Вдруг за их спинами раздался звук, который невозможно ни с чем спутать: лязг доспехов.
Палладио застрял в решётке, и Мелилото изо всех сил старался выпихнуть его оттуда.
Застрявший охранник широко улыбался в окружении золотых и серебряных завитков плюща:
— Мы следовали за вами шаг за шагом, — торжествующе воскликнул он, — шли на ваши голоса.
— Не то мы бы сгинули в этом лабиринте, — добавил Мелилото.
— Этот сумасшедший хотел нас повесить! — покраснев от натуги, выдавил Палладио. — И всё из-за полкружки пива, которую мы вылили ему на голову!
— Вы же не против, что мы к вам присоединимся? — уточнил Мелилото. — Всего лишь пока не выберемся отсюда, потом мы уйдём своей дорогой.
— Кстати, если они будут за вами гнаться, мы их слегка задержали! — закончил Палладио, радостно показывая большую связку ключей. — Ключи-то у нас! Им придётся искать кузнеца, а это не так-то просто — последнего повесили два дня назад.
— Мы прихватили ваши вещи, — сказал Мелилото, показывая лодочку, куклу, лук со стрелами и книгу, — вы ведь нас спасёте, правда?
Йорш и Роби потеряли дар речи. Они без слов смотрели на вновь прибывших, как смотрят на говорящую рыбу или на летающего осла. Мелилото, всё ещё продолжая изо всех своих сил толкать Палладио, не продвигая его, впрочем, ни на ладонь вперёд, с лёгким оттенком нетерпения в голосе спросил: может, случайно, вместо того чтобы стоять и пялиться на них, как две грациозные статуэтки, они всё-таки пошевелятся и помогут ему?
— Почему вы решили идти за нами? — спросил Йорш, как только к нему вернулся дар речи.
Стражники заговорили наперебой:
— Я ж тебе сказал, он бы нас повесил…
— Ты его не знаешь…
— Полкружки пива на башку…
— Ты ж его знаешь…
— Мы не хотим умирать…
— И потом, — наконец-то в один голос заключили они, — ты ведь волшебник. Даже Ардуин знал, что тебе судьбой предназначено выжить. А значит, вместе с тобой можем выжить и мы и выбраться из этой дыры живыми! — ликующе закончили они.
По какой-то неизвестной причине у Йорша изменилось выражение лица. Он смотрел так, как будто добыча, предназначенная на ужин, только что вернулась к жизни. Или так, когда тебя посылают копать траншеи. То есть у эльфа было лицо человека, который не просто чем-то недоволен, а которого ещё и лихорадит. Йорш подошёл к решётке и стал искать место, где можно было расширить лаз. Очевидно, эльфийское искусство не предусматривало проход солдат размером с бочку. В конце концов всё кончилось тем, что Йорш начал тянуть застрявшего изо всех сил, Мелилото — толкать изо всех сил, а Палладио — ругаться изо всех сил. Так всеобщими усилиями стражника выдернули из решётки, и тот с громким грохотом приземлился на пол пещеры. Решётке при этом серьёзного ущерба не нанесли.
— Ладно, — заявил Палладио, с трудом поднявшись на ноги, — теперь нам стоит поторопиться. Когда мы выберемся отсюда, мы оставим вас в покое и пойдём своей дорогой — нам нужно срочно бежать домой.
— У меня четверо детей, а у Палладио — пятеро, — объяснил Мелилото, — нужно успеть забрать их и убраться из города всей семьёй, а то как только Судья заметит, что мы смылись, он возьмётся за наших жён и детей.
Лицо Йорша потемнело: теперь оно было лицом кого-то с лихорадкой, у кого чешутся язвы на теле и кого к тому же тошнит…
Пещера была огромной. Беглецы нашли в книге следующие слова:
…и в тёмном каменном лесу
спят голуби волшебным сном…
И сразу же увидели справа сталактиты, которым вода и золото придали форму четырёх голубей. Дойдя до них, пришлось искать новое указание:
…и мечта своей завесой сверху всё накроет…
Мечта? Грёзы, мечта и вуаль по-эльфийски обозначались одним и тем же словом… И вот она, вуаль грёз, — тончайший и почти прозрачный сталагмит чуть дальше, слева. Потом ещё одно указание:
…в нём чары отражаются и девы молодой,
и благородной, мудрой старости покой…
Небольшое озеро, образованное капающей сверху водой, в котором отражались сталактиты в форме юной женщины и старика с посохом. Йорш часто задумывался о стихах, оставленных ему мамой, которые, откровенно говоря, казались ему лишёнными всякого смысла. И вот они указывали ему правильный путь. Постепенно к Йоршу возвращалось мужество. Было мгновение, когда он переполнился ужасом от осознания, сколько жизней зависит от него и сколько горя и боли принесёт его неудача. Он не только рисковал жизнью Роби, ставшей светом его очей, дочери людей, спасших его, но и навлёк опасность на двух несчастных охранников, их жён и детей!
Но шаг за шагом, пока Йорш пробирался по этой огромной пещере, за долгие тысячелетия вымытой водами реки Догон под городом Далигаром, его страх проходил. Это место придавало ему уверенности. Строфы древних стихов, описывающие дорогу между сталактитами, направляли его и уверенно вели к какой-то цели. Он находился в месте, которое испокон веков принадлежало эльфам. Он был последним из своего племени и, может быть, самым могучим. Кто же, если не он?
Факелы отразились в зеркальной глади озера, и путники не сразу заметили, что становилось всё светлее. Неожиданно луч солнечного света пробился между сталактитами, словно Млечный путь в ночном небе, и осветил золотую пыль.
Осветил луч и золотой трон, весь испещрённый рисунками голубого плюща и надписями эльфийской вязью.
На троне всё ещё восседал один из древних правителей: его останки были покрыты золотыми одеждами, на голове сверкала золотая корона с барельефными[4] голубыми листьями плюща. Государь держал в руках меч. Остриё оружия уходило в каменное основание трона. Голубой лак плюща украшал и рукоять меча, и широкую цепь на груди, и кольца на всех пальцах. Йорш медленно приблизился к правителю, и солнечный свет осветил и его фигурку, на какое-то мгновение вспыхнул ореол вокруг волос эльфа. Йорш разорвал завесы паутины, мягко опустившиеся на волны пыли, и прочёл:
«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ТОТ,
КТО НЁС КОРОНУ И ДЕРЖАЛ МЕЧ».
Трон был окружён кроме сталактитов четырьмя золотыми колоннами: по ним тоже вился голубой плющ. Этот рисунок был выполнен в технике такого глубокого горельефа,[5] что узором можно было воспользоваться, как длинной винтовой лестницей. Йорш поднял голову: солнечный свет ослеплял, но ему удалось увидеть на потолке обрамлённое папоротником отверстие. Часть ближайшей к отверстию колонны была покрыта мхом и небольшими блестящими на солнце стеблями папоротника.
— Дождь перестал! — сказал Мелилото.
— Можно вылезать: эти колонны — настоящие лестницы, — довольно добавил Палладио.
Роби тоже подошла к саркофагу. Её глаза, словно звёзды, засверкали в солнечном свете.
Рядом с ней Йорш почувствовал, что сила его увеличивается, страх уходит. Или, может быть, это древний король излучал необычайное чувство могущества. Йорш взглянул в пустые глазницы, затянутые паутиной, и у него возникло странное ощущение родства. Он дотронулся до рукоятки меча, который остался неподвижен, как гранит. Попытался обеими руками вытащить оружие — не получилось. Меч был вонзён в камень и, казалось, составлял с ним одно целое. Йорш сначала растерялся, потом рассмеялся. Ну конечно: меч предназначался только эльфу! Это была простая предосторожность, чтобы меч попал только в правильные руки. Понизив температуру, можно уменьшить и объём. Только эльф мог уменьшить в объёме меч, незаметно для глаз, но достаточно, чтобы извлечь оружие с той же лёгкостью, с которой кто-то несколько веков назад охлаждённым вонзил меч в камень. К счастью, из-за необходимости тушить бесконечные огни новорождённого Эрброу Младшего Йоршу достаточно часто приходилось упражняться в понижении температуры. Он приложил ладонь к рукоятке, закрыл глаза, охладил меч и вытащил его из камня.
Одно движение — и старинный меч заблестел в его руках. Рукоятка, казалось, была специально сделана для его ладони. Может, способность охлаждать что-либо была уникальной и среди эльфов. Может, этот меч предназначался не просто эльфу, а самому могучему из них. Последнему эльфу. Казалось, этот меч ждал именно его.
Остатки страха исчезли. Но на Йорша нахлынула неимоверная усталость, и он присел у основания трона в ожидании, что перестанет гореть его лоб: тушить пожары Эрброу было гораздо болезненнее, но и сейчас Йоршу нужно было время, чтобы прийти в себя. Поднявшись, он ещё раз посмотрел на короля. Корона, цепь и кольца исчезли. Йорш повернулся к стражникам, которые смотрели на него исподлобья.
— Четверо детей — у меня, пятеро — у него… — в смущении начали они.
