Но теперь долина была заполнена лошадьми и ратниками, над ней перекатывались шум битвы, крики, сумятица и буйство сражения, звон мечей о мечи. Я вспомнил, что некогда мне казалось, будто звук этот прекрасен. Но то было давным-давно…
Не знаю, сколько их было, сосчитать невозможно… Скажу так – их было много. И тех и других. И пора было прекратить битву. Их должен был остановить я. На земле уже лежали ратники – раненые или убитые. Скайа и Кенси сражались меж собой.
Я воткнул пятки в бока лошади. Она лениво сделала несколько неловких шагов и дозволила заставить себя перейти на рысь.
– Стоп! – закричал я из всех своих легких. – Кенси! Скайа! Стоп! Слушайте меня!
С тем же успехом я мог бы кричать буре. Они не обращали на меня внимания. Они вообще не слышали меня в шуме битвы. Они спешили убивать друг друга.
– ОСТАНОВИТЕСЬ!
То был голос Предводителя, и я никогда раньше не слышал призыва громче этого. Но даже он не мог пробиться сквозь шум. Безнадежно! Ни одному человеку не докричаться до них. Никакой обычный голос не может…
– Остановитесь!
Над долиной звучал не обычный голос.
Голос моей матери.
Ратники в долине опустили оружие.
Они опустили оружие, когда над всеми властвовало одно: убить или умереть. Казалось, будто над их головами кто-то взмахнул волшебной палочкой. Даже лошади перестали ржать, будто у них внезапно одеревенели шеи. Единственный звук, что слышался в этот миг, был свист ветра, пролетавшего над долиной и пригнувшего траву к земле.
Я хорошо знал, что моя мать однажды заставила тысячу разгоряченных людей на Арсенальном дворе в Дунарке остановиться, замолчать и прислушаться. Да и сам я минуту назад кричал сражавшимся мужам, пытаясь заставить их остановиться. У меня не было более высокого желания, нежели прекратить битву.
И все-таки нечто пугающее было в том, что это свершилось. Столь неестественно… Будто какое-то волшебство.
Я прекрасно понимал, что люди боялись моей матери.
Я прекрасно понимал, почему кое-кто называл ее ведьмой.
Но…
Меня трясло, как собаку, которую окатили водой. Если я сейчас, сию минуту, не сделаю что-то, тишине тут же настанет конец, ведь даже моя мать не может остановить сотни сражающихся более чем на миг.
– Скайа! – как можно громче воскликнул я. – Кенси! Оба ваших клана – жертвы предателей! Смотрите! У этого человека на плаще цвета Кенси-клана. Но никакой он не Кенси. Он – лже-Кенси, он из клана Морлана, и он на службе Дракана, куплен им!
Я заставил свою лошадь сделать еще несколько шагов, а рядом со мной Предводитель тянул лошадь Морлана, так что все могли видеть его. Я оглядел поле битвы, высматривая Каллана и Астора Скайа.
– Каллан! – закричал я. – Скайа! Астор Скайа! Опустите оружие и сами взгляните, правду ли я говорю.
Каллан был уже на пути ко мне, я видел, как его широкоплечая фигура раздвигает сгрудившихся бойцов. И там же, посреди вереницы черно-синих ратников, был Астор Скайа, закованный в кольчугу, отражавшую свет, как чешуя лосося, выпрыгивающего из реки.
– Мир кланам! – проревел Каллан над головами людей, что были меньше ростом, чем он сам. —
Скайа! Я хочу, чтобы кланы замирились, пока мы разбираемся во всем этом.
Астор Скайа, угрюмо кивнув, вложил меч в ножны.
– Мир кланам! – воскликнул он в ответ. – Но я предупреждаю тебя, Кенси. Если это еще один обман, через год от Кенси-клана не останется и памяти.
Казалось, мои мышцы растаяли. Я почувствовал такое облегчение, что чуть не свалился с коня.
– А где матушка? – спросил я. – Она должна помочь нам заставить их пойти на переговоры. Она это умеет!
– Твоя матушка? – удивленно спросил Предводитель. – Да ведь ее здесь нет.
Я обернулся.
Моя младшая сестренка сидела на земле, обхватив руками голову, словно боясь, что она отвалится.
– Как болит голова! Как болит! – плача, жаловалась она. – Я больше никогда этого делать не буду!
Только тогда до меня дошло: голос, что остановил битву в Скарадоле, был вовсе не голос моей матери.
То был голос Дины.
* * *
В первый раз я увидел маму в тот же вечер. И прошел еще один день, прежде чем нам удалось поговорить. Она отыскала меня на дворе возле овчарни как раз тогда, когда я засовывал меч в дерн на крыше.
– Ты прячешь его? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Прячу и еще раз прячу! – ответил я. – Пожалуй, это самое подходящее место для него.
Она испытующе поглядела на меня.
– Я слышала, ты убил человека! – сказала она.
– Да, Вальдраку. Того, кто подстрелил тебя. Она молча постояла немного за моей спиной, а потом спросила:
– Ты можешь взглянуть на меня теперь? Или ты стыдишься этого?
Я не обернулся.
В ту самую минуту я не обернулся. Я вспомнил звук, слетевший тогда с губ Вальдраку. Глаза, что стали пустыми.
– Давин?
– Да! – Я обернулся, встретил ее взгляд. – Я не стыжусь. – Так ответил я. – Этого не стыжусь. Но мне хотелось бы обходиться без этого.
Она кивнула.
– Добро пожаловать домой! – сказала она и обняла меня так осторожно, словно не была уверена, что я этого хочу. Но я этого хотел!
Солнце вот-вот сядет. День был теплый, и Страшила лежал в высокой траве чуть выше у поленниц и тяжело дышал, что даже издали можно было увидеть его светло-розовый язык.
Посреди двора стоял Ивайн Лаклан с маленькой серой с проседью горной лошадкой. Лошадь была куда красивее, чем Серый, которого одалживала мне Дебби-Травница.
– Есть еще и грамота, – сказал он. – От Хелены.
Я взяла письмо и медленно его прочитала. Она писала мне, а не матери. Она благодарила меня и всю мою семью за то, что мы вернули ее внука. И еще написала она о том, сколь радует ее, что война кланов Скайа и Кенси была предотвращена так, что и крови пролилось гораздо меньше, чем могло бы. Грамота эта была жутко взрослой. Не такой, какую обычно пишут девочке моего возраста. А в конце была приписка: «Тавис шлет уйму теплых приветов». «Это, пожалуй, неправда, – подумала я. – Он, верно, никогда не сможет терпеть меня!» «И я посылаю тебе Шелковую, которая будет служить тебе верой и правдой. Ты сможешь скакать на ней верхом, когда станешь сопровождать свою матушку в ее деяниях и когда ты вскоре начнешь свершать свои собственные!»
– Это подарок, щедрее которого и представить нельзя, – сказала я, не зная, куда девать свои руки. – Передай Хелене Лаклан тысячу поклонов от меня!
– Передам непременно! – обещал Ивайн. – А где этот сорвиголова, твой братец?
– Куда-то ушел с Пороховой Гузкой, то есть с Аллином Кенси. Не знаю, где они.
– Ну ладно! – сказал Ивайн. – Может, оно и к лучшему. Я охотно повидался бы с ним, но не уверен, что он тоже захочет видеть меня.
– Добро пожаловать к нам, мы рады, коли ты здесь переночуешь, – пригласила я. – Он вернется домой еще засветло.
Ивайн покачал головой:
– Спасибо за приглашение, но я уже договорился переночевать у Мауди Кенси. Поставить лошадку в твою конюшню?
– Я могу и сама, – ответила я.
– Ладно! Ну, счастья и удачи тебе с Шелковой! Эта маленькая лошадка для юной дамы в самый раз!
Я улыбнулась еще раз, но так и не задала тот вопрос, что вертелся у меня на языке: а может ли Шелковая таскать бревна? Коли не может, придется ей подучиться. В жизни всякое может понадобиться.
* * *
Ивайн Лаклан исчез внизу за холмом, что против усадьбы Мауди. Я завела Шелковую в конюшню и познакомила с Кречетом. Он, само собой, пришел в восторг оттого, что у него наконец-то появилось дамское общество; он ржал и бил копытом и наверняка собирался рассказать малышке Шелковой, какой он умопомрачительный господин. Шелковая фыркала, всем своим видом показывая, что куда охотнее побудет со мной. Она подышала мне в шею и подергала волосы. Когда она прикасалась к щеке своей мягкой темно-серой мордой, нетрудно было догадаться, откуда у нее такое прозвище.
Я задала обеим лошадям сена и свежей воды, а потом пошла обратно к дому.
Матушка сидела у кухонного очага и лущила горох.
– Знатный дар тебе достался, – сказала матушка. – Лакланы разводят чудесных лошадей.
Я кивнула. Она посмотрела на меня:
– Почему ты не радуешься лошадке?
– Пожалуй, я рада.
– Нет! – не согласилась она. – Неправда! Что тут худого?
Я немножко посидела, разрывая стручки на мелкие кусочки. А потом у меня вырвалось:
– Я же этого не заслужила!
– Почему?
– Она пишет, что я смогу сопровождать тебя на Шелковой, когда твой дар снова понадобится кому-нибудь. И когда мой дар понадобится людям. Но я не уверена… я не уверена в том, что вообще могу быть Пробуждающей Совесть.
Я пыталась… Роза помогала мне. Давин тоже. Но сколько я ни силилась, все равно не произнесла ни единого слова, которое звучало бы настоящим голосом Пробуждающей Совесть после того единственного раза в Скарадоле.
