—Ну как ты себя сегодня чувствуешь? — первым спросил профессор, не сдержав нетерпение.
—Нормально, — тихо ответил Глеб, — так же как вчера.
—Но вчера ты говорил, что тебе плохо, — возразил главврач, уцепившись за появившийся лучик надежды.
—Мне и сейчас плохо, — обрезал этот лучик Глеб, все таким же безразличным уставшим тоном. «Доктор Айболит» нахмурился и оперся подбородком на руку.
—А может ты снова хотел бы сделать ракету? — опят спросил главврач.
—Нет, — пожал плечами Глеб, — зачем она мне?
—А что ты вообще сейчас чувствуешь? — глубоко вздохнул профессор, раздумывая что делать и как лечить этого непростого пациента.
—Ничего, — мотнул головой тот, — плохо мне здесь. Тоска зеленая и ничего не сделаешь. Понимаете доктор — выхода нет.
—Может ты сбежать задумал? — осенило профессора, — такие мысли у тебя не появлялись?
—Зачем? — отстранено спросил Глеб, подняв глаза и теперь разглядывая ровную стену справа от себя, — все равно поймают и обратно привезут. Некуда бежать.
—А твои друзья? С ними ты в последнее время не играешь, и вообще вчера спать лег вместо того чтобы пойти погулять, а на улице такая прекрасная погода стоит, — вмешался в разговор Лев Павлович. Он был более спокоен чем профессор, потому что не так сильно зависел от результата лечения Глеба.
—Погода действительно хорошая, а я здесь…, — и не продолжив фразы Глеб замолчал.
—Мне тут сказали, что ты в какой-то пионерлагерь очень хотел бы поехать, — осторожно спросил Лев Павлович, проверяя свою «догадку».
—А что толку, хочу я туда поехать или нет? — в ответ спросил Глеб, — все равно это сделать нельзя.
—Погоди, погоди, расскажи-ка об этом поподробнее, — сразу заинтересовался главврач, — ты там раньше отдыхал?
—Нет, мне друг рассказывал, — Глеб медленно стал «оживать», в глазах появился блеск, а в движениях живость и энергия, — он в прошлом году там отдыхал. И в это лето поехал. Там так хорошо! Он рассказывал, что они там модели планеров делали и запускали, и праздник Нептуна на речке устраивали, и каждый день на дискотеке вечером танцевали.
И Глеб пустился в увлекательный рассказ о лагере, которого в глаза не видел, но наслушавшись кириных воспоминаний и обладая богатым воображением, ему ничего не стоило вчера, когда он лежал после полдника в кровати, сочинить целый красочный рассказ о месте, где он никогда не был. В конце Глеб снова «потух»:
—Я еще зимой родителей просил туда путевку достать, но они видимо забыли. Потом я заболел, а сейчас все время думаю что бы я делал, если бы там очутился, и так противно становиться оттого, что не могу туда поехать. Лето же на улице и погода хорошая, — Глеб опустил голову, но заплакать для правдоподобия так и не сумел. Слезы, хоть убей, из глаз не лились. «Эх, надо было луком ладони смазать перед беседой, и по глазам сейчас как бы случайно провести. Нет, не годиться врачи запах бы унюхали, это меня бы выдало», — подумал он. А профессор меж тем даже заулыбался, но тут же подавил эту торжествующую улыбку, опять став серьезным.
—Так вот значит в чем дело, — медленно и как бы раздумывая произнес он, — у тебя была мечта поехать в этот пионерский лагерь и она не осуществилась. Кстати, а где он находиться и как называется?
—«Восход», около Клязминского водохранилища, — безнадежным тоном ответил Глеб, — вроде к министерству энергетики относиться.
—А знаешь, — профессор встал со стула и прошелся по кабинету, прикидывая что можно уже сейчас пообещать Глебу, — ты не отчаивайся, часто наши мечты сбываются, когда мы сами того не ждем. На первую смену ты конечно опоздал, но на вторую, если найдется лишняя путевка — можешь успеть.
—Да откуда она эта лишняя путевка найдется? — обречено покачал головой Глеб, — и даже если найдется, вы же меня отсюда так рано не выпишите.
—Ну это от нас зависит и от твоего самочувствия. Ты мне вот что скажи, это единственная причина твоего плохого настроения или есть еще какие-то? — бодрым тоном спросил главврач.
—Нет, только эта, в остальном все хорошо, — печально вздохнул Глеб.
—Я думаю тебе действительно нужен отдых. Лечение твое продвигается успешно, и санаторный режим — как раз то что тебе нужно. Я ничего не обещаю, но постараюсь разузнать, может в этом пионерском лагере остались лишние места, — и «доктор Айболит» подмигнул Глебу.
—Что правда узнаете? — с недоверием спросил Глеб, но в тоже время «вышел» из состояния апатии.
—Но я же сказал — ничего точно обещать не могу, а теперь иди, до завтра, — попрощался он. Когда Глеб вышел из кабинета, профессор торжественно обратился к глебиному врачу.
—Вот видите, Лев Павлович, а вы предлагали лекарствами его заглушить. Ларчик-то просто открывался. Лето, солнце, а тут мальчик в больнице киснет. Естественно депрессия разовьется, особенно после нервного срыва. Он рассчитывал в пионерлагере отдохнуть, новых впечатлений набраться. Знаете, это то что нам нужно. Пусть набирается реальных переживаний, а не выдумывает их из головы.
—Вы хотите его так рано выписать и дать направление в этот лагерь? Да он всего месяц лежит, — удивился Лев Павлович, потом подумав добавил, — хотя с другой стороны я тут разговаривал с Марией Михайловной, она Кащеева ведет, его друга, так тот ей сказал, что Брусникин подумывает о суициде, оттого что не сможет поехать в этот подмосковный лагерь.
—Вы что?! — профессор широко раскрыл глаза, и часто задышал, — и вы только сейчас мне об этом говорите? У нас же не полностью закрытое отделение, где за пациентами круглосуточный контроль! Вы же за него отвечаете! Не первый день здесь работаете.
—Я просто подумал, что этот Кащеев скорее всего напридумывал, он мальчик с особенностями, после ранения в голову к нам попал, — начал оправдываться Лев Павлович, — а у Глеба нет никаких суицидальных наклонностей. Это больше подросткам присуще.
—А вам надо чтобы они появились?! — язвительно спросил профессор, он старался овладеть своими эмоциями, но это удавалось с трудом, — что же вы об этом молчали? Ладно, снова расспрашивать его об этом я не хочу, это может наоборот дать провокационный эффект. Но в этот пионерлагерь мы его отправить должны. Не беспокойтесь — это я беру на себя.
—Вы хотели его формой еще проверить, — напомнил Лев Павлович, с главврачом было спорить бесполезно, и он решил переменить тему.
—А, той офицерской рубашкой с нашитыми гербами? — махнул рукой профессор, — вот перед выпиской и проверим.
Он быстро собрал свои бумаги со стола в папку, сунул ее себе под мышку и заспешил к двери.
—До свидания, Лев Павлович, мне сегодня надо сделать массу звонков, сами знаете как непросто из наших бюрократов что-то вытряхнуть, несмотря на мои связи. Но думаю особых проблем не будет, — и «доктор Айболит» скрылся за дверью.
—До свидания, — попрощался в ответ Лев Павлович и перед тем как сесть за стол, потер лоб рукой. «Странно это все. Брусникин кто угодно, но не самоубийца. С другой стороны чужая душа потемки, особенно больная душа, — хотел же он начать ядерную войну. И прав конечно Виктор Иванович, при подозрении на суицид надо немедленно переводить пациента в отделение с более строгим режимом. Вот идея про пионерлагерь тоже не совсем рациональная как и депрессия. Раз уж так, то по всем канонам психиатрии мальчик должен был впасть в депрессию сразу после „пробуждения“ в реальном мире, как только понял, что лето он проведет здесь, в больнице», — размышлял Лев Павлович. Потом он погнал от себя все эти тревожные мысли. «Это инициатива главврача, вот пусть потом за все и отвечает, а мне действительно лишняя головная боль ни к чему. Хочет выписывать, пусть выписывает. Конечно понаблюдать за мальчиком интересно, не каждый день такие пациенты бывают, но если начальство решило, то лучше ему не перечить, сам же потом виноватым окажешься», — решил глебин врач, встал из-за стола, взял следующую историю болезни и пошел продолжать обход.
—Пока вроде все идет нормально, — тихо сказал Глеб Кире, не сводя глаз с белого листа, аккуратно выводя на нем карандашом большими буквами слово «Восход». Кира сидел как на иголках, но они договорились, что почти не будут разговаривать, иначе какое же у Глеба депрессивное состояние, если он с друзьями то и дело болтает. Поэтому возвратившись от врачей он ограничился короткими скупыми фразами. О Ленке он тоже не забывал, вот и сейчас ему очень хотелось написать ее имя, любоваться им и произносить его про себя множество раз. Но он постеснялся и ограничился написав ее инициалы, а затем замаскировав их среди множества вроде как случайных линий. Глебу было ужасно скучно изображать апатию, в то время, когда хотелось бегать, разговаривать и играть, но он понимал, что иначе весь его план полетит коту под хвост. «М-да, — грустно усмехнулся он про себя, — оказывается нелегка работа Штирлица».
