— Дядь Валь… ничего им… не выдавайте…
— Жень, да что ты… — вытолкнул из себя Валентин. — Чего нам скрывать-то… Пускай слушают что хотят… Не бойся, запишут и отпустят…
Мухобой хмыкнул, потирая ладони. Попросил:
— Семен Семеныч, сперва про лагерь. Факт неспровоцированного нападения…
— Да помолчи ты… — поморщился Абов.
— А как лаялся, писать? — опять спросила Розалия.
— Дело пиши! — повысил голос Абов и глянул на Валентина. — Итак, Волынов Валентин Валерьевич, вольный художник, уроженец города Краснохолмска, год рождения… впрочем, хватит формальностей, это уже записано. Сразу к делу… Восемь лет назад вы дали согласие стать необъявленным сотрудником Ведомства, но затем деятельность вашу направили Ведомству во вред, что следует расценивать как измену. Признаете?
— Охотно, — сказал Валентин со злорадством. — «Ведомству во вред» это, пожалуй слишком громко сформулировано. Однако, если вы так оцениваете, я горжусь. Это хоть как-то оправдывает меня… Только при чем здесь вы? Сами же утверждали, что Ведомства уже нет и вы из… другой организации…
— Это неверно. Признали — и отлично. Вопрос второй. Признаете ли вы, что около месяца назад несколькими выстрелами из револьвера убили бывшего сотрудника Ведомства, экс-ротмистра Косикова Артура Львовича?
— Вы что, спятили?!
— Отнюдь… Косиков был найден среди болотной пустоши с шестью пулями в теле, и пули эти выпущены из «бергмана». Такого револьвера ни у кого, кроме вас, в окру́ге не было…
— Я не видел Косикова уже несколько лет, — без прежней уверенности сказал Валентин.
Абов обернулся к Аспиранту:
— Как там ваш прибор? Мальчику что-нибудь известно по этому вопросу?
— Да, я стрелял в человека! — торопливо крикнул Валентин. — Только не в Косикова. Вы с ума сошли! С какой бы стати он оказался там?.. Это было… совсем не у нас!..
— Это несущественные детали, — отозвался Абов. — Розалия Меркурьевна, пишите, что он признает… Или спросить мальчика?
— Черт с вами, признаю…
Было понятно, что это игра кота с мышью. И выхода нет.
Вернее, выход был: с размаха затылком о гвоздь — и конец страху и унижению. Пусть допрашивают мертвого! Но это значит бросить Женьку…
— Вопрос третий. И основной. Куда вы девали одного из ребят, оставленных с вами в лагере? Илью Митникова.
Валентин увидел, как у Женьки открылись глаза.
Об Илюшке ничего не было известно с той минуты, как он ушел сквозь обруч. Ничего и не могло быть известно — по законам перехода во Времени. Странно, что он еще вспоминался…
— Я не знаю, куда он делся. Это правда. И Женька не знает, не мучайте зря мальчишку…
— Но все-таки вы признаете, что он был! — обрадовался Абов. И сообщил доверительно: — А то ведь черт знает что. Приемная мать сперва подняла скандал, что он вернулся из лагеря и тут же сбежал, а потом заявляет: «Никакого Илью мы никогда не знали!» И дура эта, директорша лагеря, тоже… И даже наш уважаемый Леонтий Климович, — он глянул на Мухобоя, — не помнит, что именно из-за этого мальчика возник между вами конфликт. Считает, что вы бросились в драку без всякой причины… А?
— Что «а»? — безнадежно спросил Валентин.
— Мы хотим знать все, что вам известно об этом случае… Что-то ведь известно, не так ли? Эдуард Эрастович, как реагирует мальчик?
— Да скажу я, скажу! — крикнул Валентин. — Вы же все равно не поверите!
— Отчего же? У нас прибор…
— Это… связано с темпоральным потоком… Господи, ну зачем вам Илюшка-то?
— Объясню: мы должны держать под контролем всех контактеров. Они несут в себе потенциальную опасность для стабильности общества…
— Но мальчик не был контактером! Он не мог им сделаться, потому что… ушел в прошлое! Женька, я ведь правду говорю?
— Ага… — тихонько всхлипнул Женька.
— Именно вы его туда отправили? — без удивления спросил Абов.
— Да…
— Значит, вам известен способ? Отвечайте, Валентин Валерьевич, или ваш приемыш подстегнет вас своими воплями… Да и какой смысл скрывать?
— Я не скрываю… Но мне трудно объяснить, я же не теоретик…
— А вы попытайтесь… — Абов вместе со стулом заинтересованно перебрался поближе к Валентину. — Ну-с?..
— Только дайте слово, что отпустите Женьку, — вполголоса сказал Валентин.
Абов побарабанил пальцем по колену.
— Зачем же давать пустые обещания, Валентин Валерьевич… Вы же понимаете, мальчик уже слишком много знает про нас… Но одно обещаю честно: мучиться не будет. Даже и не заметит, как… Впрочем, как и вы. Зачем излишняя жестокость? Мы, в общем-то, гуманисты…
Холодея, Валентин сцепил зубы. Значит, всё… А впрочем, разве это не было понятно сразу? Когда еще испластали Женькину майку…
— В планах «гуманистов», очевидно, полное уничтожение контактеров? — сипло спросил Валентин. — Хотя нет, кое-кого держите при себе, на побегушках. Пока нужно… А потом, наверно, тоже… за ненадобностью… Да? — Это он вспомнил о Мишке Дырове. И подумал еще: «Все-таки нашелся Иуда среди тех двенадцати у костра. Самый серенький, незаметный… И не знает, глупый, что живет на краешке…»
— Вы почти угадали, — со вздохом признался Абов. — Что поделаешь. Это во имя всеобщего блага…
— Мне кажется, всеобщее благо ни при чем. Просто вы патологическую склонность к мученичеству детей сделали основой своей социальной деятельности…
— Хватит дискуссий на социальную тему, — поморщился Абов. — Давайте об этом… о темпоральном потоке. А то Эдуард и Мухобой займутся мальчиком, они это и правда любят… Итак?
— Я не могу объяснить… Могу только показать, — быстро сказал Валентин. — И то не все. Могу продемонстрировать движение Времени по обратному вектору… А для перехода человека в прошлое не хватает одного условия… одной детали.
— Какой?
— Лунной рыбки… У меня ее нет.
«Есть! Есть рыбка! Я сам! Юр-Танка же говорил: или рыбка, или человек…»
Лишь бы устроить, чтобы Женька попал в поток. И загадать, чтобы на месяц назад, в лагерь Юр-Танки! А сам — головой о гвоздь!.. Пусть остается Женька у трубачей. Без него, без Валентина, он не станет возвращаться…
— А где взять эту рыбку?.. Кстати, вы не сочиняете? Может, надеетесь, что мальчик не слышит?
— Мальчик слышит! Верно, Женька? Ты же помнишь, как мы отправляли Илюшку с помощью кольца? От трубы…
Женька, не открывая глаз, кивнул.
— Где ваша труба? — спросил Абов.
— Дома, разумеется…
— И… как вы посоветуете нам ее добыть? Надеюсь, понимаете, что ни вас, ни мальчика мы посылать за ней не можем.
Валентин сдержал рванувшееся наружу нетерпение. Изобразил тоскливое, последнее размышление.
— Хорошо… В правом кармане брюк возьмите у меня ключ. От квартиры… Жена уже на работе, дома никого нет… Адрес вам, я думаю, известен… Труба лежит на подоконнике. Медная… Сразу увидите…
Абов оглянулся на Аспиранта. Эдуард Эрастович кивнул и вышел. Вернулся через полминуты.
— Я послал мальчишку. Того… Все равно без дела ошивался у дверей. Объяснил ему…
— А ключ-то… — выдавил Валентин.
— У нас есть ключ от вашей квартиры, — сказал Абов. И отошел.
…Дальше в мозгу Валентина случился провал. Не полный провал памяти, а исчезновение времени. Исчезли звуки, и в сознании выключился механизм, который отсчитывал секунды, минуты. Как в замедленном кино, Валентин видел измученного, подтянутого к кольцу Женьку. И ощущал его отчаяние и боль. Но эти чувства тоже были как бы замершими…
Распахнулась дверь, и в спортзале оказался растрепанный, потный Мишка Дыров.
— Вот… Принес…
Он держал Женькину сигнальную трубу.
Так дико было видеть этот радостный, сверкающий предмет — эту частичку вольной жизни — здесь, в пыточной камере! Контраст был такой горький, что Валентин простонал:
— Дурак… не та труба…
— Как не та?! — потерял хладнокровие Абов.
— Я говорю про подзорную…
Мишка перепуганно залупал глазами.
— На подоконнике не было… А эта висела на стене…
Ужасаясь, что предстоит новое мучительное ожидание, Валентин опять открыл рот, чтобы объяснить… И услышал резкий Женькин вскрик:
— Это та! Не верьте ему! Это та труба!
Выгибаясь и дергаясь, Женька плакал крупными слезами. И смотрел на Валентина с такой ненавистью, что она казалась настоящей. Или была настоящей?
— Дяденьки, не верьте ему! Это та труба!.. Он просто не хочет!.. Дядь Валь, зачем ты врешь? Они опять будут мучить!.. Дайте, я покажу, как это… Это просто! Развяжите руки!
Ему поверили. Феня ослабил веревку, снял петлю с Женькиных кистей. Абов, насмешливо глянув на Валентина, подал Женьке трубу.
Валентин обмер от нового страха за Женьку и от непонимания, и от капельки надежды, которая вдруг ожила в этом непонимании… Женька облизал сухие губы, вскинул голову. Присоски датчиков посыпались с него, на тоненькой шее опять резко забелел след ожога…
— Стой!! — заорал вдруг догадливый Аспирант.