Не знаю, но я тебе не доверяю.
Возможно, сюда тебя привела сама судьба. Пророчество, что только ты сможешь спасти будущее. Непосредственно перед Переломом ничто не приносило океану больше вреда, нежели донная ловля. Логично, что судьба привела тебя именно на донный траулер.
А почему не на сейнер? Не на китобоец? Я только что выслушал твои проклятия в адрес самых разных рыболовных судов. Что такого особенно ужасного в траулерах?
Кого-то тут, помнится, тошнило от прилова…
Да, сегодня не самый приятный день. Но людям надо что-то есть. А ты, по-моему, считаешь, будто всякое рыболовство — это зло.
Нет. Не так. Все дело в методах.
Извини, Верховный Пес, я пытаюсь раскрыть сознание навстречу твоей пророческой мудрости, но мне что-то не верится, что толика человеческой изобретательности в применении к методам рыбной ловли оказала на мир такое роковое воздействие. Сети побольше? Лески подлиннее? Локаторы получше? Неужели это сыграло такую уж важную роль в общем порядке вещей?
В рыболовстве как таковом ничего плохого нет. Люди ловили рыбу тысячи лет. При этом они всегда думали, будто океаны бездонны, а запасы рыбы в них неисчерпаемы. Пока использовались примитивные методы ловли, так оно, конечно, и было. Но методы все совершенствовались. И лески становились длиннее, и сети больше, и поиски рыбы велись все точнее. Землю назвали Землей по ошибке — из космоса видно голубую планету океанов. Перелом тесно связан с опустошением этих океанов.
Лежу и пытаюсь все это усвоить. То, как Джиско это говорит, как он это объявляет — словно смертный приговор. То, как его большие, влажные, измученные глаза обводили палубу во время ловли. Лицо Эко в лунном свете на крыше. Глаза морской черепахи, которую я волочил по палубе.
Меня начинает здорово мучить совесть, хотя ничего плохого я не делал. Как будто я причастен к чему-то, чего я не одобряю, более того — к чему-то ужасному.
Но как же мне быть?
Каюта битком набита спящими рыбаками. Из самых разных стран. Никто из них не хочет губить мир. Они просто зарабатывают себе на хлеб. Надо мной храпит Жак. Кок на рыболовных судах в третьем поколении. Не слишком симпатичный человек, но на разрушителя миров не тянет.
А Джиско говорит, что это они во всем виноваты. Мы во всем виноваты. Я во всем виноват. И Эко тоже так думала — в каком-то смысле. Я помню, как она горевала. Как мучилась угрызениями совести. Как гневалась.
На нас. На наше время. На меня и на все, что со мной связано.
Вот почему они покинули свой мир и отправились сюда. Вот почему восемнадцать лет назад сюда отправили меня. Чтобы подготовить к этому моменту. К этому Перелому. И я начинаю понимать, что главное в любом переломе — это возможность направить судьбу или туда, или сюда.
Я тихонько выбираюсь из постели.
Что ты делаешь?
Сам пока не знаю.
Ляг! Тебя поймают! Если ты не знаешь, куда собрался, если у тебя нет четкого плана, — ложись немедленно! Это приказ!
Иди ты знаешь куда… Не могу этого больше слушать. Люди сделали то, люди сделали се. Если ты прав и сюда меня привела судьба, тогда чего ради? Давай хотя бы разберемся, куда именно мы направляемся и что тут происходит. Ну, ты со мной или нет? Или ты как Кассандра из греческих мифов, которая предсказывала катастрофы, а предотвратить их не могла?[21]
Я бы с удовольствием тебе помог, заявляет псина, но я ослабел, не говоря уже о недоедании. А здесь так тепло и удобно.
Удобства принято безбожно переоценивать. Я намерен что-то предпринять. Аста ла виста, пока-пока, песик.
Ладно. Подожди минуту. Я по-прежнему убежден, что это чистой воды безумие, но ты вынуждаешь меня пойти с тобой. Пес выбирается из-под койки. Только давай не будем ничем рисковать. Если старпом с пистолетом увидит, как мы что-то вынюхиваем, он сделает из нас филе на конвейере.
Крадемся по трапу на темную пустынную палубу.
Куда мы?
В рулевую рубку. В рубке держат карты.
Часовых выставляют тоже в рубке.
Не дрейфь. Мы подкрадемся к заднему окну. Даже если кто-то стоит у штурвала, нас не увидят и не услышат.
Это твой план?
А у тебя есть лучше?
Может быть, устроить пожар? Пока его будут тушить, мы сможем быстренько осмотреться.
Только идиот станет поджигать корабль, на котором плывет.
Твой план тоже блестящим не назовешь. Может, ты и не обращал внимания на то, что собаки не приспособлены для лазания…
Тогда сиди здесь и сторожи меня. Вот окно. Дай влезу тебе на спину. Не дергайся.
Позвоночник собак, в отличие от простых вьючных животных вроде ишаков, не рассчитан на тяжести. Ох! Пятками прямо по хребту! Ты меня изувечишь!
Я уже почти открыл его. Еще несколько секунд…
Окно заперто. Слезай. Хватит.
Нет, просто щеколду заело. Ну вот, открыл. Теперь я оттолкнусь от тебя, как от трамплина, и…
Позвонки у меня трещат, будто орехи!
Готово! Это хорошо, что ты такой жирный, — отталкиваться одно удовольствие. Никуда не уходи, — может, еще придется на тебя прыгать.
Псина отскакивает от окна.
Я тебе не груда опавших листьев!
Оглядываю тесную штурманскую рубку. В лунном свете, сочащемся сквозь мутное оконце, еле видно стол.
Что там? — нервно спрашивает Джиско.
Ничего. Темнотища. Надо зажечь свет.
Нет! Спереди кто-то есть! Может, он спит!
Подхожу к двери. Чуть-чуть приоткрываю ее и гляжу в щелочку на рулевые приборы. И точно — у штурвала сидя дремлет матрос, свесив голову набок.
Закрываю дверь. Нащупываю настольную лампу. Затаив дыхание, жму на кнопку. Гляжу на карты.
Что-нибудь полезное видишь?
Джиско тоже хочет все знать.
Батиметрические карты. С указанием глубин и рельефа дна.
Какие-нибудь опознавательные знаки? Материки? Острова?
Только какой-то Метеор.
Это одна из самых известных подводных гор возле Азорских островов! Наверное, это карта рифов в районе Срединно-Атлантического хребта. Кто ее составлял?
Внизу вижу сокращение — шесть букв. МККДРА.
Ничего себе! Это они!
Кто?
Джек! Бросай все! Кто-то идет! Капитан со старпомом! Уноси ноги!
По ступеням рулевой рубки грохочут шаги.
Я начинаю было вылезать из окна. Но останавливаюсь. На миг замираю. А потом забираюсь обратно в крошечную штурманскую рубку.
Что ты делаешь?!
Нам надо разобраться, что происходит, так? А для этого лучше всего послушать первых лиц на корабле.
Ты с ума сошел! Тебя поймают и живьем пустят на ворвань!
Если я сейчас попробую вылезти, меня услышат.
У тебя нет выбора! Вылезай!
Тихо ты, собака. Скорее всего, они просто пришли проверить, не сбились ли мы с курса.
У штурвала раздаются голоса.
На цыпочках подбираюсь к двери. Дежурный, уснувший у штурвала, теперь отчаянно пытается оправдаться.
— Сэр, я не спал, честное слово! У меня шея болит, вот я и сидел, наклонив голову набок…
— Заткнись, дурак! — рявкает голос старпома, и я, кажется, слышу удар.
Матрос вскрикивает от боли.
— Это обойдется тебе в пятьсот долларов, — говорит капитан. — А заснешь еще раз — как минимум уволю, а то и что-нибудь похуже придумаю.
— Да, сэр, — понуро отвечает матрос.
— А теперь гляди в оба, — приказывает капитан. — Мы будем смотреть карты. А то, о чем мы будем говорить, никому слушать не положено.
Кидаюсь к окну. Поздно! Кто-то взялся за дверную ручку!
Ныряю под стол в тот самый миг, когда капитан со старпомом входят в штурманскую рубку. Старпом закрывает за собой дверь и запирает ее на крючок.
— Туман нам только на руку, — говорит капитан своим негромким голосом. — Видимость будет не больше десяти метров.
— Разве мы чем-то рискуем? — спрашивает старпом. — Подойдем, забросим сети и уйдем — уложимся в день, а то и меньше. Неужели так уж много шансов на то, что нас засечет самолет-разведчик?
— Все это так, но Даркон не любит неприятностей.
В том, как капитан шепотом произносит это имя, есть что-то странное. Вообще в его негромком голосе никогда не проскальзывают ни страх, ни слабость. Это голос человека, который ничего не боится. Но когда капитан шепчет: «Даркон», голос его дрожит.
— Хорошо, сделаем так, что неприятностей и не будет, — соглашается старпом. — Туман нам поможет.
Они подходят к столу. Я забиваюсь как можно глубже, вжимаюсь спиной в стену. Сердце гремит, как литавры. А вдруг будет слышно, как я дышу?
— Какой-то идиот не закрыл окно, — говорит капитан.
