В результате недолгих изысканий обнаруживаем, что мы в Национальном лесном заповеднике Окала.[11] Похоже, место для ночевки подходящее, и в предзакатных сумерках мы осторожно спускаемся в проемы между густыми кронами громадных сосен. Думала, скажу «приземляемся», но на самом деле мы приводняемся.
— Бр-р-р! — я стою по щиколотку в мутной жиже. Вокруг высоченные сосны. Шлепаю по воде — до суши, кажется, всего несколько ярдов.
— Забирайте левее, — кричу подлетающим Надж и Игги.
Оглядываюсь вокруг в быстро опускающейся кромешной темноте. Мне здесь нравится. Взлететь легко, прямо вверх вдоль ровных, как мачты, стволов. И засечь нас здесь вроде бы трудновато.
— Болото, родное болото, — квакнул Газман.
Спустя час мы развели маленький костерок и поджариваем на палочках извлеченную из рюкзаков всякую всячину. А что, вполне нормальный способ приготовления пищи. Если представить себе невероятное, и я когда-нибудь стану нормальным взрослым, заведу нормальных среднестатистических детишек среднестатистическим числом 2,4, я все равно буду по-походному готовить им завтрак на разведенном в садике костре.
Короче, мы устроились на ночлег, и на костре готовится ужин. Клык вытащил из огня мясистый кусок и шлепнул его на пустой мешок, выполняющий у Надж функцию импровизированной тарелки:
— Дать тебе еще кусочек енотика?
Надж не доносит кусок до рта:
— Это не енот. Я знаю, ты в магазин ходил. — Но на всякий случай она пристально разглядывает кусок мяса.
Моя грозная мина Клыка совершенно не останавливает:
— Ты права. Енот вот здесь еще только жарится, а я тебе опоссума подкинул. Вкусно?
Надж поперхнулась и закашлялась.
— Клык, прекрати! — Я хлопаю Надж по спине и нарочито сердито толкаю Клыка в бок. Но он строит из себя святую невинность.
— Надж, он просто дразнится, — хихикает Газман. — Когда я последний раз проверял, «Оскар Майер»[12] не производил продуктов из дичи. — И он трясет у Надж под носом пустой упаковкой от сарделек.
Пытаюсь сдержать смех, но вдруг чувствую, как волосы у меня на затылке шевелятся. Озираюсь по сторонам с чувством, что за нами кто-то наблюдает. Я прекрасно вижу в темноте, но костер горит слишком ярко и слепит глаза. Может, мне показалось?
Ангел настороженно выпрямляется рядом со мной и шепчет:
— Здесь кто-то чужой… только не знаю, чужой ли…
107
Сегодня еще ни один ирейзер не сломал нам удовольствия. И если я, дорогой читатель, говорю «сломал», то имею в виду все, что эти гады реально крушат и ломают.
Дважды тихонько прищелкиваю пальцами, и ко мне мгновенно, напряженные и настороженные, оборачиваются все пять голов.
— Здесь кто-то чужой, — повторяет Ангел, приглушив голос.
Клык продолжает переворачивать на огне еду, но по его вытянувшейся в струнку спине мне понятно, что он сосредоточенно обдумывает планы побега.
— А еще ты что-нибудь просекаешь? — допытываюсь я у Ангела вполголоса.
Она серьезно сводит брови, а в ее белокурых волосах играют отблески огня:
— Это не ирейзеры, — склонив голову на бок, она внимательно вглядывается внутрь себя.
— Это… кажись, дети. — Она явно озадачена.
Медленно поднимаюсь на ноги и сантиметр за сантиметром ощупываю глазами темноту. Отодвинувшись подальше от огня, всматриваюсь в лесную чащу. Тут-то я их и заметила. Два маленьких, тоненьких тельца. Заморыши, да и только. Куда им до ирейзеров. К тому же обыкновенные люди. Ничего звериного в них и в помине нет.
— Вы кто? — я сурово повышаю голос. Стою, выпрямившись и расправив плечи, чтобы казаться еще выше и сильнее. Клык поднимается и встает рядом.
Существа прижались друг к другу, а я повторяю:
— Кто вы? Подойдите поближе, чтобы мы могли вас видеть.
Они подползли в освещенный костром круг. Это мальчик и девочка, оба грязные, кости торчат, большущие глаза навыкате. В нашей шестерке все длинные и тощие, особенно по сравнению с обычными людьми. Но кости у нас ни у кого не торчат. А у этих — хоть строение скелета изучай.
Они опасливо смотрят на нас, но, похоже, свет и тепло костра и запах еды совсем их заворожили. Девочка даже облизывается.
Хм-м-м… Как-то не верится, что эти замухрышки могут представлять какую-нибудь опасность. Наклоняюсь, кладу пару сосисок на бумажный мешок перед ними.
Фу! Игги и Газ не отличаются безупречными манерами за столом. Если честно сказать, смотреть, как они едят, бывает ужасно противно. Но эти… Набросились на сосиски и буквально затолкали их себе в рот. Глядя на них, тут же вспоминаю, как в рекламе по телику гиены раздирали свою добычу.
Взять на заметку: Не допускать, чтобы мои ребята обезумели от голода.
Даю им по куску хлеба, потом еще и еще. Потом добавляю еще две сосиски. Все это исчезает в мгновение ока. Напоследок протягиваю по конфете, и глаза у них ползут на лоб. В конце концов эти дикари начинают хотя бы жевать, а не заглатывать куски целиком. Теперь они, кажется, даже могут почувствовать вкус того, что у них во рту. Клык дает им канистру воды, и они ее осушают залпом.
Покончив с едой, дети подвинулись вплотную к огню. На лицах у них нет ни тени страха — только сонная усталость. Как будто теперь, в тепле и сытости, они даже умереть будут рады.
— А теперь рассказывайте. — Прежде чем эти двое отрубятся, мне нужны ответы на все вопросы.
— Нас похитили, — говорит девочка.
Такой поворот дела для меня полная неожиданность.
— Похитили?
Мальчик изможденно кивает:
— На юге Джерси. Из двух разных семей. Мы друг другу не брат и сестра.
— Но оказались в одном месте, — продолжает девочка, зевая.
— И где же это?
— Здесь. Мы пару раз сбегали. Даже до полиции добирались. Но наши похитители оба раза уже там были и формы всякие заполняли на розыск пропавших детей.
Девочка тяжело вздыхает и сворачивается клубочком у огня:
— От них никуда не убежать — везде найдут.
Язык у нее сонно заплетается. Похоже, сегодня мы от них больше ничего путного не добьемся.
— И кто же были эти ваши похитители? — делает последнюю попытку Клык.
— Они на докторов похожи, в белых халатах, — и с этими словами мальчик полностью отрубается.
Оба они заснули мертвым сном, оставив всех нас в полном ужасе и оцепенении. Сон у нас сняло как рукой, и мы сидим и смотрим на них, будто на зачумленных.
108
Клык остался сторожить первым, а я пододвигаюсь к огню и стараюсь расслабиться. Что так же мало вероятно, как то, что Флорида покроется снегом. Ангел прижалась ко мне с одного боку, а Тотал свернулся у нее в ногах.
— Ты что-нибудь могла прочитать в их мыслях? — шепчу я, поглаживая ей спинку.
— Какие-то странные картинки, — так же шепотом отвечает она мне. — Они не как нормальные дети, не как те, что с нами в школе учились. У них в головах какие-то вспышки: то взрослые, то темнота, то вода…
— Вполне вероятно. Если их и вправду похитили белохалатники для своих экспериментов, ничего странного в этом нет.
Приподнявшись на локте, замечаю на себе взгляд Клыка. Без слов, нашим условным языком жестов, напоминаю ему, чтобы присматривал за этими странными детьми. Так же жестами он отвечает:
— Отстань, и без тебя знаю.
Последовавший за этим обмен любезностями тоже обходится без слов.
— Ты думаешь, они мутанты? — снова спрашиваю я Ангела в самое ухо. — Они вроде выглядят вполне по-человечески.
Она пожимает плечами:
— Это не ирейзеры. Но то, что они не нормальные дети, это я гарантирую. Больше я, Макс, про них ничего понять не могу.
— Ладно, все остальное выясним завтра. Постарайся заснуть. Вон Тотал уже храпит.
Ангел счастливо улыбается и притягивает к себе свою любимую собаку.
Мой дозор с четырех утра до семи, или, точнее, до тех пор, пока все не проснутся. Мы так привыкли ко всяким неожиданностям, что обычно просыпаемся мгновенно, сразу же готовые ко всему. Поэтому мне не приходится расталкивать ребят по сорок минут. Я и сама тоже проснулась, чуть только Игги коснулся моей руки.
Почему, спросишь ты, дорогой читатель, слепому мальчишке доверили сторожить наш покой и сон? Да потому, что лучше караульщика не найти. Даже таракан не подползет на пятьдесят футов без того, чтобы Игги его не услышал. Когда он на посту, я могу абсолютно расслабиться. Ну «абсолютно» — это, прямо скажем, преувеличение. Абсолютно расслабиться я просто не способна.
В пять часов утра я подложила в огонь дров. Слабый дымок хорошо отгоняет комаров, а во Флориде их полно, даже в ноябре. Разобравшись с костром, обхожу нашу поляну, вглядываясь в тень деревьев. Все спокойно.
Над вершинами сосен занимается день. Сижу и разглядываю деревья. Они, оказывается, ничуть не менее интересные, чем горы Колорадо. Дозор — время совершенно особенное. Но не для разрешения проблем. И не для сотворения проникновенных стихов. Стоит только чем-нибудь подобным заняться, внимание улетучивается, как его и не бывало. Надо просто сидеть, растворившись с землей, с травой, с деревьями, с небом. Со всем, что вокруг. Войти в Зен.
