— Поешь, — говорит женщина, поднося к моему рту кусок хлеба. — Куда ты собрался, не поевши?
Я беру у нее хлеб и откусываю кусочек, а потом так жадно набрасываюсь на остальное, что даже забываю поделиться с Манчи. Женщина достает еще и дает нам обоим, удивленно и внимательно следя за каждым нашим движением.
— Спасибо, — говорю.
— Меня Джейн звать. — Глаза у нее по-прежнему широко распахнуты, как бутто ей не терпится что-то сказать. — Вы видали армию? Своими глазами?
— Да, — отвечаю. — В Фарбранче.
Она со свистом втягивает воздух:
— Выходит, все правда! — Это не вопрос.
— Говорил же, что правда, — кряхтит на облучке Уилф.
— А еще говорят, бутто они отрывают людям головы, а потом выковыривают глаза и варят!
— Джейн! — обрывает ее Уилф.
— Да чего? Я просто сказала.
— Они убивают людей, — тихо говорю я. — Этого достаточно.
Глаза Джейн внимательно изучают мое лицо и Шум.
— Уилф про тебя рассказывал.
Что бы значила ее улыбка?
Капля грязной воды попадает мне в рот, и я начинаю давиться, плеваться и кашлять.
— Что за мерзость такая? — спрашиваю я, морщась от вони.
— Примочка, — отвечает Джейн. — От озноба и лихорадки.
— Воняет!
— Злой жар злого запаха боится. Клин клином, — говорит она таким тоном, бутто это все знают.
— Злой жар? Жар не злой. Просто жар.
— Ага, и примочка его прогонит.
Ну дает тетка! Она не сводит с меня широко распахнутых глаз, и вскоре мне становится не по себе. Так выглядит Аарон, когда пришпиливает тебя к стенке, когда кулаками вбивает проповедь тебе в голову, когда своими наставлениями загоняет тебя в яму, из которой можно и не выбраться.
Безумный взгляд.
Я пытаюсь отогнать эту мысль, но Джейн не подает виду, что все слышала.
— Мне пора, — повторяю я. — Огромное спасибо за еду и примочку, но я должен идти.
— Нетушки, сэр, по энтим лесам бродить нельзя, — возражает женщина, все еще таращась на меня немигающим взглядом. — Опасно там, опасно!
— Что значит «опасно»? — Я чуть отползаю назад.
— Впереди такие деревни, — поясняет Джейн, еще сильней выпучив глаза, как бутто ей не терпится рассказать, — в которых все жители свихнулись! От Шума, вестимо. В одной все носят маски, чтоб никто их лиц не видал. А в другой народ только и делает, что целыми днями поет. В третьей у всех домов стены из стекла, а сами люди голышом ходят — мол, никаких секретов у них в Шуме нету, понял?
Джейн придвинулась ближе, и я теперь чувствую ее вонючее дыхание — хуже примочки, честное слово, — а за словами слышу тишину. Как это возможно, а? Как тишина может быть такой громкой?
— В Шуме можно хранить секреты, — говорю я. — Какие угодно и сколько хочешь.
— Да оставь ты пострела в покое! — прикрикивает Уилф на Джейн.
Ее улыбка опадает.
— Ну, извиняй, — чуточку брюзгливо говорит она.
Я приподнимаюсь — сил у меня теперь побольше: поел всетаки. А может, и вонючая тряпка свое дело делает.
Мы немного приблизились к каравану, такшто я теперь вижу чьи-то спины и головы и слышу Шум болтающих мужчин, перемежаемый тишиной женщин, — она похожа на валуны в ручье.
Время от времени кто-нибудь из них, обычно мужчина, оглядывается на нас, и я чувствую, как меня изучают, как пытаются понять, из какого теста я сделан.
— Мне надо ее найти, — снова говорю я.
— Девчушку-то? — спрашивает Джейн.
— Да. Спасибо вам большое, но мне пора.
— Да у тебя ведь жар! И деревни впереди чудные!
— Будем надеяться, мне повезет. — Я развязываю грязную тряпку. — Пошли, Манчи.
— Нельзя тебе идти! — Глаза Джейн распахиваются еще шире, на лице тревога. — Армия…
— Это моя забота. — Я поднимаюсь и уже хочу спрыгнуть с телеги, но меня по-прежнему шатает, такшто приходится немного перевести дух.
— Тебя схватят! — повышает голос Джейн. — Ты ж из Прентисстауна…
Я резко поднимаю взгляд.
Джейн хлопает себя по губам.
— Женщина!!! — вопит Уилф, оборачиваясь к нам с облучка.
— Я не хотела… — шепчет она.
Но поздно. Слово уже скачет от одной телеги к другой: как мне знакомо это чувство, когда не только слово, но и все сопутствующие чувства передаются от человека к человеку. Все, что они обо мне знают или думают, что знают. Изумленные взгляды буравят нашу телегу, быки и лошади постепенно останавливаются.
И вот к нам прикованы уже все взгляды и Шум.
— Ты кого там везешь, Уилф? — спрашивает мужской голос с ближайшей телеги.
— Хворого мальчика! — кричит в ответ Уилф. — Совсем спятил от жара. Не знает, что несет!
— Правду говоришь?
— Да конечно! Хворый пострел, только и всего.
— А ну покажите, — раздается женский голос. — Мы хотим на него взглянуть.
— Вдруг он шпион? — чуть не визжа, спрашивает мл женщина. — И приведет армию прямо к нам!
— Не нужны нам шпионы! — доносится голос еще одного мужчины.
— Да это Бен! — упорствует Уилф. — Он из Фарбранча родом. Кошмары ему снятся: как армия проклятого города убивает его родных. Я ручаюсь за мальчишку!
Примерно на минуту воцаряется тишина, но Шум гудит в воздухе, как рой пчел. Все смотрят на нас. Я пытаюсь вызывать в голове лихорадочный бред, думая о завоевании Фарбранча — это несложно, и сердце сразу заходится от боли.
Тишина громкая, как рев толпы.
А потом все кончается.
Медленно-медленно быки и лошади снова трогаются с места: люди еще оглядываются, но они уже двинулись в путь и скоро перестанут слышать мой Шум. Уилф тоже трогает, вот только его быки идут медленней остальных, чтобы наша телега отстала.
— Ох, прости! — опять шепчет Джейн. — Уилф велел мне помалкивать, но я…
— Ничего страшного, — говорю я, лишь бы она замолчала.
— Ты уж прости, сынок, прости…
Телега вздрагивает: Уилф остановил быков. Он дожидается, пока караван отъедет подальше, спрыгивает с облучка и подходит к нам.
— Никто не слушает Уилфа, — говорит он, выдавливая еле заметную улыбку. — Но если уж слушают, то верят!
— Мне надо идти!
— Ага. Тут таперича небезопасно.
— Простите меня… — все твердит Джейн.
Я спрыгиваю с телеги, Манчи за мной. Уилф берет сумку Виолы и открывает. Джейн понимает его без слов: набирает полные горсти сушеных фруктов, хлеба и складывает все это в сумку, а сверху добавляет вяленого мяса.
— Спасибо, — говорю я.
— Надеюсь, ты ее найдешь, — говорит мне Уилф, закрывая сумку.
— Я тоже надеюсь.
Он кивает, садится обратно на облучок и дергает поводья.
— Осторожнее! — громким-прегромким шепотом говорит мне на прощание Джейн. — Не попадайся на глаза сумасшедшим!
Минуту или две я стою, провожая их взглядом, — меня все еще колотит и мучает кашель, но еда, а может, и вонь кореньев делает свое дело. Надеюсь, Манчи сможет еще раз напасть на след. Но вот как меня примут в Хейвене — это большой вопрос…
Проходит несколько минут — несколько ужасных минут, — пока Манчи снова нападает на след в лесу, затем я слышу знакомое «Сюда!», и мы пускаемся в путь.
Я уже говорил, что он хороший пес?
Наступает почти полная темнота, я все еще потею и кашляю как ненормальный, а ноги превратились в сплошные волдыри, и в голове по-прежнему гудит лихорадочный Шум, зато в животе у меня еда, и в сумке тоже — на пару дней точно хватит. Такшто вперед, и только вперед.
— Манчи, ты ее чуешь? — спрашиваю я, когда мы перебираемся по бревну через ручей. — Она жива?
— Чую Виолу, — лает он в ответ, спрыгивая с бревна на берег. — Чую страх.
От этих слов я немного и ненадолго ускоряю шаг. Опять наступает полночь (двадцать два дня? двадцать один?), и в моем фонарике садится батарейка. Я достаю из сумки Виолин, но когда сядет и он, света у меня больше не будет. Опять нам то и дело попадаются холмы, и теперь они еще круче: забираться на них сложней, спускаться опасно, но мы идем, идем, идем. Манчи все нюхает траву, а на коротких привалах, пока я кашляю, прислоняясь к деревьям, жует вяленое мясо. Потом начинает светать, и мы идем прямо к восходящему солнцу.
В тот миг, когда оно встает окончательно, мир вокруг начинает светиться.
Я останавливаюсь и хватаюсь за ближайший папоротник, чтобы не скатиться вниз по склону. Перед глазами все на секунду расплывается, я закрываю их, но это не помогает: под веками взрываются краски и искры, а тело становится как желе и качается на ветру, который дует с вершины холма. Потом мне становится лучше, хотя ощущения не проходят: мир вокруг чересчур яркий, прямо светится, как бутто я попал в сон.
— Тодд? — с тревогой лает Манчи, бог знает что увидев в моем Шуме.
