Люди на тротуаре тоже были никакие — все одинаковые, похожие на закорючки, под зонтами, а то и без, с носами до земли, с которых тоже капало. То, что валилось (и т. д.) с неба, косо заштриховывало, замарывало их, как в сердцах замарывают неудавшийся рисунок.
Такой был день — никакой, и если бы в кулаке у Славика (кулак в кармане) не было невидяйки, он бы, как все, поддался никаковости этого дня и сник бы, и повесил бы нос, как все, и его бы тут же заштриховало дряпней, как неудавшийся рисунок.
Благодаря невидяйке все вышло иначе.
Славик вышел из подъезда и направился к домику Бабы Яги, стоящему перед трансформаторной будкой. Еще во дворе были машины, у которых есть привычка поднимать в непогоду отчаянный, как у брошенной собаки, вой посреди ночи. По дороге ему встретился позавчерашний снеговик с носом-морковкой и окурком в углу рта, на голове его стояла пустая банка из-под пива с крышкой-козырьком. Вид у снеговика, короче, был хулиганский.
Вполет, лежа на этот раз в домике на куче тряпья, натасканного ребятней (куртки, рубашки, майки, даже старый треух), выставил наружу, для связи с миром, двухцветный нос. Нос говорил ему и о погоде, и о том, что из продуктов проносили мимо: свежий хлеб, мясо, овощи, молоко или, скажем, квашеную капусту. Перед домиком лежала красная пластмассовая, чисто вылизанная миска. При приближении Славика пес замолотил хвостом по стене.
— Привет, Вполет!
Пес взвизгнул и выскочил было из будки, но тут же нырнул обратно, где было сухо и мягко. Славик присел на корточки и вынул из кармана кусочек высохшей колбасы. Вполет осторожно взял его зубами и проглотил не разжевывая.
— Проделаем небольшой эксперимент… — объявил Славик. Он протянул собаке другую ладонь, на ней лежал продолговатый предмет вроде батарейки, каких немало валялось во дворе. Пес обнюхал предмет и посмотрел на мальчика. От "батарейки" пахло человеком и чем-то — он еще раз принюхался — совершенно незнакомым, далеким, сказал бы Вполет, если бы умел говорить, и непонятным, как звезды.
Славик нажал на кнопку невидяйки. Вполет исчез, но хвост его продолжал стучать в стену домика.
Неужели даже не зарычит? Славик встал и сделал шаг назад.
— Вполет, ко мне!
Послышался шум вылезания собаки из домика, холодный нос ткнулся ему в ладонь. Хвост, наверно, работает сейчас, как вентилятор. Славик достал из кармана второй кусок колбасы — и того в руке как не бывало. По ладони прошелся мокрый собачий язык. Пес невидим! Невидяйка действует в условиях двора!
Эксперимент однако нужно было продолжить. Славик вынул припасенный для этого мохнатый теннисный мячик и зашвырнул его подальше.
— Апорт, Вполет, апорт!
На сыром снегу сами собой стали появляться отпечатки собачьих лап; мячик, утонувший в снегу, поднялся и поплыл, как на волнах, к Славику. Пятиклассник огляделся — никто, кажется, плывущего к нему по воздуху теннисного мячика не видел. Пес получил и третий кусок колбасы.
— Место, Вполет!
Звуки залезания собаки в домик, хахание после пробежки.
Экспериментатор снова нажал на кнопку невидяйки — на него из домика глянула донельзя счастливая собачья морда. На свою невидимость Вполет не обратил никакого внимания, принял, должно быть, ее за игру.
Он получил и четвертый, самый большой, кусок колбасы; Славик вдобавок погладил голову собаки и отправился, скользя в жидком снегу, домой. Такой же счастливый, как Вполет после его визита.
Теперь, думал он, подходя к лифту, надо опробовать невидяйку на человеке.
День, второй, третий — а Кубик не дает о себе знать! Он, единственный, человек, с кем можно поговорить о Кукурбите! Славик забеспокоился. Он видел по родителям, как воспринимается его путешествие на другую планету, и подумал, что с художником тоже не все ладно. У взрослых мозги набекрень съезжают чаще, чем у детей. Говорил же как-то тот же Кубик, что у детей мозг круглый и может катиться, как футбольный мяч, в любую сторону, а у взрослых — пирамидальный, катиться никуда уже не может и верхушка его запросто может съехать.
— Почему пирамидальный? — спросил тогда Славик.
Кубик подвинул к себе (разговор шел еще в Егоровке) лист бумаги и начал, рассказывая, что-то на нем рисовать.
— Взрослые, живя долго, строят и строят в своем мозгу картину мира — как, скажем, муравьи — муравейник или термиты свою халабуду. И получается чаще всего пирамида, или другое геометрическое тело, имеющее высоту. При земле-жизнетрясении — а их выпадает на долю взрослого населения земли достаточно много, возьмем, к примеру, полет сына-пятиклассника на Кукурбиту — верхушка этого построения, получив непосильный груз, запросто может съехать на сторону. Чего не случается с круглым, как футбольный мяч, детским мозгом. Дошло?
— Пока нет, — признался Славик. — У меня же мозг, как футбольный мяч.
— Ты слыхал выражения "крыша поехала", "двинулся мозгами", "с ума съехал", "ум за разум зашел"?
— Огого!
— Это все об одном и том же физическом явлении: сдвиг…
В доказательство художник показал другу рисунок. На нем был человек с вислым носом и вытянутой до верхнего края листа головой, на острие которой была надета шляпа. С такой шаткой верхушкой немудрено съехать.
Славик решил позвонить Кубику.
Трубку долго не поднимали, потом Славик почувствовал, что она снята и поднесена к уху. Более того, он услышал треск бороды, примятой микрофоном.
— Дядя Витя, — сказал Славик, — это я.
— Привет, — услышал он, — ответь мне, пожалуйста, есть ли такое слово -
Нырех?
— Есть. И еще — Туми, Бар Кос, громыхаи, Наг Тусс, Лог Фар…
— Святая мадонна! Мир и без того переполнен именами! Дай-ка я их вспомню. Босх, Леонардо, Гойя, Гог, который Ван, Врубель, Кандинский, Анри де Тулуз да еще и Лотрек, Мане и Моне, Сёра, Сислей, Шагал, — так еще и эти! А не встречался ли тебе когда-либо, где-либо живописец со странным именем — Кубик?
— Встречался. — Славик не знал, дурачится по своему обыкновению художник или это у него всерьез. — У Кубика в Егоровке, у Евдокимовны, полдома. К нему еще Нинка, надоеда, заходит.
— Так, так… А где он сейчас? В Егоровке или в Туми? Вразуми меня! А может, он громыхает в паре с Бар Косом? А Егоровка — она на каком свете?
— Ну дядя Витя! — вскричал Славик. — Ну что вы в самом деле! Вы что, Нинку не помните?
— Нинку помню. Нинон. Такая, чуть меньше кувшина. Розовое с голубым, а сверху соломенно-желтое и без умолку трещит.
Славику захотелось бросить трубку. Неужели Кубик съехал с ума?
— Дядя Витя! — сердился он. — Какой кувшин?! Нинка чуть ниже меня!
— Но ведь ты-то как раз с кувшин! — Художник все ехал и ехал.
Нет, на другие планеты должны летать только дети!
— Дядя Витя… — уже обессилев, проговорил Славик, — ну что вы меня разыгрываете…
— Слава, — услышал он вдруг серьезный и слегка укоризненный голос художника, — я чувствую себя нормальным только тогда, когда чуточку улыбаюсь, — ты это должен был заметить. И хочу, чтобы улыбались, разговаривая со мной, другие. Так ты ростом с кувшин?
— С кувшин, с кувшин! — обрадовался Славик. — С тот самый, что у Евдокимовны на заборе висит вверх дном! Только я вверх головой!
— Я тоже, — ответил Кубик. — Хотя мне все последнее время хочется побыть на голове. Как дела?
— Скучно без пришельцев, — брякнул Славик то, что было у него на уме.
— Ну вот, — разворчался Кубик, — скучно ему. И не стыдно тебе? Перед тобой развернут, так сказать, целый мир…
— Какой там мир! — перебил его Славик. — Сплошная зима. Снег, грязь, слякоть, холод. Простуда вот. — Славик кашлянул на всякий случай. — Всем бывает скучно. С вами разве такого не бывает?
— Мне бывает тоскливо, — был ответ, — а скучно — никогда. Это разные вещи. И вообще, художники специалисты по тоске.
— Как это?
— Это, брат, слава богу, только взрослая болезнь. — откровенничал бородатый, которому тоже, видно, было одиноко, — у вас скука, у нас тоска. Но от меня это пока далеко… Как все-таки дела?
Славик вспомнил про Брысика и Вполета. Про их невидимость. Что один едва не взбесился, а другому хоть бы хны.
— Да так, — сказал он, — по-всякому. Никуда меня не выпускают. В школу, и все.
— Выпустят. В конце концов, что такое Кукурбита? Всего лишь еще одна планета, до которой можно долететь в течение одного сна. Тут главное — произнести обыкновенные слова о необыкновенном. Вот они: мы побывали там в гостях. Нас, так сказать, туда пригласили…Вот увидишь, скоро твои предки будут о ней говорить, как о вашей булочной. "Подумаешь, Кукурбита!" — скажут они… Ты "игрушки", кстати, не трогал?
— Пока нет… — осторожно соврал Славик. — Я пока не знаю, что с ними делать.
— Я тоже, — признался художник. — Ну, время подскажет.
