за гор выползла черная туча. Глухо зарокотал гром, хлынул проливной дождь, и течение пугающе ускорилось.
— Я гребу к берегу, — прокричал Джейк.
— Нет! — заорал Филипп. — Оставайся на середине реки, это опасно!
Джейк не прислушался к совету брата. Он развернул каноэ поперек течения, и поток пенящейся воды тут же опрокинул его, так что мальчик оказался в реке. Течение потащило его вглубь.
Филипп мешкать не стал. Он нырнул, борясь с водоворотами, доплыл до брата и вытащил его на безопасный берег. Они уселись рядышком, переводя дух. Джейку было очень стыдно за то, что он так подвел брата.
— Прости, — тихонько выговорил он.
Филипп улыбнулся и обнял его за плечи.
— Если река вот так вот сходит с ума, всегда двигайся по течению. А если на тебя идет волна, ныряй прямо в нее, даже если это кажется самым безумным поступком на свете. Понял?
Джейк кивнул. Он выводил пальцем невидимый узор на своей промокшей насквозь штанине.
— Это, видимо, был последний раз, когда ты брал меня с собой…
— Шутишь? — отозвался Филипп. — В следующий раз ты пойдешь первым. Не забывай: ты мой протеже.
И он ласково взъерошил братишке волосы.
Каникулы в Дордони были последним общим путешествием их семьи: следующей зимой Филипп пропал.
Внезапно Джейк услышал доносящиеся с реки приветственные крики.
— Посмотри-ка на это, — предложила появившаяся рядом Топаз.
Она указала на корабль, скользящий вниз по течению. На палубах помаргивали фонари, а матросы махали столпившимся на берегу деревенским жителям.
— Судя по виду, это грузовое судно, — пояснила девочка. — Должно быть, идет в Кельн или Дюссельдорф, а может, и в Голландию. Рейн — крупная река…
Джейк кивнул, бросил взгляд на Топаз и снова отвернулся к воде.
— А куда делся красавчик? — спросил он с напускной небрежностью.
— Пойми меня правильно, — отозвалась Топаз. — Парни, которых встречаешь на летних танцах в Германии, с веками не слишком-то меняются.
— Проклятье курортных романов, — согласился Джейк. — На самом деле у меня никогда не было ничего подобного, но я решил, что эти слова создадут впечатление мудрости и опыта.
Топаз повернулась и широко улыбнулась ему.
— Хотя я слегка соврал, — внезапно припомнил Джейк. — Я забыл про Мирабель Делафонте. Она сделала мне предложение на аттракционе в парке развлечений Элтон.
— Мирабель Делафонте? De vrai?[47] Это ее настоящее имя?
— Боюсь, все обстоит еще хуже. Мирабель Порция Светлана Ида Делафонте. Ее родители увлекались любительским театром, мягко говоря.
Девочка прыснула.
— И ты сказал ей «да»?
— Пока я «обдумывал» ее предложение, она успела прижаться губами к моему лицу, и скобка на ее зубах зацепилась за мою щеку. Ее едва не пришлось удалять хирургически.
Топаз расхохоталась. Еще минут пять в ее воображении стоял образ огромных скобок Мирабель Делафонте, и ей никак не удавалось успокоиться. Стоило лишь немного совладать с собой, как начинался новый приступ смеха. В конце концов она все же сумела отдышаться.
— Стоит мне только начать, как уже не остановиться, — призналась она.
Джейк решил, что уже набрался храбрости задать ей кое-какие вопросы.
— Итак, возвращаясь к реалиям жизни, как давно ты… этим занимаешься? В смысле, работаешь в Секретной службе хранителей истории?
Топаз уставилась куда-то за реку.
— Ну, я родилась во время битвы при Пуатье, во время Столетней войны. И когда я говорю «во время», то имею в виду, что произошло это в оружейном шатре, посреди поля боя. К счастью, я этого не помню. Зато помню свой первый крестовый поход, в четыре года. Мать взяла меня с собой в Иерусалим одиннадцатого века, чтобы «дать мне освоиться», и с тех пор ничего толком не изменилось.
Джейк уловил некоторую дрожь в голосе девочки. Он засомневался, стоит ли продолжать расспросы, но все же не удержался.
— А не будет ли грубостью с моей стороны спросить, — осторожно начал он, — что случилось с твоими родителями?
Малейшие следы улыбки полностью исчезли с лица Топаз. Ее место заняла мрачная тень скорби.
Джейк почувствовал себя очень неуютно.
— Прости, мне не следовало спрашивать.
— Все в порядке, я понимаю. Ты беспокоишься о собственных родителях, — мужественно ответила девочка. — Алан и Мириам — чудесные люди, Джейк. Уверена, они целы и невредимы. Я это чувствую, — заверила она мальчика, приложив ладонь к сердцу, и заглянула ему в глаза. — С моими родителями все было совершенно иначе.
Больше ничего по этому поводу она не сказала. Только еще немного посмотрела вдаль, а затем повернулась и взяла Джейка за руку.
— Пойдем, поищем Чарли, пока его курортный роман не вышел из-под контроля.
Мальчик рассмеялся и двинулся следом за ней в толпу.
Звуки скрипок плыли по долине и разносились над Рейном. Они становились все слабее, пока теплый ветер нес их сквозь вечернюю дымку в сторону замка, возносившегося высоко на ближайшей скале. Здесь, за гранитными стенами в пятнадцать футов толщиной, двое несчастных ютились в подземной темнице…
— Интересно, что он ел последним, — задумчиво протянул один.
Натан Уайлдер и Паоло Коццо сидели, прислонясь к сырой каменной кладке, в тюремной камере, освещенной единственным лучом лунного света, который пробивался сквозь зарешеченное окошко-бойницу. Одна стена темницы представляла собой решетку из толстых железных прутьев, сквозь которую можно было разглядеть часть черного подземелья. Глаза Натана по-прежнему поблескивали сталью, а Паоло представлял собой воплощенное отчаяние.
— Чем бы она ни была, эта его последняя пища, я категорически не собираюсь ее заказывать, — объявил Натан.
Предметом его рассуждений был скелет, прислоненный к противоположной стене камеры.
Паоло закатил глаза. Его живот издал необычный рокочущий звук.
— Откуда ты знаешь, что это был мужчина? — угрюмо пробормотал итальянец минуту спустя.
— Это был вопрос? — ахнул Натан. — Восхитительно! Мы разговариваем! А ты утверждал, что мы никогда больше не будем заниматься ничем подобным. Хм-м-м… Ты прав, возможно, это останки юной дамы. Это многое меняет.
Он поправил спутанные волосы, одернул рваный дублет и обольстительно подмигнул скелету.
— Какие у вас планы на сегодняшний вечер?
Паоло вздохнул. Слабые отзвуки музыки доносились из деревни внизу. Натан, мурлыкая себе под нос, подхватил мотив, и тут его осенила идея. Он поднялся на ноги.
— Знаю…
— Что? — возбужденно спросил итальянец.
— Почему бы нам не станцевать?
Паоло скрипнул зубами.
— Смешно — просто обхохочешься, — буркнул он и плюхнулся обратно на пол.
— По правде сказать, я обращался не к тебе. Я говорил с моей новой подружкой, Эсмеральдой, — пояснил он и подал скелету руку. — Эсмеральда, не позволите ли пригласить вас на вальс? Или польку, или я могу придумать что-нибудь более барочное, если вам угодно? Обещаю не наступать вам на кости.
— Заткнись, Натан! — в конце концов взорвался Паоло. — Мне плохо, я устал, я не ел уже три дня! Нас уморят голодом, или запытают до смерти, или разрежут на кусочки, а ты только и можешь, что глупо зубоскалить!
— Не ел? Тебя подводит память: а как же те изумительные тараканы, которых мы отведали утром? Их своеобразный вкус стал для меня настоящим откровением. Что до зубоскальства — а что нам еще остается? Именно наличие чувства юмора и отличает нас от животных.
— Заткнись! — завопил Паоло. — Или я за себя не отвечаю!
