Лицо Дэна скривилось; казалось, еще секунда — и он разрыдается.
— Ну что ж, а теперь наступила очередь Грейс все вам объяснить, — сказал Фиске и дал знак Макентайеру.
— Грейс? — раздался в тишине голос Эми.
* * *
Дэн во все стороны закрутил головой. Он готов был поспорить, что Эми думала о том же: «А может быть, похороны Грейс тоже были инсценировкой Мадригалов? И вся гонка за ключами — это самый большой в мире спектакль? И Грейс все еще… жива?!»
Но нет, конечно. Бабушки их не было ни на этом острове, ни где-то еще на земле. Но мистер Макентайер склонился над надгробным камнем и потянул на себя спрятанный в густой траве рычаг. Надгробие стало медленно отрываться от земли, и перед ними открылся тайник.
— Надпись уже давно стерлась, — без предисловий начал мистер Макентайер, — но перед вами могила Мадлен Кэхилл. Грейс очень любила этот тайник и часто оставляла в нем секретные послания для Мадригалов.
Он вытащил из него жестяную коробку и открыл ее. В ней лежало несколько запечатанных конвертов.
— Нет, не то… это тоже… и это не то, — говорил он, просматривая адреса. — Видите ли, она оставила инструкции на все возможные и невозможные случаи. Очень предусмотрительно…
Но вот он нашел нужное письмо и передал его Эми и Дэну. Письмо было запечатано в конверт светло-желтого цвета и подписано четким почерком Грейс: «Наилучший сценарий». Эми держала его в руках так, словно это было самое дорогое в мире сокровище, самый большой дар, полученный в результате всей этой гонки.
— Ты так и будешь на него смотреть? — пробормотал Дэн. — Кажется, она хотела, чтобы мы его прочитали.
— Ах да, конечно, — ответила Эмми.
Они сели на землю, и Дэн открыл конверт. Эми достала из него письмо, и они вместе начали читать.
Любимые мои, Эми и Дэн!
Раз мистер Макентайер отдал вам это письмо и вы его читаете, значит, вы исполнили мою самую заветную мечту.
Нет. Это не совсем так. Позвольте, я сначала все объясню.
Когда вы еще были совсем маленькими, моей самой заветной мечтой было, чтобы вы никогда не узнали о том, какое тяжелое наследство досталось вам от нашей непростой семьи. Мне всегда хотелось держать вас подальше от этих семейных тайн.
Но, как вы теперь понимаете, такого просто не могло быть. Но вы были такими маленькими, когда не стало ваших родителей! И все, о чем я думала в те тяжелейшие для меня годы, это как взять вас в охапку, прижать к себе и никуда не отпускать.
В голове моей рождались десятки планов, как избавить вас от этого страшного наследия и уберечь вас и ваши юные души от зла. Я придумывала, как мы уедем на далекие южные моря, сбежим в Швейцарские Альпы и спрячемся в маленьких, забытых миром деревушках, в таких маленьких, что их редко найдешь на карте мира. Но редко — это еще не означает никогда. И в глубине души я знала, что все это самообман и кто-нибудь из нашей огромной семьи непременно разыщет нас рано или поздно. И что опасности нам не миновать, как бы далеко мы ни убежали и как бы хорошо мы ни спрятались от них. И я поняла, что одной моей любви не хватит. Не хватит, чтобы оградить вас от зла и уберечь от встречи с врагами.
И кроме того… С моей стороны это было бы слишком безответственно по отношению к судьбе человечества — бросить все и уехать в такое сложное время. Безответственно еще и по отношению к вам…
И тогда я поняла, что надо делать — решение одновременно жестокое и мудрое, — чтобы защитить вас. Мне пришлось совершить такой шаг; после которого ни один, даже самый коварный и проницательный из моих врагов, не сомневался бы, что вы для меня значите не более, чем вся остальная семья. Мне пришлось заставить мир поверить в самую циничную и вопиющую ложь — что мне безразлична ваша судьба. Но, к сожалению, только так я могла перехитрить их. Иначе ваши жизни были бы под постоянной угрозой. И моим долгом было уберечь вас от расправы и не позволить им шантажировать и использовать вас в своих жестоких играх. Я договорилась со своей сестрой Беатрисой, чье пренебрежительное отношение к вам было известно всему миру, чтобы она взяла над вами опекунство, несмотря на то, что она…
Дальше слова были вымараны чернилами и зачеркнуты так, чтобы их невозможно было прочитать. Но Грейс нарисовала стрелочку, ведущую вбок, и оставила на полях сноску:
О мертвых плохо не говорят, но в таком случае и мертвым нельзя плохо говорить о живых. Скажем так: мое мнение о тете Беатрисе полностью совпадает с вашим!
Дальше письмо продолжалось:
А причина, по которой я остановила свой выбор именно на Беатрис… как вашем опекуне, кроется в том, что она всю жизнь абсолютно безучастно относилась к истории нашей семьи. А это было как раз то, что нужно. Ее отстраненность и равнодушие делало вашу жизнь безопасней. Мое же постоянное присутствие ставило бы вас под постоянную угрозу.
Но как же я ждала выходных, чтобы встретиться с вами и вместе провести пару дней!
Должна признаться, что в этой междоусобной войне между кланами я не всегда была на высоте и часто была вынуждена делать такие вещи, гордиться которыми, мягко говоря, не стоит. Но непростительней всего, о чем я буду жалеть до конца моих дней, то, что я так и не смогла уберечь вас.
Вы не переставали удивлять и радовать меня, и я благодарна вам за то, что вы не затаили против меня обиды. Напротив, даже в горе вы оставались такими же ласковыми и добрыми, какими были всегда. И любознательными…
Но и тогда мне казалось, что я каким-то образом все еще могу защитить вас от зла и враждебности со стороны наших родственников и делаю все возможное, чтобы держать вас на расстоянии от самых страшных тайн нашей семьи. Но в то же время — и возможно, в этом прячется мой эгоизм — мне хотелось поделиться с вами всем тем, что есть лучшее у Кэхиллов, с их достижениями и открытиями. И поэтому я водила вас на Шекспира, и мы вместе смотрели его пьесы. Я наняла Эми учителя музыки, и вы познакомились с Моцартом. Но вы не знали о том, что мы с ними одна семья, и я вам ничего не рассказывала. Почти. Я мечтала о том, что вам не придется узнать, что такое вражда до тех пор, пока этой вражде не придет конец.
Ах да… тогда я еще надеялась, что это произойдет уже скоро, и я успею… Успею забрать вас у Беатрис, успею взять вас домой и начать воспитывать вас, пока вы еще не стали взрослыми.
Но… мне не суждено и это.
Выяснилось, что у меня рак. И что это неизлечимо. Вместе с тем над нашей семьей нависла и другая, не менее страшная гроза, вражда зашла слишком далеко, и жизнь становилась все более и более опасной.
И тогда мы, Мадригалы, поняли, что ради того, чтобы спасти мир от разрушения, все Кэхиллы должны объединиться. Раз и навсегда, воссоединение семьи и перемирие между кланами стало единственным решением, способным заставить отступить зло. Только единство и союз между всеми членами семьи способно противостоять катастрофе, которая угрожает миру.
— Так, значит, с этой другой семьей будут бороться все? Все Кэхиллы? — спросил Дэн.
— Кто-то из разных кланов всегда дружил друг с другом, в том числе и у Мадригалов было много друзей из других ветвей Кэхиллов. Но теперь нас должно быть значительно больше, — ответил мистер Макентайер.
— Но как же так? Ведь даже те, кто прошел вместе с нами сквозь испытания, не то что не доверяют другим, они и себе-то часто не верят. Во всяком случае, когда дело касается формулы, — возразила Эми.
— И правильно делают, — мрачным голосом ответил Макентайер.
Дэн вспомнил о списках ингредиентов и поспешил дочитать письмо.
Итак, раз вы читаете это, то значит, вы сделали то, чего не удавалось сделать ни одному Мадригалу в течение последних пятисот лет. Я так горжусь вами…
И раз вы читаете это письмо, то значит, вы несете на себе такой груз, который не по силам ни одному ребенку одиннадцати и четырнадцати лет.
Дэн быстро захлопал ресницами и на какое-то время замолчал. Получалось, что бабушка уже тогда все знала!
У Мадригалов всегда хранилась некая часть общей формулы Гидеона Кэхилла. Но за всю историю существования семьи у них ни разу не было всех ингредиентов сразу. Мадригалов никогда не интересовали ключи как таковые. Их гораздо больше заботило другое — воссоединить всю семью и сделать так чтобы все ключи не попали в одни плохие руки. Но сама по себе, формула Гидеона никогда не была нашей целью. Она нам просто не нужна.
Но недавние события заставили нас пересмотреть этот взгляд и поставить перед собой другие цели.
И вот я решила устроить всеобщую гонку за ключами. Но тут я снова встала перед невозможным выбором. Да, я действительно испытываю самые нежные чувства к своему брату Фиске, и нас с ним связывают самые близкие и теплые отношения. Но этот пессимист был бы последним, кто поверил бы в мою идею о перемирии Кэхиллов. Я испытываю глубочайшее уважение к мистеру Макентайеру и Мадригалам, но понимаю, что в одиночку оба они бессильны справиться с этой задачей.
